«Ну что вы, военный, даже как-то неловко об этом говорить!
Уж поверьте на слово – на свете есть немало иных книг,
кроме Устава. И они не менее интересны!» -
Из беседы, подслушанной в купе поезда дальнего следования.
Зачин
История эта начиналась постепенно, как-то исподволь, что не совсем укладывалось в привычную для самого Матвея и его окружение схему, когда события происходили «вдруг» и требовали его немедленного участия в очередном «спасении» если не всего человечества, то какой-то его значимой части.
Осень в том году выдалась замечательная. Классическое «бабье» лето, с разноцветными листьями, украсившими еще сохранившиеся в городе деревья и так приятно шуршащими под ногами на природных просторах. Матвей был солидарен с А.С. Пушкиным, гениально описавшем свою нелюбовь к российскому лету – «любил бы, лето, я тебя, кабы не пыль, не зной, не комары да мухи…». На этом их сходство с гениальным поэтом заканчивалось, оставляя за скобками нейтральное отношение Матвея к слишком долгой и слякотной, московской зиме и скоротечной весне.
Удачная осень славно дополнилась «словно с неба упавшими» билетами на один из последних круизов речного лайнера по не столь утомительному недельному маршруту по волжских городам.
Отсутствие на судне этой новой псевдоевропейской конструкции прогулочных палуб с традиционным променадом и встречей на каждом круге со знакомыми лицами – «Какая неожиданность! И вы здесь… Давно отдыхаете? Позвольте полюбопытствовать – куда направляетесь? В Ярославль?! А мы – в Москву. Ну, до новых, не менее неожиданных встреч…», делало вынужденное пребывание в каюте несколько затянувшимся. И если бы не бары, с их неутомимыми аниматорами и проводимыми кружками по художественной лепке свистков, а также неплохой коллекцией разнообразных бутылок, водное путешествие могло бы утомить.
Но были исконно волжские города с влюбленными в свой край экскурсоводами. Вот где была истинная поэзия и отдохновение!
Прекрасный городок Углич, где трагедия несчастного царевича Дмитрия дала начало великой Смуте и привела к появлению на российском престоле династии Романовых.
Милый Мышкин, жители которого достойны уважения за неумолимую энергию и стремление превратить в туристический центр место без каких-либо исторических к тому предпосылок. С каким умилением заезжие дамы гладят и покупают всевозможных рукотворных мышек, а также гуляют по туристическим закоулкам, где специально для них воспроизводят писк и звуки мышиных игрищ! Здесь Матвей вспомнил рассказы одного из своих наставников. Убеленный сединами ветеран рассказывал, что при отборе кандидаток на работу снайпером, диверсанткой или партизанской радистки, самым сложным экзаменом для девчонок были специально выпущенные на них мышь или змейка. Малейший изданный дамами при этом звук, не говоря уже о генетически заложенном в женской сущности пронзительном вопле, означал крах их боевых надежд.
Кострома… Словно продолжение истории Углича с его памятью о царевиче Дмитрии, в убийстве которого обвинили Бориса Годунова, в Костроме стоит Ипатьевский монастырь, считавшийся фамильным святилищем дома Годуновых. В этом же монастыре началась история правления Романовых, по легенде, спасенных Сусаниным. Сразу прилетела мысль о том, что и закончились Романовы в доме купца Ипатьева.
Вот и не верь потом в случайности и исторические казусы.
Как всё переплетено в русской истории!
Чашка
Настоящим открытием стал и старинный волжский Рыбинск. Уютный и с любовью восстанавливаемый центр города словно убаюкивал, вызывая историческую память о некогда прогуливающихся по этим улицам барышням и матронам в сопровождении дородных купцов – просолов (оптовиков, по-нашему), держащим в своих руках до половины российского бюджета тех времен.
Любуясь зданием городского музея, сделавшего бы честь любому из европейских городов, Матвей обнаружил, что стоит он у дома с табличкой «Кремль, 1». Экскурсовод подтвердила, что площади вернули её историческое название – Кремлевская. Взволнованные не этим судьбоносным событием, а показавшимися в конце улицы монастырским стенами и торговыми рядами, экскурсанты буквально уволокли не сильно сопротивлявшуюся даму с микрофоном «продолжать осмотр». Матвей же, влекомый своей бунтарской нелюбовью «ходить в стаде», сделал шаг в сторону. Дождавшись ухода группы, с которой ушла и жена героя, он зашел в давно запримеченную им антикварную лавку, витрину которой украшали разнообразные предметы как советского, так и прежнего прошлого.
Тяга к подобного рода развалам была страстью Матвея. Это было не навязчивое желание коллекционировать или купить за бесценок какой-либо раритет. Он просто дорожил возможностью увидеть и даже прикоснуться к судьбе незнакомых ему людей, уже прошедших свой земной путь, но проживших его нормальной жизнью, испытывавших такие же, понятные нам, чувства и оставивших следы своих душевных переживаний на всех этих предметах. Просто глядя на экспонаты за стеклом музеев, ты теряешь половину восприятия. Вторая половина убивается торопыгой – гидом.
Впитывая глазами лишь эстетику вещи, ты не чувствуешь душу автора или хозяина, его радость или страдания. Матвей всегда завидовал археологам, прикасавшимся к своим находкам почти сразу после их владельцев, миную ту череду посторонних рук, дыханий и мыслей, которые закрывают для нас истинную ауру много раз рассмотренных предметов.
Зайдя в полумрак антикварного магазина, Матвей всей кожей почувствовал облегчение, словно стряхнув с себя суету оставшейся за дверью современной жизни. Появившийся на звук дверного колокольчика продавец (или хозяин?), проявил завидный такт, не став сразу атаковать посетителя вечными вопросами. Этим он сразу завоевал расположение Матвея, не терпящего в людях суету.
Медленно протирая ветошью какой-то металлический предмет, он просто смотрел на Матвея, словно оценивая своего гостя. Затем спокойно отложил протираемую вещь в сторону, не пытаясь «впарить туристу» этот железный штырь под видом наконечника стрелы монгольского или княжеского ратника, гвоздя из челна Стеньки Разин либо еще какой местной диковины.
-Тихо сейчас, основной наплыв туристов схлынул. Можно ремонтом заняться. Вот, дверной замок чиню… Не спрашиваю, чем интересуетесь. Запасников у меня нет. Весь товар – перед вами. Вещи все с историей. Сдают ведь старички. У них и память только на прошлое сильна, да и поговорить любят. За тем и ходят. Особых денег за эти черепки да картинки не получишь. Но ходят почти каждый день. Узнать, а вдруг продалось? Да и поговорить. Ну смотрите, общайтесь с историей. Не буду мешать, - и он ушел за штору, демонстрируя полное доверие посетителю.
Да и что там было красть?
Матвей медленно пошел взглядом по полкам. Старые советские часы, дешевые репродукции в вычурных рамках и мазня доморощенных Левитанов. Несколько старых икон, вызывавших лишь чувство сострадания к тем, кто пришел их продавать. Это могли быть люди либо совсем из новых поколений, либо дошедшие до крайней степени нужды и духовного опустошения?
Внезапно внимание Матвея привлекла старая фарфоровая чашка, стоявшая на полке среди таких же осколков былых сервизов и столовых приборов. Привлекла своей невзрачностью и, в то же время, какой-то статностью и породой, что-ли. Больше похожая на чайный бокал, с круглым ровным корпусом, по всей поверхности которого виднелась почти стертая сетка штрихов и линий, заключенных в контур, напоминающий… Россию?
Внизу ясно читались буквы «Хилк». Затем на чашке был скол, после которого была видна точка и далее - отчетливая большая И.
Воспользовавшись отсутствием таблички «Экспонаты руками не трогать!», Матвей аккуратно взял чашку в руки, надеясь почувствовать какую-либо энергию. Тщетно.
-А, заинтересовались! Действительно редкий в своем одиночестве экземпляр, - продавец, словно из стены, материализовался за спиной Матвея, от неожиданности едва не уронившего чашку.
- Хотите её историю? Бесплатно! - продавец по-доброму улыбнулся.
От таких предложений не отказываются, и Матвей приготовился слушать.
-Чашку принесла пару недель назад незнакомая мне бабушка. Кроме этой чашки, из этого набора у неё ничего нет. Сказала, что осталась совсем одна и уезжает к родственникам, а выбросить память о своем деде у неё рука не поднимается. Еще сказала, что эта вещь точно кому-то нужна, и за ней обязательно придут.
А история чашки такова. Вы видели красивейшее здание рядом с нашей лавкой? Теперь это краеведческий музей. Не ходите, ничего интересного внутри нет. Но само здание было построено приглашенным итальянским архитектором на деньги местных купцов – просолов и стало второй после Новгорода зерновой биржей России. Да –да, тогда и Волга в этом месте была во много раз шире, и пристани шли отсюда до самого Ярославля. Рыбинск был столицей бурлаков! Ну, да сейчас не об этом…
После революции в доме был штаб Красной Гвардии, а затем – больница. В подвале больницы размещались поочередно чумное, тифозное, туберкулезное, а затем онкологическое отделение. Больных, особенно во время эпидемий, свозили со всей страны, поскольку, как гласит легенда, в этой больнице передовые врачи проводили опыты и искали вакцину. Поэтому и нужны были заболевшие из разных регионов России.
До сих пор люди говорят, что по ночам отчетливо слышат крики и стоны из нижних подклетей этого здания. Может, правда, а может – и очередная легенда для вас, туристов.
Так вот, дедушка этой самой бабули служил в этих страшных лазаретах фельдшером и, как считалось в их семье, принес эту самую кружку как подарок одного из выхоженных им больных. Кружку продезинфицировали, но никогда из неё не пили. Как говорил своим родным покойный дед – у неё другое предназначение!
После такой истории и, повинуясь сильному внутреннему побуждению, Матвей не мог не купить чашку. Искренне желая помочь одинокой старушке, он добавил к озвученной сумме еще одну солидную купюру, попросив вручить её бабушке в качестве бонуса. Продавец недолго боролся с совестью, что было заметно по его лицу. Совесть, видимо, победила и, уже в спину уходящего Матвея, он успел произнести – «А бабушка больше не приходила. Телефона у нее нет, а адреса мы не записываем. Если еще месяц не появится, отнесу её деньги в церковь…»
Благими намерениями устлана дорога, известно, куда…
Ну да оставим это на совести продавца. Ему с этим жить.
Купленный сувенир вызвал, конечно, удивленную реакцию жены. Услышав несколько измененную историю, из которой была благоразумно изъята санитарно – заразная часть, жена благосклонно разрешила упаковать чашку в чемодан, предварительно вымыв её и завернув во что-то мягкое.
Оставшуюся часть путешествия Матвей провел в приятном созерцании и неге ничегонеделания. И даже неприятное впечатление от аляповато украшенной огнями, словно новогодняя елка, полузатопленной Калязинской колокольни, не смогло испортить общего благостного настроения. Хотя осадок от такого надругательства над памятью о затопленных деревнях и жертвах при строительстве водохранилища остался.