Заплыв в ширину (версия для печати)

«Удар о землю ума не прибавляет. Особенно, если головой»
И. Нютин, прапорщик, воздушно — десантные войска.

«Удар твердого предмета о голову дает порой удивительный эффект»
И. Ньютон, английский физик.

Она была уродливой.

Поразительную оттопыренность ушей так и не могла скрыть тщательно начесанная на них волна жестких, словно обильно спрыснутых лаком, волос. Выпуклые и практически лишенные ресниц глазки смотрели явно в разные стороны, увеличивая сектор обзора еще на полгоризонта. Остренький носик, словно сбитый хорошим боксерским ударом, упрямо торчал вправо и вверх. Кривые ножки были вызывающе выставлены напоказ и подчеркивали анатомическую худобу своего истока, называемого специалистами гастрономической отрасли филейным отделом. Худенькая шейка утыкалась в грудную область, скудно представленную двумя торчащими ключицами. То есть, ни крупа, ни его противовеса — так называемой «кормовой группы», которые, как известно, являются витриной любой женской особи, здесь не было и в помине. Про остальные части тела, даже если бы и удалось заметить их наличие, и говорить не хочется. Ибо литературных слов таких нет, а иное недопустимо в приличном обществе.

Но вы — то наверняка знаете, как это бывает в жизни — встретив что-то отталкивающее и откровенно уродливое, человек непроизвольно начинает искать хоть какую-то привлекательную деталь, которая могла бы оправдать само существование монстра. В основе этого феномена лежит не столько любознательность и любовь к окружающему миру, сколько дух противоречия и желание выделиться. Мол, вы, все остальные, не заметили этой изюминки, а я нашел! И, найдя её, эту, хотя бы самую ничтожную привлекательную деталь, человек невольно проникается симпатией и ко всему остальному субъекту. Еще бы, ведь это именно он нашел эту суть, оправдывающую существование всего остального, уже не важно, в какой физической форме! И он готов говорить об этом своем открытии, объясняя его прочим слепцам. Потом это упоение найденным достоинством переходит в обожествление всего субъекта, которое не терпит противоречий и критики окружающих. Поскольку признаться даже самому себе, что был неправ в эстетической оценке... Это уже подвиг, и не каждому он по плечу.

Вот так и нравятся отдельным представителям рода человеческого явные уродцы. И именно так объясняют психологи и примкнувшие к ним сторонники старины Фрейда природу влюбленности женщин в физически непривлекательных мужчин. Именно женщин, поскольку только у них, самых умных и проницательных, чувство собственной правоты и непризнания мнения прочего человечества достигает небывалых высот. А еще у них есть сострадание, потребность наставлять (на путь истинный! А вы что подумали?) и опекать. Про нормальных мужчин в этой роли Матвей что-то не слышал. Видимо, мало читал сказок.

Если это так, то такой изюминкой у Неё могла стать улыбка, этот залихватский оскал с гордой демонстрацией тоже остреньких и тоже кривеньких зубов. Словно хотела она сказать всем окружающим — «Да, я знаю, что я — страшненькая. Но мне наплевать! Воспринимайте меня такой, какая я есть. А нет — стройными колонами идите по хорошо всем известному адресу!»

И это подкупало.

Поэтому Матвей еще раз, но уже с уважением, посмотрел на собаку и очень вежливо спросил у стоящей рядом обладательницы умопомрачительных, но стройных ног, растущих из очень маленьких шортиков, вызывающе не доходящих до серьезно выдающейся вперед коротенькой маечки:

— Простите за навязчивость, но какой породы ваша собачка? Если это собачка...

Вопрос был задан на английском языке, и Матвей был доволен тем, как ему удалось сформулировать саркастическое окончание фразы в лучших традициях британского юмора. Сделав вид, что не заметила иронии, владелица собачки сняла свои солнечные очки и с заметным удовольствием произнесла что-то очень длинное с множеством собачье — дворянских приставок «фон». При этом она так гордо смотрела на Матвея, что тот даже засомневался, было, в своем культурном уровне. Правда, к чести нашего героя, сомнение это, устыдившись даже факта своего появления, исчезло моментально. Настоящему мужчине всегда есть, что сказать приятной даме, и у Матвея уже готова была сорваться с языка фраза в духе незабвенного сына турецкоподданого О. Бендера — " Не может быть! Вас обманули, и вам досталась еще более ценная разновидность этой удивительной породы! Я узнаю её по подшерстку!«. Но взглянув в откровенно смеющиеся и неожиданно умные глаза собеседницы, смог произнести только банальное:

— А я — Матвей. Просто Матвей. Вот, гуляю...

Сказал он это уже по—русски, поскольку ошибиться в определении соплеменника, а уж тем более, соплеменницы, он не мог. Но та оказалась еще и гуманной, сразу прояснив ситуацию.

— А я — Ира, и я вас знаю. Вернее, видела. Вы с моим грозным надсмотрщиком Василием сидели вчера вечером в баре у бассейна. Еще бутылку у бармена забрали и сами себе наливали. А импортные женщины на вас безрезультатно заглядывались..., — и она очень хорошо улыбнулась.

Бар у бассейна был очень маленьким, всего несколько столиков напротив длинной барной стойки, и Матвей мог поклясться, что этой девушки вчера там не было. Он бы её точно заметил. Не потому что, а просто он — наблюдательный. Остальных-то он прекрасно видел и даже сейчас был готов описать каждого и каждую. Зато он теперь точно знал, кто она.

В этот турецкий отель они с женой приехали позавчера вечером. Причем еще за неделю до этого даже подозревать не могли, что такое с ними произойдет. Свободные деньги и, главное, две недели отпуска образовались, как всегда, неожиданно. Матвею вдруг вернули долг, который он уже мысленно простил. Работодатель сам поехал отдыхать и настойчиво рекомендовал это сделать своему ближайшему окружению. И главное, как оказалось, Матвей давно обещал своей жене «море и солнце». А как честный человек, он должен был выполнить обещание. Хоть какое-то из них. В разгар сезона в ближайшем турагентстве «из приличного» смогли предложить только этот маленький, но весьма дорогой отель. Судя по цене, здесь в знаменитое турецкое «всё включено» должны были входить не только все имеющиеся в трех барах напитки, но и еще какие-то тихие, а то и просто громкие радости, о которых стыдливые сотрудники турагентства, видимо, просто забыли рассказать Матвею. В тот же вечер их прибытия отдыхавшие неподалеку московские знакомые — а где еще пообщаться москвичам, как не в Турции? — приехали на взятой напрокат автомашине к ним в гости и активно уговаривали еще не отошедших после перелета Матвея с женой отправиться с ними на три дня на какой-то знаменитый минеральный источник, где, само собой, делают «совершенно волшебные косметические процедуры». Жена, не сразу, но сдалась и неожиданно согласилась. Матвей же, используя весь свой дипломатический и артистический талант, сумел уклониться от участия в поездке. До сих пор он не понимал, как это ему удалось, но, видимо, так решили звезды. В тоскливом взгляде своего приятеля, которому, мало того, что не получилось выпить в тот вечер с Матвеем по причине своего водительского положения, но и в целом не удалось «откосить» от поездки на источник, читалась откровенную зависть. Еще бы, ему предстояло три дня работать «живым кошельком» и «трезвым рулем»! Придется Матвею в Москве заглаживать перед ним свою невольную вину.

Утром приятели заехали за женой. Та, будучи человеком долга, не передумала, хотя определенная борьба мотивов в ней чувствовалась. Только перед самым отъездом она посмотрела на Матвея долгим внимательным взглядом и, произнеся свое обычное — «Я тебя умоляю, веди себя хорошо», получила необходимые заверения и честный взгляд мужа. С этим она и уехала. И вот они впереди — три дня одиночества. Три дня тихого спокойного отдыха. Тренажеры, бассейн, здоровая морская пища, наслаждение взятой с собой книгой и спокойно-холостяцкий стаканчик на ночь. И всё! Никаких знакомств, бурных общений, заплывов в ширину и танцев народов Севера под яркой турецкой луной!

Сразу после отъезда жены и друзей была, конечно, и неизбежная легкая грусть — не зря ведь говорят, что прощаться надо, как навсегда. Кажется, О. Мандельштам написал — «И каждый раз навек прощайтесь, когда прощаетесь на миг....». Так и наши предки, славяне, говорили при расставании — «прощевайте», то есть «прощайте». Это ведь свои грехи они просили простить уходящего на тот случай, если судьба не даст им встретиться вновь. А эта гениальная по смыслу фраза, которую Матвей слышал на Урале и в Сибири — «Ну, прощай пока». Здесь и не упущенный миг «вдруг последнего» прощанья, и надежда на встречу. Сильно сказано!

После ранних проводов друзей и жены была прогулка по еще не жаркому побережью, затем начался обычный курортный день. Завтрак волевым решением был проигнорирован, поскольку с утра Матвей решил посетить тренажерный зал, а затем бассейн. Пробежав свои четыре километра на беговой дорожке и «намотав» еще столько же на велотренажере в прекрасно оборудованном, но совершенно пустом тренажерном зале, Матвей пошел к морю. Морское побережье Турции в этом месте не могло похвастаться прозрачной морской водой и красивым дном, что делало неинтересным ныряние с аквалангом или просто с маской. Видимо поэтому большинство лежаков стояли пустыми. Лишь на некоторых лежали красные, как куски импортной говядины на сковородке, обнаженные тела недавно приехавших иноземок, ускоренно доводящих свои тела до состояния «А я три месяца на Гаваях провела!». Поэтому находиться на пляже как-то не хотелось, а просто поплавать приятнее в бассейне, рядом с которым и проводило свой отдых большинство отдыхающих. Их подавляющую часть в этом отеле составляли немцы, сосисочно — пивную толпу которых разбавляли редкие представители других европейских стран, заметно сторонившихся громогласных германцев. Групповых представителей России и других русскоговорящих стран бывшего Союза видно и слышно не было, поэтому гогот немцев был особенно вызывающим.

Почувствовав, что для первого дня кожа получила достаточно ультрафиолета, Матвей навестил ресторан, где отдал должное истинному изобилию шведского стола. Потом был послеобеденный сон в прохладном номере, где можно было раскинуть руки на двуспальной кровати и спать на спине, не думая о том, что кому — то можешь помешать. Господи, как же хорошо отдыхать!

В пять часов, смазав покрасневшую кожу лосьоном и облачившись в стиле «Здравствуй, бар!», Матвей вышел из номера, подмигнув себе, любимому, в зеркало. Только один, спокойно — холостяцкий, стаканчик! Ну, может, два — три, под живую музыку уютного бара, под вялотекущие мысли о прекрасном.

И тут, в холле отеля, он встретил Василия. Был тот немногим постарше Матвея, когда-то вместе работали и даже проводили свободное время в одной компании. Редко оно бывало, это свободное время. Но проводилось насыщено и весело. А, может, потому и весело, что редко? Вместе они испытывали судьбу на прочность, убедившись в нормальных человеческих качествах друг друга. Потом, как это часто бывает, служебные пути Матвея и Василия разошлись, и они потеряли друг друга из виду. И вот случайная встреча.

После ухода с государевой службы жизнь в бизнесе у Василия не задалась. Анализировать причины, либо обвинять кого-либо в этом бесполезно. Судьба у каждого своя, а её тайные тропы не подаются ни здравому смыслу, ни даже астрологии. В общем, будучи человеком умным, не стал Василий ломать свой хоровод планет, а обжегшись один раз в семейной жизни и пару раз в попытках поиграть в бизнес, не стал заводить новую семью, а пошел в личную безопасность. В принципе, нормальная стезя нормального мужчины. Если он не излишне амбициозен и привык к дисциплине. Здесь, как нигде больше, важен фактор личности, как собственной, так и «босса», а свои «но» есть даже у фонарного столба.

Тот вечер, когда они с Матвеем встретились в холле, был у Василия свободным, и они плотно сели в маленьком баре, но не в помещении, а на воздухе. Там можно было свободно говорить, и они хорошо они поговорили — вспомнили, а вернее, помолчали о прошлом и скупо рассказали друг другу о настоящем. Как и положено. Вернее, говорил, в основном, Василий. Видимо, накипело. Словно давно хотел он кому-то рассказать, да не было слушателя. Не в церковь же идти... Туда с грехами идут, с тайной надеждой на прощение. А здесь — просто жизнь. Судьба неудачников в наши лихие послесоветские годы у всех одинаково тускла. Лишь счастливцы могут рассказать что-то интересное. Но предпочитают молчать. Есть такой анекдот:

— Что общего между оперативником и вором?

— У обоих есть, что вспомнить, да рассказать некому.

Вот и счастливцы в бизнесе относятся к тому же анекдоту. Потому некоторые живы и процветают.

И вот, скупо поведав о своей извилистой судьбе, рассказал Василий о своей нынешней жизни:

— Как сорок стукнуло, понял, что поздняк метаться. Нервы помотаешь, на копейки изойдешь, а время, опыт и здоровье потеряешь. Семьи нет, ребенок с другим отцом в Германии. От прав отцовства я отказался, жена очень просила. Бизнес не пошел, хорошо хоть квартиру и жизнь сохранил. Друзья помогли, пошел начальником охраны к одному олигарху. Мужик вроде нормальный, без особой придури. Повезло. Ты же знаешь, что простых людей вообще не бывает, а если человек очень многого достиг в нашем, на голову поставленном, обществе, то не заработать еще и «зеленых человечков» в голове мало кому удается. Жизнь, по нынешним меркам, у нас более чем скромная. У босса двенадцать часов все семь дней недели — бизнес, вечерами — клуб. Иногда женщины. Но только на несколько часов вечером, и больше чем на месяц, не появляются. Его жена умерла давно, когда их единственной дочери было года три. Второй раз так и не женился, не хотел дочке мачеху приводить. Но это — особая тема. У меня же задача одна — зарыть собственное «я» в песок и стать тенью. Научиться жить, думать и даже спать, как босс (к сожалению, без женщин), но замечая всё, вокруг происходящее. Ошибки здесь, как у сапера, только один раз. К таким, как босс, хулиганы не пристают. А конкурентов много. То есть врагов. Да и смешно было бы делать вид, что их нет. Это друзей в бизнесе нет. А если ты в бизнесе и не друг, то запросто можешь стать врагом. В любой момент. Вот я и бдю. По-взрослому. Работа, хоть и за хорошие деньги, но двадцать пять часов в сутки без личной жизни. Живу в загородном доме босса. Сначала он пару раз попросил остаться, то встречу с партнерами проконтролировать, то поговорить. Потом как-то вызывали меня из дома, а нужен был срочно. Так и перебрался туда, стал его полной тенью. Забыл, когда в последний раз с приятелями за столом сидел. Друзей потерял — а кому я с такой жизнью нужен? Ко мне только подранки, из наших, бегут. Типа, последний шанс, возьми на работу. Но они уже отработанный материал. Либо пьют, либо психика давно «в полете». Не могу я им доверять. Здесь же, как в драке, спина к спине. Помнишь, как мы в Африке... Сейчас вот что-то вроде отпуска. Дочь хозяина, Ирину, мы недавно из дурной компании вынули. «Золотая молодежь», денег — море, своими руками только ели да туалетную бумагу рвали. Она уже сидела на таблетках, дрянь разную пила, чуть на иглу не посадили. Была в санатории, полгода лечили. Вроде вылечили. Успокоилась. А, впрочем, в голову-то ей никто не заглядывал. А девчонке всего двадцать три. Единственная дочь, росла без матери. Красивая... Глаз да глаз нужен, она дисциплины не признает. Когда из санатория выпустили, на море попросилась. Без друзей, в неизвестное место. Нашли этот отель. Босс меня попросил за ней посмотреть. И доверие ко мне проявил, да и деньги очень хорошие платит. Полторы недели здесь уже торчим. Ни с кем не общаемся. Меня Ирина не игнорирует, общается, но воспринимает как необходимое зло. Она собаку с собой взяла, с ней и разговаривает. Мало того, что эта тварь страшная и злая, как черт, так еще и за её проживание в отеле взяли как с полноценного человека. Этот мир точно сходит с ума и идет к самоуничтожению... Хорошо, хоть тебя встретил, а то совсем тоска. Через два дня улетаем. Вчера по телефону хозяин премию обещал и неделю отгулов. Так еще годик поработаю и могу о собственном баре подумать. Или спортклубе. У меня ведь, если помнишь, черный пояс. Я форму-то поддерживаю. В доме спортивный зал, да и ребята в охране есть толковые. Я занятия с ними веду.

Так вот тихо посидели вчера. На воздухе, у моря, когда дневную жару сменила вечерняя прохлада, дающая законное основание выпить немного приятного напитка. Или приятных напитков. «Чтобы не простудиться!». И ведь выпили, вроде, немало. И даже чуть — чуть намешали, готовые утром покаяться в содеянном. Надо ведь всё попробовать! Но что значит, хорошие напитки и морской воздух — утром опять хочется жить! Это не то, что наша болотная и загазованная столица:

«Если выпил хорошо — значит, утром плохо.

Если утром хорошо — значит, выпил ПЛОХО!»

Некоторую паузу в словах Матвея Ирина ошибочно приняла за заторможенную работу мысли и поспешила ему на помощь:

— Не пытайтесь меня вспомнить. Вчера в баре я не была. Просто накануне я купила в магазине подзорную трубу. Говорили, старинная, но, как всегда, обманули. Я неважно себя чувствовала и была в номере. А на вас я смотрела в трубу. Не подсматривала, не подумайте. Просто рассматривала окрестности. А поскольку мое окно как раз напротив бара, то и на вас смотрела, — девушка опять улыбнулась, — Вы вдвоем хорошо и достойно смотрелись. Было приятно познакомиться. Народа здесь мало, так что еще увидимся.

И они с собачкой резво развернулись и пошли к лифтам. Но если стройный ноги Ирины вызывали всеобщий интерес, особенно турецкого обслуживающего персонала, то Матвею, естественно, было интересно, как собачонка своими кривульками кренделя по мраморному полу выписывает. Он же в детстве в зоологический кружок ходил и книгу Брема «Жизнь животных» от корки до корки проштудировал. Но таких ног там не было. Вернее, лап.

Попрощавшись с Ириной, Матвей в прекрасном настроении — а что еще сулит ему утро, начавшееся с такой приятной встречи с очаровательной ... собачкой, — отправился к бассейну. Силою воли завтрак опять был проигнорирован, поскольку знал он за собой слабость чревоугодия, а выставленное в ресторане пищевое великолепие привело бы его к ожидаемому результату. То есть, к тупой дремоте с сытым животиком в шезлонге и упущенной возможности покрасоваться своим еще весьма впечатляющим телом перед окружающими, в моменты впрыгивания в воду и медленно — завораживающего выхода из нее. К тому же была еще одна цель у Матвея. Вчера он обратил внимание на то, что местный бармен у бассейна очень уже подобострастно прислуживал группе громогласных и толстобрюхих немцев. И сосиски им жарил, и пиво подносил, да еще глупо хихикал. И всё это за какую-то евромелочь, которую ему бросали на стойку жмотистые немцы. При этом он явно пытался игнорировать просьбы Матвея и его компаньона, готовых отблагодарить за внимание к себе гораздо щедрее. Хотя русский язык, чувствовалось, понимал. Работа у него такая. Но антагонизм к нашим соотечественникам у него явно был. И почему бы это? Потому и целую бутылку пришлось у бармена взять на свой столик. И ведь не хотел, турчонок коррумпированный, отдать им этот литр ценимого приятелями ирландского виски. «Не положено!». Матвей его сразу и честно предупредил, правда, по-русски, но убедительно:

— Ноги сотрешь по колено к нам бегать и новые порции приносить.

Не поверил, басурманин. А зря.

Только успел он им по порции принести и до своей стойки дойти, как последовала команда, не выполнить которую было бы со стороны бармена просто невежливо, а с учетом тона, коим была эта команда отдана, еще и небезопасно:

— Назад! Еще по одной! И пива!

И так четыре раза подряд. А ведь еще и немцы ему что-то кричали. Спёкся турчонок, даже употел. Принес-таки им новую бутылку виски, кувшин пива и большой пакет с орешками. Правда, посмотрел каким-то не совсем добрым взглядом. Видимо, вспомнил историю взаимоотношений наших стран, особенно блистательный для России и нелегкий для Турции 18 век. И хотя Матвей умом понимал, что любить и уважать граждан нашей некогда могучей державы теперь, в общем — то, совсем не за что, но такой шовинизм бармена ему очень не понравился. Вчера он не стал прояснять ситуацию, опасаясь, что их с Василием боевая и спортивная подготовка, количество выпитого спиртного и возбужденность многочисленной немецкой группы могли бы привести к очередному Сталинграду. Но сегодня он был настроен поставить бармена, а заодно с ним и всю администрацию отеля, на подобающее им место.

«Да за такие цены они мне .... шнурки гладить должны» — думал Матвей, неспешно направляясь к бассейну. Голубая вода, нестерпимо блестевшая в лучах набиравшего силу южного солнца призывно манила, а немногочисленные еще отдыхавшие заняли своими полотенцами не все места. «Застолбив» полотенцем шезлонг, он медленно подошел к краю бассейна, расправил плечи и, игнорируя знак «Прыгать в воду запрещено!» — а что он, не русский, что—ли! — красиво (как ему казалось) вошел в прыжке в ослепительно голубую воду бассейна. Медленно проплыв разными стилями несколько раз всю длину бассейна, он пижонисто подтянулся на бортике бассейна, выдернул свое сверкавшее каплями воды тело из воды и гордо прошел мимо таращившихся на него с соседних шезлонгов туристок. Судя по их дряблой веснушчатой коже и обнаженным, но давно увядшим прелестям, это были мамы и бабушки красномордых германцев, оравших вчера в баре. Посидев и слегка обсохнув в шезлонге, Матвей уже было собрался идти к бару, предвкушая свой первый шипучий коктейль и оттачивая в уме первую убийственную фразу для шовиниста — бармена. В этот момент кто-то заслонил ему солнце. Подняв глаза, Матвей увидел Василия с такими тревожными глазами, что забытый, казалось, в Москве внутренний голос вдруг ожил и загадочно произнес:

— Ну что, дружок, съездил отдохнуть?

И столько было сарказма в этой простой фразе, что сразу захотелось домой, на любимый продавленный диван.

— Матвей, пропала Ирина, — Василий был четок и лаконичен, — час назад она вернулась после утренней прогулки к себе в номер, позвонила, как обычно, мне. Сказала, что завтракать не хочет и попросила меня встретить её через двадцать минут в холле. Мы взяли машину напрокат и собирались ехать в город за сувенирами. Я быстро перекусил и стал её ждать. Она не спустилась в холл в назначенное время, и, подождав минут пятнадцать, я позвонил ей. Ни мобильный, ни местный телефоны не ответили. Тогда я поднялся к ней. Дверь в номер была приоткрыта, и я вошел. Нет ни собаки, ни Иры, ни её сумочки с документами. Мобильный телефон лежал на полочке в ванной. У портье для меня она оставила эту записку.

Василий протянул Матвею листок с эмблемой их отеля. Словно детским подчерком там было написано — «Пошла гулять сама. Не ищите. Вернусь к вечеру». Буквы топорщились в разные сторон; даже без специалиста было ясно, что их автор был явно не в себе. Что совсем не вязалось с обликом задорной и уверенной в себе девушки, с которой Матвей разговаривал около часа назад. Так, а с ней ли он разговаривал?

Конечно, мелькнула мысль о том, что надо послать все это дело далеко и надолго. Еще болели ребра после той, последней истории, которая тоже началась с безобидной просьбы приятеля — «А может, поможешь? Дел — то на полдня», а закончилась... Лучше не вспоминать. Да и жене не напоминать. Но пока эти мысли крутились в голове, Матвей уже спрашивал своего вчерашнего собутыльника, вернее, давнего знакомого:

— У тебя есть её фото? Покажи. Может, я её видел здесь.

Словно ожидавший этого вопроса Василий достал из кармана рубашки тоненький цифровой фотоаппарат и показал Матвею несколько картинок на экране. Сомнений не было. Это были они. Можно наложить любой макияж, но такие ноги и лапы не перепутаешь.

— Ты смотрел последние звонки на её телефоне? В номере нет следов борьбы? Какие еще вещи пропали? Портье её видел?

Остатки вчерашнего хмеля выветрились моментально. Негодяю — бармену тоже пока везло. Матвею было явно не до него. Василий еле успевал отвечать на вопросы:

— В телефоне нет карточки. Остальное все стерто. В номере обычный женский бардак, но мебель на месте и постель не смята. Хрен её знает, что еще пропало, но косметика вроде на месте, в ванной. Портье я не спрашивал, у них как раз была пересменка, и при мне, пока я ждал в холле, заступила новая команда. Только вот записку передали. Я повесил на дверь номера табличку «Не беспокоить» и побежал искать тебя. Вдвоем как-то веселее встречать удары судьбы. Пойдем, только взглянешь. Может, мысли какие появятся? Ты же головастый. Да и все мы знаем, что у тебя этот ...третий глаз. Интуиция, или что там еще бывает.

Именно эта неуклюжая лесть боевого товарища окончательно убедила Матвея в том, что его отдых на сегодня закончился. Хорошо, если только на сегодня. А то, помнишь, читатель, в одной из добрых старых кинокартин герой восклицал — «Пропало лето!». С некой тоской взглянув в сторону бара и на только что подошедших к бассейну белокурых валькирий, чьи еще не отвисшие, но тоже не прикрытые прелести уже не оскорбляли мужской нескромный взгляд, Матвей решительно встал с шезлонга. Что ж, на подвиг, так на подвиг!

Им удалось войти в номер, не будучи замеченными обслуживающим персоналом. Василий открыл дверь предусмотрительно взятым им во время своего первого захода ключом, и они еще раз внимательно все смотрели, стараясь не оставлять лишних отпечатков. Василий — то мог бы их объяснить, а вот Матвею было совсем нежелательно оставлять свои «пальчики» в номере пропавшей русской девушки, с наркотическим прошлым и папой — олигархом. Ничего нового в номере Матвей не увидел. Как человека, у которого взрослеет дочь, его было трудно удивить общим артистическим беспорядком, а следов крови, брошенного оружия или использованных шприцов он не увидел. Но медную подзорную трубу, лежавшую на подоконнике и стоящие рядом две банки из-под тоника, он увидел. И то, что девушка ему не соврала, как-то изменило его отношение к этой истории, придало ей достоверности. Странное дело, но Матвей почувствовал свою сопричастность, что — ли, к происходящему и понял, что уже не сможет просто отвернуться и забыть.

Василий пытался было что-то спросить, то «тертый калач» Матвей показал ему знак молчания и быстро вывел из номера. Разговор они продолжили в безлюдном холле на другом этаже отеля.

— Василий, почему записка написана таким странным почерком? Это её почерк?

— Да, это её почерк. Вообще — то, Ира учится на журналистском, и у нее обычный и характерный для писаки быстрый и неразборчивый почерк. Но ... после лечения в клинике у нее бывают такие периоды. Она их называет мини — ломка. Это когда пальцы вдруг начинают дрожать, и их сводит судорога. И тогда у нее может быть такой странный почерк. В клинике она часто общалась с отцом записками, просила что-то купить, и я несколько раз ездил по магазинам с написанными таким образом списками вещей и продуктов.

— Но ты же знаешь, что женский алкоголизм и наркоманию вылечить невозможно. Их можно только залечить. И даже для того, чтобы бросить курить, женщине нужен очень сильный психологический повод, вроде стресса. Ты уверен, что Ира полностью залечила свои наркотические пристрастия? Как она справляется со своими мини — ломками?

— У нее есть такие таблетки, двухцветные. Она их всегда носит с собой в сумочке, в специальной золотой коробочке. И у меня есть запас этих таблеток, на всякий случай. Она всегда предчувствует начало очередного приступа, и ей достаточно проглотить одну таблетку, как она приходит в норму.

— У нее часто были такие приступы здесь?

— Я видел пару раз, в самом начале. Один раз в городе, когда мы ходили по магазинам, и один раз здесь, в отеле, на дискотеке. Её там еще хотела местная охрана задержать, когда увидела, что Ира достает из коробочки какую-то таблетку. Пришлось вмешаться и объяснять, что это лекарство. Они даже взяли одну таблетку на экспертизу, но раз больше к нам не подходили, значит, разобрались.

— Но сегодня утром не было похоже, что у нее начинается приступ, — и Матвей рассказал приятелю об утренней встрече с его подопечной, — и выглядела она совершенно спокойной и здоровой.

— Это не показатель. Она говорит, что иногда ей достаточно услышать какое-либо слово или вспомнить что-то, и приступ начинается сразу. Врач говорил, что со временем это пройдет. Вернее, должно пройти, если не будет рецидива. То есть, возврата к наркотикам.

— Так, идем дальше. Утром у неё случился приступ, и она, вместо того, чтобы принять таблеточку, схватила свою собаку, накарябала тебе записку и упорхнула. Куда? Куда вообще здесь можно уйти?

— Территория огорожена, есть только один выезд. С охраной. Отдыхающие либо вызывают прямо к центральному вестибюлю такси, либо выезжают на взятых напрокат машинах. Пешком здесь не ходят, и даже персонал увозят и привозят на специальных автобусах.

— Её не могли вывезти?

— Она такси не заказывала, я проверил по журналу у администратора. Сегодня утром вообще никто такси не заказывал. С предыдущей сменой персонала она уехать не могла. Там вся обслуга проходит досмотр, чтобы даже мыло не украли, и её бы запомнили, я спрашивал у охраны. Две арендованные машины уехали до того, как мы с тобой с ней общались. Есть еще служебные ворота для доставки продуктов и вывоза мусора, но это уж точно вряд ли.

— А что здесь еще есть, и где она вообще бывает, кроме номера и дискотеки?

— Кроме баров и магазина, которые я уже обежал, есть еще салон красоты, куда она, кстати, на массаж ходит. Но сегодня он выходной, я проверил. Там уборка идет.

Матвея словно что-то кольнуло. Такое чувство, словно в воздухе повеяло знакомым. Он не мог сказать, что повеяло чем-то приятным, скорее наоборот. Но повеяло, это точно. И он уже знал, куда им надо идти.

— Салон массажный, говоришь? А что, это может быть интересно. Сам не пробовал, но мальчишки старшие когда-то говорили, что дамы под умелыми руками массажиста много интересного рассказывают. Как у парикмахера. Да и вообще, массаж — дело душевное и интимное. В любом случае, начнем обход с салона. Потом внаглую пойдем по номерам отеля, лежакам пляжа, заглянем во все кабинки для переодевания и обшарим все кусты. Нарвемся на скандал, получим пару раз по морде, услышим три — четыре непристойных предложения, испачкаемся в собачье — кошачьем ... мусоре и сядем в бар ждать возвращения твоих девочек. Или собачка — кобелёк? Что-то не разобрал при встрече, — Матвей, глядя на окаменевшее лицо Василия, попытался пошутить и придать ситуации позитивный характер.

— Ссука..., — сквозь зубы то ли ответил, то ли изложил свой взгляд на сложившуюся ситуацию старый боевой товарищ.

Красиво вписанный в ландшафт прибрежной зоны «Спа-салон» обещал своим посетителям внеземное блаженство и широчайший спектр услуг. Согласно красочной рекламе, здесь были бани разных стран и народов, любые косметические процедуры с любыми частями тела, а также всевозможный массаж, исполняемый профессионалами из указанных выше стран и народов. А также прочие операции с лицами, телами и кошельками отдыхающих. На входной двери висело вежливое предупреждение о том, что в этот день рай был закрыт для приведения в порядок райских кущ. Но поскольку, в отличие от привычных нам нравов, письменное предупреждение не было дублировано ни впечатляющим замком, ни шваброй, блокирующей двери, Матвей просто вошел внутрь. Действительно, а вдруг он неграмотен? По помещению салона деловито сновали с моющими принадлежностями две представительницы азиатских стран. При виде вошедших они хотели было вежливо показать им на объявление, висевшее на двери, но Матвей так грозно нахмурил брови, что уборщицы сразу сделали вид, что не заметили вероломного вторжения. Пройдя по свежевымытому полу к рабочим помещениям, Матвей с товарищем убедились, что они действительно не работают, а просто сияют неземной чистотой. Голоса доносились только из одной комнаты, закрытые двери которой не сдерживали звуков родной русской речи в ее южно-украинском варианте.

Чтобы передать всю красоту и очарование этого говора, надо, видимо, выпить некое количество горилки под сало, пойти на одесский «Привоз» и впитывать, впитывать там интонации, настроение и сочный язык этого вечного черноморского города.

— Не, ты прикинь, Нинон, я тут вкалываю как мама Карло, чтоб нам с этим памятником моей молодости было с чего начать нормальную жизнь. Уже и квартирку присмотрела с видом на пароход. Задаток внесла и с правильными хлопцами договорилась, чтоб присматривали пока за квартиркой. И осталось до конца сезона добрать пару тысчонок. Это ж не вопрос, ты ж понимаешь. Здесь столько этих толстомясых прикатило, шоб им повылазило! Меси и меси этот жир, да улыбайся, чтоб на чай хорошо давали. Можно и хвостом покрутить, и погладить, где надо, лишь бы еврики свои платили. Я своему тоже разрешаю перед этими плоскозадыми мышцу свою напрячь. Да не ту мышцу, тьфу на тебя! Он щас не по этому делу, всё таблетки свои жрёт. Вот приедем домой, посажу на сало, тогда наиграемся. Я ж сама ему показала, за куда этих фрау можно трогать, но шоб без фанатизма! Так нет, мой Андрюха, этот похотливый опоссум, тут же глаз положил на эту длинноногую, когда она к нему на массаж пришла. Я ситуацию сразу зафиксировала и тут же отмотивировала его — ты ж меня, Нинон, знаешь! — так он её хозяину нашему в раздевалке показал, ну через то окошко, помнишь, мы еще за тем волосатым со смеху укатывались! Ну, ничего, я стрелки быстренько на хозяина перевела...

Тема становилась все интереснее, но стоять и слушать в коридоре было уже нельзя. Старательные уборщицы перестали скрести полы и во все свои узкопрорезанные глаза смотрели на непрошенных визитеров, а одна из них, видимо, старшая, куда-то решительно направилась. Так что охрана могла прибыть в любой момент. Матвей решительно толкнул дверь.

В небольшой комнате, за сервированным легкой закусью массажным столом сидели две очень даже миловидные дамы лет ... Впрочем, это не важно, равно как цвет их глаз и прочие тактико — технические данные. Главное — это были интересные дамы, готовые и умеющие очаровывать без долгих ухаживаний. И они были очень даже привлекательны, с чуть нетрезвыми глазами и легким румянцем на щеках. А реакция у дам была просто великолепной. Не успели Матвей с Василием войти в комнату — а делали они это отнюдь не медленно, — со стола моментально исчезли полупустая литровая бутылка и два пластиковых стаканчика.

Матвей применил свое смертельное оружие. Улыбку. Широкую, как Черное море и добрую, как белый слон после парилки.

— Да не пугайтесь, дамы, продолжайте радоваться жизни. Вон, вы какие молодые и красивые, а жизнь так коротка. Кстати, я только что приехал в это славное местечко, и мы с другом очень хотели бы познакомиться и угостить красавиц — соотечественниц бокалом доброго вина. Может, сегодня вечером?

Матвей, собака, знал, что обслуживающему персоналу категорически воспрещалось общаться во внерабочее время с отдыхающими, но ему надо было установить контакт. Понимали ситуацию и многоопытные дамы, но улыбка Матвея их разоружила и настроила на лирическое настроение.

— Ну, личное знакомство можем продолжить потом. В другом месте. Если захотите, конечно. А здесь, пожалуйте к нам на массаж. Запись — у администратора салона. Только сегодня санитарный день. Приходите завтра. Я — Наташа, моя подруга — Нина, — голосом, который приятели слышали из-за двери, сказала одна из них. Вторая изобразила смущенную улыбку и низким волнующим голосом проворковала:

— Зовите меня Нинон. Приходите. Отмассажируем, где и как положено.

И взгляд у неё был такой, что Матвей очень явно ощутил себя чуть прикрытым простынкой на её массажном столе.

Так, сейчас не об этом.

— Дамы, обязательно к вам запишемся, но сейчас нам нужен Андрей.

— А шо такое? А зачем он вам? — не на шутку встревожилась Наташа.

— Да не волнуйтесь вы. Сегодня досрочно уехала семейная чета, пара немецких старичков. Они просили нас зайти к Андрею и поблагодарить его. Вон, у моего друга деньги.

Василий моментально включился в игру и достал из кармана купюру в сотню евро.

Глаза Наташи хищно заблестели.

— Давайте мне, я передам. Да кстати, а что ваш друг все молчит и только глазом сверкает? Такой интересный, а молчит. Даже странно...

— Он сильно заикается и страшно стесняется посторонних. Вот когда вы с ним познакомитесь поближе, он вам соловьем петь будет! Правда, Вася? Но деньги просили передать лично Андрею. Немцы, они же педанты. Приедут сюда на следующий год и спросят — «А что, Андрей, передавали тебе в прошлом году наше спасибо в размере ста евро?». «Нет» — ответит Андрей, и не будут они больше ходить к вам на массаж, — импровизировал Матвей, сам не понимая, а почему в этом случае педанты немцы должны поступить именно таким образом, а не компенсировать неведомому еще Андрею эту возможную денежную потерю.

Но артистизм, а главное интонация, с которой Матвей нарисовал эту страшную картину, произвел впечатление на Наташу.

— Я ему сейчас позвоню на трубку, и он подойдет сюда, — сказала она, доставая мобильный телефон.

— Хорошо, мы пока покурим на воздухе, — Матвей вытолкал Василия за дверь и они заняли выжидательную позицию в красиво высаженных кустах у дорожки, ведущей к спа — салону. Место выбрали таким образом, чтобы их не было видно и слышно со стороны. Через пару минут на дорожке показался неслабый парниша в спортивных брюках и майке, которая была готова лопнуть на его могучих плечах и бицепсах. Гора выпирающих мышц явно была накачана стероидами, протеинами и прочей гадостью. Вон, ножки свои как смешно при ходьбе выкидывает в стороны, да и сам уже весь потненький, хотя прошелся с ускорением всего метров сто. Но внешне этот колосс впечатлял. И хотя в схватке с профессионалом ему был отпущена, в лучшем случае, возможность нанести только один удар, сила этого удара была бы впечатляющей. Самому Матвею рисковать не хотелось, да и зачем, если рядом стоит приятель с черным поясом, решающий, к тому же, собственную проблему.

— Твоя работа, — сказал Матвей напарнику, — он мне нужен говорящий, но обездвиженный. Вон в тех кустах.

Дальше всё было очень быстро и совсем не театрально. Василий вышел навстречу Андрею обычным прогулочным шагом и, поравнявшись с гигантом, нанес тому резкий удар в солнечное сплетение. Пресс, если он вообще был у черноморского качка, Андрей напрячь не успел и рухнул на колени как подкошенный. Удар ребром ладони по бычьей шее был, по мнению Матвею, уже лишним, но по классике жанра что-то такое контрольное в голову полагается. Мелькнула, было, у Матвея мысль, что если это не требуемый им Андрей, то скандал будет не шуточный. Они с Василием подхватили отключившегося качка под руки и оттащили в кустарник. Быстро не получилось, уж больно увесист был Андрюша. Руки и ноги массажиста сноровисто связали шнурками его же кроссовок и парой пощечин быстро привели его в чувство. К чести пострадавшего, он быстро пришел в себя и восстановил дыхание.

— Вы шо? Да я вас, козлов, порву, как бобик грелку...

Первые же звуки этого голоса успокоили Матвея. Свой пацан, не иностранец. Скандала не будет. Теперь надо быстро допросить, а там видно будет. С публикой этого рода разговор, с одной стороны, проще — не надо выстраивать хитроумную сеть наводящих и подготавливающих вопросов, прибегать к опыту мировых школ казуистики и следственной логики. А с другой стороны, эти «гиганты мысли», подчиняющиеся только животным инстинктам, могут уйти в такую глухую «несознанку» или включить такого «дурака», что выводить их оттуда понадобится много времени и вдумчивая работа в Отделе дыбы и глазовыкалывания. Ни того, ни другого у Матвея и его товарища не было. Поэтому Матвей согнал с лица признаки интеллекта (что, к его удивлению, оказалось не так уж и сложно) и ударил Андрея по носу. Удар этот, отнюдь не смертельный, очень болезнен и вызывает обильное кровотечение. А сильные и уверенные в себе мужчины, как известно, очень душевно ранимы, не выносят физической боли и вида крови, особенно собственной. И, вообще, они очень трепетно относятся к себе, любимым. Не давая явно обескураженному Андрею прийти в себя, Матвей наклонился над ним и, глядя прямо в глаза, стал буквально давить его своими вопросами:

— Ты, гнида, знаешь, на кого попал? Ты знаешь, кто у девчонки папа, и что он нам приказал с тобой сделать? Ты что сделал, паскуда? Ты сам себя к стенке поставил. Отвечай быстро, а то заколем прямо здесь, — где сейчас Ирина?

— Не знаю, — угрюмо буркнул Андрей.

Матвей нанес еще более болезненный удар по распухшему носу массажиста.

— Ответ неверный. Еще раз — где Ирина?

— Не бей, я нос один раз уже исправлял, хватило. Она с хозяином утром куда-то уехала.

— Куда уехала?

— А я знаю?! Он мне не докладывает.

— Когда ты видел её последний раз?

— Вчера утром на массаж приходила.

— Врешь, сволочь, — подал голос молчавший до этого Василий, — ты вчера днем подходил к ней в ресторане, пока я к шведскому столу отходил.

Что ты ей сказал?

— Ничего особенного. Напомнил, что сегодня санитарный день в салоне, и назначил массаж на завтра.

— А что передал? Я же видел!

Глаза Андрея вдруг забегали. Через мгновение он справился с собой, но Матвей успел это заметить.

— Её лекарство. В такой золотой коробочке. Она оставила его в салоне. Я вернул, только и всего.

Теперь его допрашивал Матвей.

— Где оставила? В женской раздевалке? Как ты узнал, что это её лекарство? Да и не верю я в то, что вы могли вернуть золотую вещь. Кто из уборщиц её нашел? Не ты же сам заходил в женскую раздевалку. Смотри, я же проверю.

Уши Андрея стали наливаться кровью, хотя по ним еще не били.

— Да нет, не в раздевалке. Она оставила коробочку в массажной.

— Она доставала лекарство во время массажа? Ей было плохо?

— Да не, ей было хорошо. Просто...- глаза Андрея лихорадочно бегали, а от напряжения мозговых извилин пот буквально струился по его еще не накачанному лбу.

Вот теперь надо было бить по ушам. Что Матвей с удовольствием и сделал.

— Что «только»? Говори всё! И про хозяина! Мы уже знаем, но хотим дать тебе шанс быть полезным. Ну! — Матвей замахнулся уже с серьезными намерениями. В конце концов, уже то, что этот, как его образно назвала его подруга, «похотливый опоссум» пользовался окошком для подсматривания в дамской раздевалке, да еще и предлагал эту «услугу» своему боссу, уже давало основания для принятия к нему мер физического воздействия.

Видимо, всё это отразилось на лице Матвея, потому что Андрей зажмурился и чуть не закричал:

— Не надо! Всё расскажу! Чтоб я из-за этих турок долбанных! Мы их раньше на кол сажали, жалко, не всех!

Из дальнейшего рассказа массажиста приятели узнали, что хозяин их салона, которому принадлежит сеть отелей, магазинов и развлекательных центров на этом участке побережья, приметил и выделил Иру в толпе отдыхающих сразу после её приезда в отель. Вообще, по словам Андрея, работающего в этом месте уже третий сезон, их хозяин очень любит белокурых женщин, сразу осыпает их знаками внимания и часто пользуется благосклонностью туристок, особенно немок. При этом, для первичного осмотра понравившихся ему женщин хозяин, которого, кстати, зовут Мустафа, использует потайное окошечко в женской раздевалке спа-салона. Именно по его заказу, как утверждал Андрей, этот глазок и был сделан. На вопрос Матвея — «А кто сделал глазок в мужской раздевалке? Тоже Мустафа — многостаночник?» — Андрей потупил глаза и честно ответил, что это «окошко в мир» сделал подруга его Наташи — Нинон. «Чисто для развлечения, а то ей скучно четыре месяца здесь одной сидеть». Оставив на совести Андрея авторство изготовления «глазка развлечений», Матвей предложил рассказать про лекарства.

— Руки развяжите, затекли, — голос массажиста был убедителен.

— Смотри, парень, мой приятель, как ты успел оценить, очень серьезный человек, — Матвей знаком разрешил Василию развязать Андрею руки. Тот развязал, но остался стоять за могучей спиной массажиста, в такой волнующей и смертельно опасной близости от толстой шеи.

— Однажды Мустафа принес мне пакетик двухцветных таблеток и попросил заменить лекарство в коробочке Иры. Я не хотел, но он сказал, что если я откажусь, он нас с Наташей уволит и сделает так, что нас больше не пустят в Турцию. А мы этим живем, кормим родителей и ребенка Наташкиного. И еще он денег обещал. Я согласился. А куда деваться?

Сам я заменить таблетки не мог, это сделала Наташка в женской раздевалке, где Ира оставляла свою сумочку в запертом шкафчике. Ключи от шкафа дал Мустафа.

— А Наташа сразу согласилась таблетки заменить?

— Да, а шо? Она меня сразу к Ирине заревновала. Скандал закатила. А я шо? Да ничего особого себе не позволил. Она сама же говорила — «Будь любезен с клиентками! Шоб бабки давали!»

— А если бы в тех таблетках был яд? Что там было на самом деле?

Андрюха, было, заколебался с ответом, но стаявший за его спиной Василий в этот момент так артистично сжал ему руками голову, словно пробуя этот «арбуз» на спелость, что массажист закричал:

— Да, ладно, всё понял. Знали мы, что это такое. Что-то возбуждающее. А, этот, как его... афродизиак. Мустафа иногда просил подмешивать его в чай некоторым пациенткам. Те расслаблялись, а потом он заходил в кабинет вместо массажиста, ну и...

— А почему он не подмешал это Ире в чай, а попросил заменить её таблетки? Она пользовалась таблетками в салоне?

— Да нет. Мы не видели. Сами потом удивлялись.

— Когда он попросил поменять лекарство и когда твоя... Наташа его поменяла?

— С неделю назад.

— А до этого Мустафа подходил к Ире в салоне? Они общались? Они, вообще, были знакомы?

— Я не знаю. Я их никогда вместе не видел.

— Сколько раз вы меняли лекарство?

— Только тогда. Один раз.

— Сколько было таблеток?

— Пять или шесть. Точно не помню. Надо у Натальи спросить...

— Потом с вас спросят. С обоих. Мало не покажется. Ни вам, ни вашей любопытной Нине, — голос Василия прозвучал жестко и так убедительно, что гигант Андрюша даже вздрогнул. Матвей мысленно поблагодарил напарника за поддержку и продолжил допрос:

— Так, дружок, а что ты передал Ире вчера во время обеда? Новую партию нового лекарства? И уже напрямую? Что-то у тебя не стыкуется, придется тебе помочь вспомнить.

— Не, мужики, не бейте. Просто... Вчера на массаже Ира вдруг сама заговорила об этом. Она сказала, что сразу догадалась о том, что её таблетки поддельные. И по действию, и, потом, по виду. И поняла, что подменить их могли только здесь, в салоне. Поскольку я с ней, типа, заигрывал, она решила, что это я подменил лекарство, пока она в душе была или ждала меня в массажной. Таблетки ей очень понравились, и она хотела купить еще. Сказала, что цена её не волнует. Её только удивило, почему я не воспользовался эффектом этих таблеток и не ... В общем, вы поняли.

— Ну и ты, конечно, решил заработать?

— Да если бы они у меня были, эти таблетки!

— Тогда ты решил сыграть в двойную игру. Взять у Мустафы еще таблеток и продать их Ирине?

— Ну, в общем, да. Но Мустафа сразу все понял. Он был очень доволен, что Ирине таблетки понравились, даже премию мне пообещал. Таблеток не дал, сказал, что ему самому с Ириной надо увидеться и поговорить.

— Мустафа, что, по-русски говорит?

— Да он на нескольких языках говорит! А по-русски вообще как москаль шпарит, он же учился в Ростове.

— Что дальше?

— Мустафа попросил передать Ирине, что у него есть такие лекарства, и он готов обсудить этот вопрос. Он сказал, что позвонит ей в номер вечером.

— И ты...?

— Написал записку, положил её в коробочку из-под лекарств, что утром она мне оставила, и передал ей в ресторане. Подождал, пока он, — Андрей кивнул на стоящего сзади Василия, — отойдет к шведскому столу и передал. Сказал, что всё находится внутри. Она аж затряслась вся, когда коробочку свою увидела.

— Что конкретно ты написал?

— «Вечером, после ужина, вам позвонят в номер».

— Что еще знаешь?

— Больше ничего...

— Видел потом Мустафу или Ирину?

— Да нет. Вчера смену отработал. Перед санитарным днем у нас вечер выходной. Мы с Натальей и Нинон в город ездили, кожаные пиджаки им покупали. И с меня мерку снимали. Мне — то готового не купишь. Да, мужики, вам кожи не надо? Знаю в городе одного место. Скажите, что от меня, скидку хорошую дадут. У меня в брюках карточка магазина, там мой земляк работает.

— Что, и сейчас бизнес делаешь? Ну ты и хапуга! На кончике ножа висишь, а все пытаешься деньги заработать. На проценте небось сидишь?

— но карточку Матвей из кармана взял. Как ему вкрадчиво подсказал внутренний голос.

— Давай еще раз. Куда Мустафа мог повезти Иру? На чем он ездит?

— У него красный «Мерседес». Спортивный, с откидной крышей. Куда мог повезти, не знаю.

По знаку Матвея Василий слегка вдавил уши Андрея в его же голову. Что-то хрустнуло. Арбуз явно был переспелый. Массажист пискнул и быстро — быстро заговорил.

— Правда, не знаю. Может, к себе. У него где-то вилла на побережье. Мне Сашок, тот, что из магазина кожаного, рассказывал. Магазин тоже Мустафе принадлежит. Больше ничего не знаю.

— Откуда ты знаешь, что они уехали вместе?

— Он всегда машину оставляет на заднем дворе, под навесом. Там её сразу моют и протирают. Наша комната прямо во двор выходит, я всегда вижу, здесь он или нет. Сегодня он был с самого раннего утра, часов с семи. Я как раз зарядку делал, пока не жарко. Еще удивился, зачем он в такую рань приехал. А потом увидел, что они с Ириной вместе в машину садятся и уезжают.

— То есть, въезжает и выезжает он через задние ворота?

— Да, конечно. Так же ближе...

— Ира добровольно в машину садилась?

— Да, еще смеялась и всё спрашивала, можно ли в транспорт с животными. Она же всегда свою псину с собой таскает. Даже на массаж.

— Что еще у нее с собой было? Как она была одета?

— Лучше спроси — как она была раздета. Из её шортиков и маечки мне даже плавки сшить нельзя, маловато материи. И еще сумочка была, по-моему. Да, точно, маленькая такая, через плечо перекинута.

— Ну, вот что, дружок. Пока свободен. Из отеля не отлучаться. Данные на тебя и подруг твоих у нас есть. В случае чего, из-под земли достанем. О нашей беседе в твоих же интересах никому не рассказывать. Особенно твоему турецкому боссу, Мустафе. Он тебя как нежелательного свидетеля сам уберет. Вопросы есть? По глазам вижу, что есть.

— А деньги? Ну те, что, типа, от немцев? Наташка с меня живого не слезет, пока ей не отдам, — в глаза массажиста мелькнула искренность.

— Из своих отдашь, из заначки. Не понял еще, что тебя как лоха, на крючок взяли. Потом немцы только жертвам холокоста платят. А ты на жертву не похож. Пока.

Андрей явно не знал, что такое «холокост», но само слово вызывало уважение, и он умолк и засопел. Возможно, его так волновала потеря ста евро. А, может, это ныли ушибленные нос и уши?

Пока массажист пыхтел и исходил потом, Матвей попытался заглянуть в его мысли. Но то ли ему это до конца не удалось (сказывалось отсутствие практики), то ли смотреть там было действительно нечего, но кроме сгустка примитивно — негативных эмоций, по форме напоминающих известную картину К. Малевича, ничего другого увидеть не удалось. А время шло, и до приезда жены оставалось два с половиной дня.

— Пойдем. Здесь делать больше нечего.

— А, может, приложить его на прощание? — Василий явно хотел еще раз потренироваться на увесистом теле Андрея. Да, в общем-то, это было бы не лишним, но Матвей внутренним слухом уловил чей-то писк — «Не надо!» и пожалел здоровяка. Да, героям тоже не чужды слабости!

Дело было к полудню. Стало заметно жарче, и от ресторанов уже вкусно пахло едой. Приятели присели в тени на скамеечку и быстро обсудили ситуацию. На связь с Ириным папой Василий должен был выйти не раньше вечера, а с учетом того, что это был вечер пятницы — а пятница она и у олигархов пятница, — то у них были почти сутки. Арендованная машина стояла у отеля, деньги у Василия были на практически безлимитной платиновой карточке, а Матвей вообще был свободен еще почти три дня. И путь пока вырисовывался только один — в магазин кожи, к приятелю массажиста, который может знать, где живет Мустафа.

Хорошо, что на арендованной машине уже стоял англоязычный навигатор, и они быстро нашли нужный магазин. В противном случае, если бы им пришлось спрашивать у прохожих и показывать тем карточку магазина, они никогда бы не вышли к цели. Не потому, что турки бестолковы или не любят русских, а как раз наоборот. Все они настолько толковы и так любят русские кошельки, что каждый из них не просто показал, а привел бы за руку к «прикормленному» магазину кожи, где его ждал бы обязательный «бакшиш» от хозяина. В нужном магазинчике, так плотно увешанном кожаными изделиями, что даже дышать там было трудно, черноусый управляющий, моментально угадавший в приятелях русских, тут же подогнал к ним худощавого паренька. Тот, не разглядев в полумраке интеллекта на лицах, а глядя только на ширину плеч Матвея и Василия, занявших все свободное пространство магазинчика, поприветствовал их на родном языке:

— Хай, пацаны! Братки, есть классные косухи! Без балды, с лейблами! В Штатах по штуке идут! Вам, как родным, вполовину!

Приятели молча наступали на не умолкающего продавца, и вскоре он оказался зажатым в дальнем, совсем темном, углу кожаного изобилия. Там он тоже продолжал говорить, но уже без прежнего энтузиазма, чувствуя какой-то сбой в ранее безошибочно действующей системе.

— Остынь, помело! Ты — Сашок? Тебе от Андрюхи — массажиста привет. Он звонил? — хриплым голосом, слегка растягивая «по-блатному» слова, заговорил Матвей.

— Да нет, мы с ним только вчера.... — начал было лепетать Сашок, но Матвей, сильно положив ему руку на плечо, заставил того замолчать.

— Хорошо, что не звонил. Жить будет. Может, и ты будешь, если с головой дружишь. Ты тоже никому не звони, а то с массажистом вместе кефаль кормить будете. Где здесь тихо потолковать можно?

— Да на складе. Там сейчас никого.

— Скажи своим, что мы выбирать идем. Да не дрожи, еще и денег получишь.

Склад был на втором этаже, над магазином, и здесь кожизделия не только висели, а лежали штабелями и просто валялись везде. Удобно устроившись на тюке «эксклюзивных изделий», судя по этикеткам — из Италии, Матвей и Василий, как опытные актеры, держали паузу. Должен же был Сашок оценить их серьезность и веющую от них угрозу. Видимо, оценил, потому что первый не выдержал и как-то неестественно бодро спросил:

— Так шо надо, мужики? Если вы за те деньги, так я, как договаривались, все в срок отдам.

— Со своей мелочевкой сам разбирайся. Это магазин Мустафы? Нам нужен он сам. Или даешь адрес, или сам едешь с нами. Соврешь — не доживешь до вечера.

Конечно, Сашок дал адрес. И молчать обещал. Играть в героя не захотел, да и зачем? Да он бы всё что угодно пообещал, лишь бы его в покое оставили. Купив у него для поддержания легенды какую-то кожаную «итальянскую» косынку, приятели степенно вышли из магазина. К чести Сашка, даже сильно напуганный, он не потерял коммерческих навыков и содрал с них за кусочек кожи, еще пахнувший бараном и явно покрашенный вручную, неслабую сумму в десять евро. Платил, конечно, Василий. Перед уходом Матвей дал немного успокоившемуся коммерсанту небольшое задание, подкрепив его денежной бумажкой более солидной расцветки. Тоже из Васиного кармана. Тот, правда, не возражал.

Когда ехали в машине к вилле преуспевающего турка, еще раз обсудили ситуацию. Ясно, что Мустафе удалось заманить девушку наиболее эффективным в данной ситуации способом. Подлечившейся наркоманке снова дали попробовать что-то из её прежнего рациона и, она, естественно, не стала противиться искушению. Скорее всего, Мустафе стало известно об Ирином лекарстве после того случая на дискотеке. Тогда же к нему попала и сама таблетка. При современном развитии фармакологии и, особенно, её развлекательной части, для него не составило труда узнать предназначение лекарства и изготовить его подделку. Ира заглотила приманку, в прямом и переносном смысле этого выражения. Ну что же, турку не откажешь в изяществе разыгранной комбинации. Вопрос — зачем он это сделал? Если просто позабавиться, то почему он шел по такому долгому пути? Он же знал, что Ирина уезжает через пару ней. Да и про сопровождающего телохранителя Василия он не мог не знать. Из-за одного вечера удовольствия? Маловероятно, чтобы богатый и преуспевающий хозяин отелей и магазинов поставил под удар свою репутацию, а то и жизнь, из-за одной белокурой славянской красавицы. Тем более что недостатка в этом товаре сейчас в мире нет. А еще и наркотический привкус всей этой истории. В Турции с этим очень строго.

— А зачем ты попросил этого Сашка позвонить Мустафе и сказать, что мы его разыскиваем? Да еще готовы обратиться в полицию? — спросил Василий, когда они припарковали машину недалеко от роскошной приморской виллы, где, по словам «кожаного коммерсантика», жил Мустафа. Спутать её с другой было нельзя. Кроме четко видного номера дома, над высоким забором возвышалась высокая, похожая на минарет, башня. На нее, как на основную примету, и было рекомендовано ориентироваться. С верхней площадки башни были, очевидно, видны все те страны, на языках которых разговаривал турок. И представительниц которых любил.

— Мы же не можем вломиться к нему в дом. Нас просто не пустят, и будут правы. А так есть вероятность, что Мустафа, если они с Ирой действительно в этом доме, не захочет связываться с нами и либо отвезет Иру назад в отель, либо ... Короче, проявит себя и свои намерения. А, кроме того, этот Сашок наверняка предупредил бы Мустафу и по собственной инициативе. Но как бы он это сделал, и что мог наплести, этого мы не знаем. А лишний риск нам не нужен. Или нужен, Вася? Может, ты еще не наигрался в спасителей мира?

Так, мирно беседу, ждали они в машине, наблюдая за домом Мустафы, серьезно надеясь на то, что звонок сработает, и турок попытается вместе с Ирой уехать из дома. Вернее, Матвей твердо знал, что им должно повезти, но лишний раз дразнить боевого товарища своими способностями не хотелось. А потом, вдруг в один прекрасный день они, эти способности, исчезнут, а люди будут по-прежнему ждать от тебя чуда? Нехорошо будет.

Но то, что произошло далее, удивило даже видавших виды приятелей. Через десять минут к вилле подъехала полицейская машина с включенными световыми сигналами. Сразу после этого из ворот выехал микроавтобус и на большой скорости в сопровождении полицейской машины помчался по пустынной улице. Потом Матвей даже не мог объяснить, почему, не раздумывая, сразу последовал за ними. Ведь ничто не указывало на то, что Ира находится именно в этом микроавтобусе. Это могла быть обычная доставка денег в банк или вывоз детей Мустафы на детский праздник, или просто поездка за продуктами. Преследовать микроавтобус было легко. Полицейская машины светилась как новогодняя елка, и не надо было прижиматься к ним с риском быть обнаруженными. Поездка была короткой. Полицейская машина «довела» автобусик до въезда на территорию яхт-клуба, название которого на нескольких языках было горделиво написано на позолоченной доске над въездными воротами, дождалась, когда тот миновал шлагбаум и, выключив огни расцвечивания, отъехала обратно. Матвей сумел с ходу вогнать свой автомобиль в какой-то проезд между двумя обшарпанными складскими ангарами, и они с Василием едва успели нагнуть головы, дабы не быть зафиксированными полицией. Как только полицейская машина уехала, Матвей вывел автомобиль из проулка и осмотрелся. Пытаться въехать на территорию частного яхт-клуба было бессмысленно. Место швартовки морских красавцев стоимостью в несколько миллионов долларов каждый охранялось бдительно, о чем говорила вооруженная охрана у шлагбаума и многочисленные камеры слежения по всему периметру забора. Спрашивать что-либо у охраны тоже не имело смысла, поскольку они не знали ни фамилии владельца, ни названия яхты. А этих Мустафей (Мустафьёв?) в Турции было, вероятно, как Педров в Бразилии. А, может, Ирину вообще спрятали в каком-нибудь складе? Но это было маловероятно.

Мысли лихорадочно метались в черепной коробке Матвея, сталкиваясь и задевая друг друга. Посмотреть, куда проследовал микроавтобус на территории яхт-клубы, было невозможно. Даже если бы у них была подзорная труба, которую они, естественно, не взяли из номера Ирины, над этой территорией не была ни одной возвышенности, откуда они могли бы посмотреть за происходящим. Одно Матвей знал точно, просто чувствовал — девушка там, и ей угрожает опасность. Зацепка была только одна — сам микроавтобус. Что с ним делать и каким образом получить информацию, они еще не знали.

Уже смеркалось, стало не так жарко. Мучительно захотелось есть. Да и «руки помыть» тоже не мешало. На небольшой площади перед яхт-клубом была только одна небольшая забегаловка, с громким названием «Морской ветерок», о чем почти без ошибок было написано на нескольких языках при входе. По всей видимости, расчет был на экипажи яхт, прибывающих сюда на стоянку. Им ведь нельзя далеко отходить от своих посудин, а выпить и пообщаться хочется. Какой же морской не хочет пообщаться! Матвей уже было отрядил Василия за едой и напитками в эту харчевню, как у шлагбаума со стороны стоянки яхт показался знакомый микроавтобус. Приятели приготовились следовать за ним, а Матвей даже включил зажигание, обдумывая варианты захвата автобусика и жестокого допроса водителя и возможных пассажиров. Однако, выехав из яхт-клуба, автобусик лихо притормозил у входа в харчевню «Морской ветерок», и из него вышел человек. Капитанская фуражка с белым верхом и кокардой — крабом, расстегнутая на волосатой груди голубая рубашка с подвернутыми рукавами, видимая в разрезе воротника тельняшка, шкиперская бородка и завершающие картину брюки — клеш. Морячок из оперетки! Не хватает нашейного платка и зажатой в зубах трубки. Помахав водителю рукой, морячок вразвалочку — а как же ещё! — вошел в харчевню. Автобусик рванул с места и растворился в сгущающихся сумерках. Да он больше и не интересовал Матвея. Цель — морячок. Как это говорилось раньше — цель определена, задачи поставлены; за работу, товарищи!

Товарищи припарковали машину под фонарем напротив входа в харчевню. Что такое портовая зона, да еще в Турции, да еще поздно вечером — знаем! Плавали! Жаль, авто нельзя колпаком накрыть и собаку рядом привязать. А лучше двух.

Прежде чем войти в харчевню, привели себя в должный вид. Воротники у рубашек расстегнуты и подняты. Василий, по настоятельной просьбе Матвея, по-рокерски повязал голову купленной кожаной «банданой». Терпи, друг! Походкой прожигателей жизни зашли они в «Морской ветерок». И вот он — вожделенный отдых странника, бредущего по жизни под звон бокалов и веселую музыку бытия! Привычный кисло — прогорклый запах портового кабака. Всё как у людей: две потрепанные (пока сам не выпил) девицы, еще не отошедшие после дневного сна; батареи разноцветных бутылок, по которым можно изучать географию мира, но не его вкус; за стойкой бара лысый громила, напоминающий времена капитана Флинта. Кроме девиц, явно оживившихся при виде зашедших, за столиком сидел только один посетитель. И судя по его покоящейся на столе голове, сидел он здесь давно, и если до сих пор не был выставлен «за борт», то только потому, что кому-то надо было изображать толпу и популярность заведения. «Опереточный морячок» уже сидел за столиком с кружкой пива и трубкой в зубах (наконец-то!) и, оглядывая явно знакомую ему картину, мысленно выстраивал стратегию сегодняшнего вечер. Надо же вдумчиво, с максимальной пользой и отдачей, распорядиться каждой малостью своего времени, средств и здоровья!

Эх, друган, если бы ты знал, как тебе уже повезло!

На правах приглашенного эксперта Матвей быстро изложил Василию диспозицию.

— Я «колю» морского ежика. Ты ведешь машину назад, поэтому пьешь только пиво и молчишь, типа, немой. Пьешь мало, здесь полиция строгая. И смотришь в окно, чтобы наше транспортное средство не раздели и не увели. Деньги давай!

Василий не возражал. А попробовал бы! И денег дал, пачку. Хорошо, что заранее в отеле сняли с его карточки, а то в этой харчевне банкомат был явно пустой. А лысый карточек точно не принимал, либо «раздевал» их, как и положено пирату. И шоу началось! Жаль, а может и хорошо, что не было зрителей, которые оценили бы мастерство и артистизм охмурения, филигранную технику и умело свитую нить беседы. Нет нужды описывать начальную стадию знакомства и вступления в разговор, но уже через десять минут морячок, Матвей и молчаливый Вася сидели за столиком в углу харчевни. Сидели по всем оперативным правилам: Матвей — лицом к входу и к залу, Василий — глазами к окну, за которым хорошо видно была припаркованная машина, морячок — спиной к залу, дабы ничто не отвлекало его от приятного общения. Морячок, которого звали Костас, был греком, и его родного языка не знал даже полиглот Матвей. Поэтому общение велось на устрашающей международной смести, в которую, к удивлению Матвея, Костас к месту и не совсем вставлял слова ненормативной русской лексики. Либо он их помнил своей исторической подкорковой памятью со времен татаро-монгольского нашествия на Европу, либо, что более вероятно, общался во время своих скитаний с представителями российской морской интеллигенции. Матвей, конечно же, не раскрыл свой национальности, и Костас был уверен, что общается с двумя англичанами, путешествующими по Турции и желающими продолжить путешествие морем. Грек нормально воспринял легенду о малопьющем и немом брате, страстью которого, по словам «старины Мэтью», было опробовать представительниц всех средиземноморских народов. В знак солидарности с этой благородной миссией Костас не раз поднимал свой стакан и с уважением смотрел на могучий торс и мощные руки бывшего российского оперативника. Через один литр того, что в данном заведении называлось виски, и несчитанное количество кружек пива Матвей выяснил, что грек уже три года ходит механиком на яхте «Глория», хозяином которой является Мустафа Чего-то-там-бей (Костас не смог выговорить эту фамилию и признался в своей греческой нелюбви к турецкому боссу). «Глория» курсирует по Средиземноморью и служит для приятного времяпровождения хозяина и его гостей. Дамское же сопровождение отдыхающих, по заплетающимся словам грека, все время меняется. «Их даже ночью на лодках подвозят, в темных платках. И держат в отдельных каютах. На палубу не выпускают и нам не показывают. Еду им подает Саид. Евнух и скотина. А хотелось бы хоть глазком посмотреть. Красивые, наверно» — так удалось понять Матвею набор применяемых греком слов. Как Матвей не старался увиливать от некачественного напитка, у него самого уже изрядно кружилась голова, но последние слова грека заставили его почти протрезветь. «Сегодня тоже привезли одну. Лица не видел, но ноги длинные и красивые. Пьяная была. Сама ходить уже не могла. Её, завернутую в платок, унесли в каюту. Я помогал. Платок распахнулся, я хотел до ног дотронуться, но Саид, плохой человек, меня по руке ударил. Так и лежит в каюте, только собака ее все время лает. Маленькая, страшная, но лает громко».

Матвей заказал еще выпивки и у практически засыпающего грека сумел-таки выяснить, что завтра утром приезжает хозяин, и они отходят. Пункт назначения — Кипр, порт Фамагуста. Грек уверенно назвал этот город, потому что у него там девушка, а кроме того, на местной верфи запланирован ремонт движка яхты. Последней информацией, которую удалось буквально вынуть из Костаса, было название мастерской, где будет производиться ремонт. Когда Матвей и его «немой брат» уже собирались покинуть харчевню, грек вдруг вскинул голову и почти трезвым голосом громко спросил что-то на незнакомом языке. Судя по тому, что Матвей его не понял, но звучала фраза красиво, сказано было по-гречески. Матвей ему ответил по-испански — «Но пассаран!». Именно так звучал девиз испанских коммунистов в 1936 году — «Они не пройдут!» Вскинутая вверх правая рука с сжатым кулаком довершала пафосную фразу. Судя по глазам грека, он тоже ничего не понял, но поднял в ответ свою правую руку с таким же сжатым кулаком. Мол, знай наших пацанов! Дружба, фройндшафт! Затем, уже отведя свой стеклянный взгляд от того направления, куда уходили Матвей и Василий, он тем же кулаком приказал бармену принести еще выпивки. Такие вот сильные ребята, эти моряки. Краса и гордость Средиземноморья!

Матвей заплатил за все, ничуть не сомневаясь, что с Костаса бармен — пират возьмет не меньшую сумму. А что делать — ничего личного, только бизнес. Уже выходя из бара, приятели увидели, как от их машины метнулась в сторону чья-то тень. Практически не пивший и весь вечер молчавший, а следовательно злой, Василий в два прыжка нагнал убегавшего и ... Удар был только один, но за всё, что накипело в душе, включая покорение Крыма, козни вокруг Бахчисарая и запрет нашему флоту проходить через турецкие проливы Босфор и Дарданеллы. Воришка остался жив — не хватало еще из-за турецкого вора сесть в турецкую же тюрьму! — но Василию полегчало. Кое-как открыв дверь машины (вор успел — таки поковыряться в замке), приятели тронулись по направлению к отелю. Проехав метров двадцать, Матвей попросил остановиться и насильно заставил себя вернуть турецкой земле все выпитое за вечер. И даже жалко не было.

Пока ехали по оживленным вечерним улицам города, заполненным беспечными туристами и любящими их местными жителями, Матвей сделал несколько звонков, существенно уменьшивших сумму денег на его мобильном телефоне. Он дозвонился в Москву и узнал нынешний номер телефона своего давнего знакомого, работающего в настоящее время на Кипре. А затем позвонил тому и попросил собрать для себя кое-какую информацию. Последнее, что было сделано в этот вечер — из местной телефонной будки (не потому, что опасались установленного контроля за своими мобильными телефонами, а просто в будке был справочник) приятели заказали на утро билеты на первый местный авиарейс до Никосии, столицы солнечного Кипра. Хорошо иметь дело с безвизовыми странами!

Конечно, была опасность того, что коварный Мустафа, узнавший, что Матвей и Василий активно разыскивают Ирину, может подстроить им какую-нибудь пакость в отеле, но, честно говоря, они так устали за этот день, что не хотелось даже думать о возможности провести ночь в другом месте. Мучительно хотелось в душ и спать. А потом, внутренний голос подсказывал Матвею, что все спокойно. А это — главное.

До возвращения его жены после косметического тура оставалось два дня.

Ночь прошла как одно мгновение. Ранним утром, собрав небольшие дорожные сумки и опять без завтрака, по почти безлюдному, но уже чистому городу, они за двадцать минут добрались до аэропорта. Посадка в самолет, практически лишенная бюрократических формальностей, заняла ничтожно малое время, и вот уже под крыльями их небольшого авиалайнера прошла береговая полоса и началась серо-голубая гладь Средиземного моря. Даже отсюда было видно, как много суденышек бороздят эту акваторию. Видимо, и «Глория» уже вышла на этот простор и, бодро гудя своим многосильным двигателем, спешит навстречу гостеприимному Кипру. Идиллическая картинка, если бы не одно печальное «но». Интересно, а каково сейчас Костасу сидеть в душном трюме, вдыхать запах машинного масла и слушать монотонный шум своего кормильца — мотора? Даже подумав об этом, Матвей почувствовал себя неважно, закрыл глаза и проспал до самой посадки.

В аэропорту Никосии их встречал приятель Матвея, взявший ради такого случая отгул в своей фирме. Много их, фирм и фирмешек с русскоговорящими сотрудниками развелось на Кипре. За их громкими названиями, где переплетались такие богатые слова как «консалтинг», «девелопмент», «маркетинг» и «франчаизинг», скрываются обычные «прачечные», перемывающие «золотое бельишко» наших многочисленных сограждан, уже переехавших или еще готовящихся к переезду на этот благословенный остров. Матвею и саму когда-то предлагали поработать в такой «международной» компании, занимающейся на Кипре изучением культурных традиций российского Севера, столь богатого, к тому же, нефтью и газом. Тогда он не нашел в себе тяги к подобного рода исследованиям, и не жалел об этом. Несмотря на предложенную более чем приличную зарплату. Но его знакомый согласился на аналогичную работу и, судя по своему цветущему виду и дорогущей автомашине, не имеет оснований жаловаться на жизнь. Только иногда в его глазах проглядывалась такая тоска, что становилось страшно. За будущее культурных традиций российского Севера.

Пока приятель подвозил их по живописнейшей дороге к городу с красивым названием Фамагуста, он изложил собранную по просьбе Матвея информацию. Через мастерскую, где планировался ремонт двигателя «Глории», он узнал, что яхта становится на ремонт в этот же день вечером. Разговорив секретаршу судоремонтной мастерской, ему удалось выяснить даже полное имя и фамилию Мустафы. На прямой вопрос Матвея — «А чем же вызвана подобная болтливость секретаря, разгласившего конфиденциальную корпоративную информацию?», приятель потупил глаза и признался, что пригласил девушку вечером на ужин.

— Но ты же её до этого не видел! — настала очередь поражаться молчавшего до сих пор Василия.

— Видел, — признался приятель, — на сайте этой мастерской есть фотографии сотрудников.

— Молодец, — скупо, по-мужски, поблагодарил своего знакомого Матвей, — на твоем месте так поступил бы каждый. Друг мой, — обратился он уже к Василию, — компенсируйте нашему помощнику его расходы. В рамках разумного.

Василий безропотно достал из кармана кошелек и отсчитал пару солидных банкнот. «Помощник» возражать не стал, быстро засунув деньги в нагрудный карман рубашки. Похоже, такие слова как — «Да вы что, мужики! Да чтобы я со своих!», потихоньку уходят из нашего лексикона. «Ну, ладно, хмырь, попросишь ты еще у меня прикрыть твою задницу в Москве! Я с тебя тоже сдеру!» — так думал Матвей, безмятежно улыбаясь солнечному утру. А ободренный поощрением приятель продолжал рассказывать. По базе данных, нелегальная копия которой установлена на компьютере каждого уважающего себя русского, даже если он находится за рубежом, им был найден адрес кипрского домовладения жизнерадостного турка. Вилла находилась недалеко от порта, тоже на побережье. Матвей перешел на деловой тон:

— Во сколько приходит «Глория»?

— Точно не знаю, но если в шесть вечера она должна встать в док, то прибыть она должна минимум часа за два. Сначала разгрузиться на пассажирском пирсе, затем оформить документы. Потом отшвартоваться, выйти на воду и зайти в док.

— Откуда такие познания в яхтенном деле?

— Да у меня тоже яхта есть. Здесь, неподалеку, в бухте стоит,- приятель снова потупил взор. Ну, прямо застенчивый воришка Альхен из бессмертного творения про двенадцать предметов мебели.

— То есть, часа три у нас есть? Поедем, посмотрим виллу Мустафы.

Это оказалось совсем недалеко от порта. В отличие от величественной турецкой «фазенды» это был небольшой, но очень уютный домик, весь увитый цветущими растениями и окруженный высоким кирпичным забором. Дом стоял несколько в стороне от остальных домов поселка, вытянувшегося вдоль побережья. В силу рельефа местности сам поселок не мог разрастаться «в толщину», и красивые белые домики с красными черепичными крышами словно образовывали две линии, разделенные дорогой. Дома, стоявшие между морем и дорогой, имели свои спуски к воде и, иногда, маленькие пляжи или платформы для купания и швартовки лодок и катерков. Дома, расположенные за линией дороги, компенсировали отсутствие выхода к морю значительными участками земли с обихоженными цветниками, садами и бассейнами. Дом Мустафы был в первой линии, имел спуск к воде с собственный небольшим причалом, у которого был пришвартован небольшой белоснежный катер. Всё это они рассмотрели, проезжая вдоль поселка по его единственной дороге. Остановиться напротив дома Мустафы и некоторое время понаблюдать за ним было невозможно, поскольку стоящая на безлюдной обочине автомашина с тремя мужчинами неизбежно вызвала бы подозрение. В условиях перманентного греко — турецкого конфликта на острове его обитатели привыкли к бдительности и подозрительности, так что жители поселка вполне могли вызвать полицейский патруль. Что было совсем не желательно. А посмотреть за домом было необходимо.

Пришлось купить в находящемся в центре поселка магазине бинокль (заплативший за него более чем приличную сумму Василий, видимо, пожалел, что не взял в номере Ирины её подзорную трубу) и, сев в уличном кафе под зонтиком, провести небольшое совещание. А заодно и позавтракать. Для начала пришлось посвятить их «помощника» в суть дела, умолчав, конечно, о наркотиках. Была выдана чисто курортная версия богемной девицы и её турецкого соблазнителя. Матвей особо выделил богатого папу, который готов оплатить расходы по возврату непутевой дочери и «будет помнить добро», тем более, что тоже имеет интересы, связанные с сибирскими нефтью и газом и их кипрской «переработкой». Конечно, Матвей с удовольствием бы отпустил своего знакомого, но помощь его была нужна. Как транспортного средства. Когда «помощник» проглотил и усвоил заготовленную для него наживку, перешли к сути дела.

Матвей был лаконичен:

— Время поджимает. Ирину могут привезти в дом на катере или на машине. А могут вообще увезти в другое место. Мы должны разделиться. Василий, ты с биноклем остаешься здесь. Занимаешь место над поселком и следишь за домом. Связь — по мобильнику. Мы едем к порту и ведем наблюдение там. Далее — по обстановке.

Поскольку вопросов не было, да и быть не могло, так и сделали. Василий с биноклем и запасом воды полез по нависающему над поселком склону. На орнитолога или туриста, любующегося окрестностями, он был мало похож, но где наша не пропадала! Матвей же со своим «помощником» двинулись в сторону порта. «Помощник» заметно упал духом. Матвей мог себе представить, что творилось в голове привыкшего к тихой и сытой жизни почти бывшего россиянина. Вооруженное нападение! Россияне вмешиваются во внутреннюю жизнь граждан Кипра и Турции! Похищение девушки! И всё это в лучших традициях гангстерского жанра. Приятель не работал раньше с Матвеем. Они просто были в одной компании, весело отдыхали и оказывали друг другу мелкие услуги. Кто кому какие может. Или хочет... Матвей, например, помог устроиться своему знакомому в эту кипрскую компанию, принадлежащую еще одному его знакомому. А тому знакомому он оказал в свое время весьма ценную услугу из тех, о которых долго и с благодарностью помнят. Но если нынешний его «помощник» ничего толком не знал о сегодняшней жизни Матвея, то кое-что о прошлой он слышал, и это не придавало ему оптимизма. Вся эта гамма чувств настолько отчетливо пронеслась по его лицу, что Матвею пришлось попросить остановить машину и в течение пяти минут провести краткую воспитательную работу. Сначала он в весьма жестких тонах оживил память своего знакомого, напомнив о том, благодаря кому тот попал в столь славное место, и кто может моментально пересмотреть картину происходящего. Дав понять, что знает о мелких и не совсем мелких грешках своего знакомого (должны же они у того быть!), Матвей пообещал сохранить всё в тайне. Если, конечно... А в заключение, уже теплым и отеческим тоном Матвей дал гарантии того, что его знакомый не будет вовлечен ни в какие противоправные действия, а его содействие в решении «мелких вспомогательных задач» будут «должным образом оценено и вознаграждено». Беседа возымела результат, и остаток пути прошел, как это пишут в дипломатических протоколах, «в теплой и дружеской обстановке, характеризующейся доверительными взаимоотношениями высоких разговаривающихся сторон».

Уже подъезжая к порту, Матвей принял на телефон сообщение от Василия — «Выехала машина, Пежо, седан, серый металик, и ушел катер». Ответ Василию был краток — «Ждать». А, в принципе, Матвей мог бы и так не отвечать. Набрал бы просто «Спасибо», как знак того, что получил сообщение. Профессионал Василий и так знает свое дело. Но, видно, начальственное положение, которое как — бы само собой свалилось на Матвея, сыграло свою роль. Последнее слово всегда должно быть за шефом. Каким бы глупым и бесполезным оно ни было. Такова природа сильной половины прогрессивного, то есть цивилизованного, человечества. По крайней мере, его подавляющего большинства.

Матвею повезло. Перед территорией порта стояло пятиэтажное здание гостиницы с расположенным на крыше ресторанчиком, и им удалось занять столик, с которого прекрасно просматривалась акватория порта и причалы для яхт. Не успели Матвей с «помощником» получить заказанный кофе и сделать по глотку этого замечательного, крепкого и ароматного, напитка, как на площадь перед портом въехала серебристая «Пежо». После короткой беседы с охранником автомашина миновала шлагбаум и медленно поехала в сторону причалов. Остановившись у одного из них, машина припарковалась. Из нее вышел водитель, не спеша достал из багажника складной стульчик и удобно расположился в тени пакгауза, подставив лицо свежему морскому бризу.

«Попить кофе успеем», — подумал Матвей и с удовольствием откинулся на спинку стула, подставляя лицо тому же свежему морскому бризу. Тут неожиданно разговорился его «помощник», которого потянуло жаловаться на свою нелегкую жизнь. Видимо, в свете недавно проведенной с ним профилактической беседы. Даже без выпивания спиртного был он так жалок и красноречив, что, будь Матвей помягче, скупая мужская слеза давно бы оросила его уже загоревшее лицо.

Жаловался «помощник» долго. Накипело, видать. Говорил он о своей тоске по родной стране, по её кипучей и бестолковой, но культурной, жизни. О мировом финансовом кризис, опустившем его зарплату до унизительно низкого уровня — «яхту не на что подновить!». О представителях российских нефтяных, то есть культурно — этнографических, компаний, которые, наезжая для проверки своих дел на Кипр, транжирят «сотни тысяч», а с ним обходятся как с прислугой. О снижении мировых и российских запасов углеводородов, что грозит закрытием его представительства. О хищнических способах добычи российской нефти, которые сокращают и без того невеликие запасы и, как следствие, их экспорт. Когда в пылу своей обвинительной речи он дошел до того, что наша страна уделяет неоправданно мало внимания развитию экспортной составляющей своей сырьевой промышленности, Матвей не выдержал.

— Заткнись, дружок. Жаловаться мне на свою жизнь бесполезно. Ты не в тюрьме. Не нравится — уходи. Только подумай, а кому ты еще нужен? Что ты еще делать умеешь, и кто тебя на работу дома возьмет? Такой работы, как здесь, там нет. И зарплат таких, за просиживание стула в офисе, встречи и проводы своих богатеньких хозяев, там тоже нет. Ты уже разжирел здесь и никуда ты не уйдешь. Денег тебе никогда не будет хватать, а другим способом ты их зарабатывать в таком количестве не умеешь. Так что носи чемоданы и организовывай развлекательные вечера с девочками для тех, кто тебе платит.

Что касается варварских способов добычи нефти в России, когда не все «черное золото» выкачивается на экспорт, то я, если тебе действительно интересно мое мнение, этому только рад. Рад, что хоть что-то правнукам нашим останется, а не утечет в другие страны, обогатив десяток олигархов. И тому, что наши нефте- и газопроводы ветшают и не модернизируются, я тоже рад. Надеюсь, что когда посчитают стоимость их реконструкции, то, может быть, поймут, что выгоднее строить в России перерабатывающие предприятия и развивать национальную экономику, а не быть сырьевым придатком для тех, кто давно уже просчитал будущее и строит его для себя нашими руками.

И замолчал «помощник», не получив моральной поддержки своим чаяниям. Видимо, тоже понял, что в этой жизни проще разговаривать с десятью, у которых есть всё, чем с одним, у которого чего-либо не хватает. Но оба, будучи людьми воспитанными, не сочли возможным прервать разговор на такой негативной эмоциональной ноте, и продолжили вполне светскую беседу о погоде, о пользе морского климата. Да мало ли о чем могут поговорить два интеллигентных человека, которым говорить — то не о чем. Да и не хочется.

В это время на интересующем их, а, вернее, Матвея, причале наметилось какое-то оживление. Несколько босоногих киприотов, удивших с причала рыбу, отложили свои удочки и стали активно отгонять от места предполагаемой швартовки праздную публику и какие-то маломерные суденышки. Водитель «Пежо» живо убрал складной стул в багажник машины и всем своим видом стал показывать нетерпеливое ожидание хозяина. К причалу направлялся белоснежный морской катер, размеры которого позволяли называть его яхтой, несмотря на отсутствие парусов и даже самой мачты. Яхта медленно и красиво швартовалась у причала. На её носу, гордо именуемом у моряков бушпритом, ясно было видно название морской красавицы — «Глория». С борта яхты были сброшены сходни, к которым медленно задним ходом подъехала «Пежо». Чтобы лучше видеть, Матвей встал со стула и подошел прямо к поручню террасы, откуда всё происходящее на причале было видно как на ладони. По сходням сошли два матроса, несшие небольшой чемодан и саквояж. Вещи были аккуратно уложены водителем в багажник «Пежо». Затем на берег спустился человек в белом морском кителе и белой же морской фуражке. Похоже, это был капитан судна. Вместе с двумя ранее сошедшими матросами они образовали почетный караул, мимо которого с яхты в автомобиль проследовал небольшого роста полноватый мужчина в светло-сером костюме и красной феске. Когда он садился в машину, дверь которой с подобострастием открыл водитель, весь почетный караул гордо выпятил грудь, а капитан взял под козырек. Соблюдавшая за этим торжественным зрелищем толпа зевак разразилась в этот момент восторженными криками, под которые машина медленно двинулась к выходу с территории порта.

Ирины не было.

Мысли роем пронеслись в голове Матвея — «Если девушку не расчленили и не унесли в чемодане и саквояже, то она осталась на яхте. Так, а катер, который отошел от дома Мустафы? Он мог снять девушку с яхты еще в море, чтобы не „светить“ её в порту».

Он быстро набрал сообщение Василию — «С яхты сошел один М. Что катер?»

Через минуту был ответ — «Пока нет».

Умеют же люди быть четкими и красноречивыми. Здесь уместно привести пример подобной лапидарности, то есть, лаконичности.

Когда перед первой мировой войной Генеральный штаб царской России собирал информацию о готовности стран мира принять участие в боевых действиях, были направлены соответствующие запросы всем российским военным атташе. Ответили все — а попробовали бы промолчать! Да и работали тогда блестяще. И на последующем совещании глава Генерального штаба поставил всем в пример одного военного представителя России. В его секретной депеше было только одно слово — «Приуготовляется». И убеленный сединами генерал — полковник говорил, что именно это и требовалось узнать, а прочие хитроумные рассуждении других атташе о заготовленных овчинах (для тулупов), телегах, сапогах, а также лавровом листе и перце (для военных консервов) лишь отняли время и средства для шифровки и доставки.

Итак, пока прибудет катер, и у Василия будет другая информация, есть время.

— Подожди меня здесь, я пойду к «Глории», — и Матвей, даже не оборачиваясь в сторону своего «помощника», пошел к порту. Охрану удалось миновать легко. Вахтер обращал внимание только на местных, да и то только для того, чтобы поболтать со знакомыми, а на проходящего мимо иностранца даже не посмотрел. На «Глории» была тишина. Никто не драил палубу и не начищал напильником якоря. На корме из шезлонга торчала чья-то волосатая нога в стоптанном шлепанце, гремела музыка. Один из матросов, ранее почтительно стоявших в почетном эскорте для хозяина, любезничал у сходен с какой-то местной красоткой. Ну точно: кот из дома, мыши — в пляс.

Матвей небрежной походкой подошел к сходням и, изобразив рукой какое-то интернациональное приветствие, спросил:

— Костас?

Матросик махнул рукой в направлении яхты, но когда Матвей сделал было шаг к судну, лениво загородил ему дорогу рукой и что-то крикнул в открытый иллюминатор. Через минуту оттуда показалась нечесаная голова Костаса. Сегодня он выглядел менее респектабельно, чем накануне, когда они встречались в «Морском ветерке». Черные глаза уже не сверкали как маслины, да и видок был у него помятый. Грек — моторист узнал «друга Мэтью» моментально. Либо память у него была такой, либо его впечатлили две пол-литровые банки с пивом, которые Матвей предусмотрительно купил в баре. Показав знаком — мол, айн момент! — он исчез в иллюминаторе, но уже через полминуты показался на палубе в промасленном комбинезоне и какой-то немыслимый кепке. Сойдя на причал, он сказал что-то матросу и широким жестом пригласил Матвея сесть на причальную чугунную тумбу. Прекрасно понимая состояние грека, Матвей не стал утомлять его длинными вопросами о здоровье семьи и прошедшем морском путешествии. Он просто открыл и протянул Костасу одну из банок. Тот сразу осушил её, причем, судя по шипению и бульканью, первые грамм триста напитка испарились в раскаленном пищеводе, еще не попав в желудок. Тут же ему была вручена вторая банка, которую грек с благодарностью принял. При том он не стал делать псевдоблагородных жестов и произносить ненужные слова, типа, «А себе почему не взял?»" или «Оставить?». Просто взял банку, отпил глоток и вопросительно глянул на Матвея. Мол, ну спрашивай теперь, спаситель.

И Матвей спросил. Прямо, без экивоков и подходцев разных там хитрых. И грек ответил. Так же честно и откровенно. Если отбросить непереводимую игру слов матросского диалекта и не обращать внимания на их выразительную жестикуляцию — а в каком порту на такие мелочи обращают внимание? — то сухой остаток таков. Примерно за час до захода яхты в порт к ней подходил катер, на который посадили девушку и её собаку. Девушка, по словам и жестам Костаса, не была связана и выглядена спокойной, хотя слегка сонной. В отличие от собаки, которая лаяла и пыталась покусать матросов. Всё это Костас видел из своего иллюминатора, то есть очень близко. В катер, кроме дамы с собачкой, сел еще «плохой человек» Саид, о котором Костас рассказывал накануне «старине Мэтью» и его брату. А, кстати, где брат? Пиво на грека подействовало умиротворяющее, и он стал проявлять человеческое любопытство. Пришлось сказать, что та девушка и «брат Мэтью» очень хорошо знакомы, и всё у них было хорошо, пока Мустафа не переманил её. Про похищение Матвей говорить не стал, поскольку Костас видел, что Ирина спускалась в катер добровольно. А жалко. Была у Матвея мысль привлечь грека к оказанию им помощи. Но ясно, что в этих обстоятельствах, несмотря на все свои антитурецкие настроения, грек-механик не пойдет против своего работодателя — турка. Ничего личного, просто бизнес. Да еще в условиях мирового кризиса и растущего уровня безработицы. А с международной пролетарской солидарностью в борьбе с акулами капитализма, увы, покончено.

Попрощавшись с окончательно похмеленным греком, Матвей направился к ресторану, где оставил своего «помощника». По пути он отправил сообщение Василию — «Она на катере. Жди меня». Пока он набирал этот текст, ему пришло сообщение от Василия — «Она уже в доме. Жду». Как же раньше люди работали, не имея персональных средств связи? А ведь работали, и весьма неплохо работали! Ведь и у «плохих мальчишек» тоже не было мобильных телефонов. Зато насколько важна была личная инициатива работника! Да и начальство, которому тогда не надо было санкционировать каждый шаг подчиненных, не утруждало лишний раз свои заслуженные извилины.

Машины «помощника» у ресторана не было. Матвей не стал даже подниматься к столику на веранде, настолько всё было очевидно. Испугался, подлый трус, и убежал. Бог его, конечно, простит, но вот люди... Матвей не был особо злопамятным, пытаясь внешне сохранить приверженность библейским, то есть общечеловеческим принципам. «Не затаи зла» и «подставь другую щеку», получив по одной, — всё это очень гуманно. Наверно. Но зло должно быть наказано, и человек должен отвечать за свои поступки и слова. Хорошо, если «помощник» просто уехал. Тогда отделается только тем, что «при случае» получит соответствующую характеристику из уст Матвея. Но если, не дай Бог, он «сольёт» информацию об их операции Мустафе или местной полиции. Но лучше об этом не думать. Да и то, если задуматься, зачем благополучному человеку подставлять свою ... спину из-за чужих проблем? Но задумываться над такими сложными психологическими вопросами Матвей не стал, поскольку вся его голова была занята решением одной практической задачи. Нужен был транспорт. Такси здесь не подходило, поскольку машина должна была понадобиться для дальнейшей транспортировки всей группы в аэропорт. А Матвей очень надеялся на то, что они все улетят.

До возвращения жены осталось полтора дня. И вот это было уже очень серьезно.

Если знаешь, где искать, искать намного проще. Транспорт нашелся быстро. На площадке перед ближайшей автомастерской стояли несколько машин с табличками на лобовых стеклах. Даже не зная греческого языка, легко можно было догадаться, что они продаются. Причем за весьма приличные деньги. Но дорогие машины Матвея в данный момент не интересовали. В этот момент к мастерской бойко подъехал громыхающий пикапчик, из которого выгрузили несколько громоздких запчастей, явно снятых где-то на свалке. Матвей сразу понял, что это его вариант — и внимания не вызывает, и на ходу. За старенький, но с виду крепенький грузовой «Ситроен» (в России подобного рода машины называют «каблучками») разбитной механик — грек запросил сначала какую-то космическую сумму, но, получив триста евро, ослепительно улыбнулся и торжественно распахнул перед Матвеем скрипящую дверцу пикапа. Ключ, похоже, никогда и не вынимался из замка зажигания, а на вопрос Матвея — «Документ?», грек сморщил было лоб, но потом нырнул в машину с другой стороны и достал откуда-то из-под кучи старых квитанций и конфетных оберток потрепанный техпаспорт.

Мысленно вознося хвалу Богу за то, что процедура приобретения транспортного средства оказалась такой простой, Матвей сел за руль, завел двигатель и рванул с места. Действительно, рванул, потому что автостарушка оказалась более чем резвой для своих лет. В зеркало заднего вида он успел увидеть, что счастливого продавца окружили такие же измазанные коллеги, а сам бывший хозяин (если это, конечно, был хозяин), размахивая в воздухе купюрами и пританцовывая, бурно изображал скорбь по поводу утраты горячо любимого «Ситроена». Моля, чтобы моторесурса автомашины хватило на всю операцию, Матвей покатил к дому Мустафы.

Движок, на удивление, работал ровно; в открытое окно врывался свежий морской воздух. По голубому небу плыли редкие белоснежно — кучерявые облака, мимо пробегали оливковые рощи, теснимые жилыми постройками. Причем, как и в любой средиземноморской стране, обветшалые, но гордые и чистые, домишки коренного населения заметно вытеснялись новенькими виллами под черепичными крышами. Матвея переполняло чувство гордости за рост материального благополучия прогрессивного человечества. Обидно было лишь то, что нашу многострадальную страну обделили столь благоприятным климатом, а то стояли бы такие красивые домики и у нас по всей обширной территории. Денег — то много. Правда, пока не у всех. А желание жить красиво есть повсеместно! Только понятие «красиво» пока у всех разное, но широкое внедрение телевидения и активная работа других средств массовой информации ведет не только к ожесточению людей против столь зримой социальной разницы, но и к формированию стандарта красивой жизни. Что рано или поздно взорвется.

На заправочной станции Матвей доверху залил бак машины, оказавшийся почти пустым. Кроме того, там же, в магазинчике, были куплены моток крепкой веревки, липкий скотч, минеральная вода и.... автосалфетки. Ну не мог Матвей ехать в столь грязном салоне!

Заправленная машина побежала еще резвее, протертый салон радовал косметическим порядком. На руле проступил фирменный знак компании Ситроен, и Матвей вспомнил занимательную историю этой автомобильной марки. Уехавший во Францию еще в конце 19 века одессит Жора Цитрон, позднее сменивший свои имя и фамилию на более «французские» — Андре Ситроен — поднялся во время Первой мировой войны, когда сумел получить подряд на сборку в своей почти обанкротившейся автомастерской броневиков для французской армии. Дело пошло настолько хорошо, что правительство Франции оказало покровительство и выпуску гражданских автомобилей этой марки, ставшей официальной автомашиной руководства этой страны и символом французского автопрома. А знаменитую модель Ситроена, элегантно прозванную за внешний вид «лягушкой», впервые в истории мирового автомобилестроения «обдували» в гидродинамической трубе, и она была признана самым безопасным автомобилем. Конечно, признана таковой в самой Франции, ибо в других, созидающих автомобили странах были «Волга», «Мерседес» и «Форд». Да, кстати, если читатель помнит, на той модели Ситроена ездил тот самый Фантомас.

Так, за легкими и приятными мыслями, Матвей подъехал к дому Мустафы и попытался как можно незаметнее припарковать машину у обочины, напротив полуразрушенного сарая. Выбор машины оказался вполне удачным — она не только не привлекала внимания, но буквально слилась с развалинами и мусором на обочине. Заглушив мотор, Матвей вышел из машины (то есть, дал возможность Василию увидеть себя) и снова сел в нее. Какое-то чувство спокойствия охватило его, даже в дрёму потянуло. Он ведь сделал основное — достал машину! Остался пустяк: вломиться в дом, нейтрализовать охрану и хозяина, освободить Ирину, доехать до аэропорта и разлететься в разные стороны. Шум морских волн, клонящееся к закату солнце и оглушающий стрекот цикад чуть было действительно не вогнали Матвея в сон, но тут внезапно открылась пассажирская дверца машины, и на соседнем сидении материализовался Василий. От него пахло горячей пропыленной землей, а в воздухе явственно витали флюиды ярости. Ни слова не говоря, Матвей протянул Василию еще прохладную бутылку воды. Видимо, судьба у него сегодня была такая — спасать приятелей от жажды. Василий так же молча взял бутылку, но, в отличие от предыдущего коллеги по жажде — Костаса, набрал в рот воды, прополоскал и выплюнул через открытое окно. Школа! Нельзя в жару пить, да еще когда предстоят активные физические действия. Затем, глядя прямо перед собой, произнес:

— Звонил отец Ирины. Сегодня в него стреляли, он легко ранен. Не мог дозвониться до Ирины. Пришлось сказать, что она утром самовольно улетела на Кипр, но я её уже нашел и предпринимаю шаги по возвращению домой. Услышал о себе много интересного. Мне поставлен срок — если вечером не вылетим в Москву, утром сюда прилетит другая команда. Тогда мне конец. Выкинут без выходного пособия. Хорошо, если живого. Ты ведь поможешь мне вытащить Ирину? Для меня это очень важно. И не из-за денег...

Непривычно было слышать от профессионала такие слова. Матвей понял, что Василий что-то не договаривает, и ситуация действительно серьезная. Ну, не хочет говорить, и не надо. Потом, как-нибудь, при случае расскажет. Может быть.

— Ты уверен, что Ирина в доме? Ты её отчетливо видел?

— Да, она сошла с катера два с половиной часа назад. С ней был еще один, такой толстенький, вел её под руку. Это была точно она, только шла странно, как будто сонная. Лица видно не было, платком было прикрыто. Но её ни с кем спутать нельзя, ты же видел. Да и с...собаку свою она несла на руках. К другому бы эта тварь не пошла. Они зашли в дом. Из дома никто не выходил. Машина приехала с час назад. Вышел один мужчина, в светлом костюме, видимо, тот самый Мустафа. Зашел в дом. Туда же занесли багаж, сумку и небольшой чемодан. Больше никто не приезжал.

— Так, Василий, ты наблюдал за домом. Какие соображения по проникновению?

— Со стороны дороги высокий забор. Верх забора блестит на солнце, либо битым стеклом посыпан, либо провода оголенные под током. Забор хорошо освещен, по периметру и у ворот видеонаблюдение. Здесь не пройти. Наиболее вероятный путь — с моря, подплыть под пирс, а потом, не выходя на открытое пространство, пройти вдоль пляжной веранды к дому. Там есть какая-то загородка, но Ирина со спутником прошли её свободно, ничего не открывая. В крайнем случае, она невысокая, перешагнем. С разбега. Собак пока не слышно, но надо быть готовым и к этому. В доме, кроме самого Мустафы, шофера, рулевого катера и того толстенького, наверняка есть охрана. Минимум, двое. Плюс прислуга — повар, горничная. На территории есть домик. Там садовник, я его видел. То есть, по меньшей мере, девять человек. Мы их обездвижим, не сомневаюсь. Главное, чтобы не успели включить сигнализацию. И еще — Ирина явно под каким-то кайфом, сама идти, а тем более плыть, едва ли сможет. Значит, уходить надо будет по земле. Либо, выключив видеонаблюдение, через ворота, либо опять через пляж, но по берегу. Правда, там обрыв, и подниматься, да еще с Ириной, будет не просто.

— Хорошо, пока остановимся на этом. А какой вариант выберем, ситуация сама покажет. Главное — отключить всех и забрать Ирину. С паспортом! В любом случае, нужна запасная одежда, чтобы нам всем достойно выглядеть в аэропорту. И еще кое-что для нас. Давай, продолжай наблюдать, пока еще светло, а я смотаюсь еще в магазин.

Василий, как бывалый индеец Чингачгук, растворился в окружающем пейзаже, а Матвей направил свой автомобиль к поселку. Дабы своим неказистым видом пикап не вызывал излишнего внимания, он поставил его в переулке рядом с очередной строящейся виллой, и направился в ближайший супермаркет. Выйдя через некоторое время с двумя пакетами, Матвей не отказал себе в удовольствии съесть в уличной забегаловке какой-то удивительно вкусный греческий пирожок из слоеного теста и запить его стаканом холодного вина. Война войной, а обед — по расписанию! Тем более, что в голову продолжали лезть мысли о предстоящих противоправных действиях на территории иностранного государства и следующих за этим карательных мерах. Но назад пути не было, а, ввязавшись в драку.... Зато будет, что рассказать внукам, если те, конечно, захотят слушать и поверят сказочнику — деду.

Когда Матвей вернулся на прежнее место, почти стемнело. Вилла Мустафы ярко осветилась наружним и внутренним освещением, и даже машину пришлось несколько переставить, чтобы скрыть её в тени. Но Василий и там нашел её своим орлиным оком и, плюхнувшись на сидение, коротко доложил:

— Изменений нет. Свет во всех комнатах. Через шторы никого не видно.

Документы, телефоны и одежда были спрятаны в близлежащих развалинах. Василий и Матвей надели черные гидрокостюмы и, взяв маски с трубки, перебежали дорогу и спустились по крутому склону метрах в сорока от виллы Мустафы к морю. Конечно, в случае их обнаружения, они могли бы сказать, что любят вдвоем купаться ночью, погружаясь ночью в кромешную тьму Средиземного моря. И, может быть, местная полиция и поверила бы им, даже зная, что эти воды не представляют абсолютно никакого интереса для любителей подводного плавания, но для этих загадочных русских... Но лучше бы их не обнаружили.

При входе в воду Василий сделал было робкую попытку спросить — «А где же ласты?». Но был жестко отмотивирован безжалостным Матвеем:

— А по дому потом ты будешь в ластах ходить? Или оставишь их на берегу, чтобы собаки могли взять след?

Не мог же он признаться в том, что просто забыл их купить.

Конечно, они и так доплыли до причала, пронырнув под ним до самого берега. Оставив маски и трубки на пляжной полосе («Чтобы собаки могли взять след» — как заметил не менее язвительный Василий), приятели смогли пробраться к живой изгороди, отделявшей территорию пляжа от прилегающего к дому садового участка. Всё, шутки кончились. Дальше уже точно начиналась частная собственность, и они переходили совсем в другое правовое поле, как говаривал один знакомый Матвею юрист. Здесь Матвей достал из-под манжета гидрокостюма баночку с черным обувным кремом, и они нанесли его широкими полосами на лица, руки и ступни ног. Теперь для полиции пришлось бы уж точно придумывать другую, более страшную, рассказку. Раскрашенные приятели разошлись в разные стороны, назначив встречу на втором этаже дома ориентировочно через полчаса. У каждого был пучок предварительно порезанной на куски прочной веревки — для связывания конечностей, и по мотку серебристого клейкого скотча — для заклеивания ртов. Никакого оружия с собой не брали во избежание соблазна его применения. За Василием была наружняя охрана, водитель и садовник. За Матвеем — все остальные, кого он найдет в доме.

Матвею повезло сразу. Повар, профессиональную принадлежность которого выдавала косынка на шее и кокетливый колпак на голове, вышел покурить из кухни и даже плотно закрыл за собой дверь. Матвей дал ему возможность сделать первую, самую сладкую, затяжку, а затем резко прекратил этот губительный для здоровья процесс. Повар не успел ничего понять, как был оглушен, связан и лишен возможности даже всхлипывать. Не говоря уже о том, что хитро связанные между собой руки и ноги пленника не давали ему возможности двинуться с места. Он даже не успел увидеть лица Матвея. А даже если бы и увидел, это его мало обрадовало бы. Когда Матвей зашел в кухню, находящийся там мужчина с такой же косынкой на шее, но без колпака, даже не повернулся от плиты, где он яростно намешивал в кастрюльке что-то вкусно пахнущее. Он успел что-то сказать через плечо, после чего его постигла участь компаньона. По закону ассоциаций, вкус приготавливаемого в тот момент блюда еще долго будет напоминать поварам удар матвеевского кулака, и они вряд ли осмелятся в ближайшие полгода его готовить. Матвей же, аккуратно выключив во избежание пожара плиту, силой воли заставил себя не попробовать содержимое кастрюльки и продолжил экскурсию по дому. Нижний этаж, как и предполагалось, был служебным, с мягким приглушенным светом и полом, выложенным плиткой. Плитка была теплой, что с благодарностью оценили босые ноги Матвея. А теплым не потому, что её подогревали, а просто климат там такой. Выскользнув в коридор, Матвей юркнул под лестницу, по которой, очевидно, поднималась прислуга на второй этаж, и прислушался. В доме было почти тихо. Негромко играла музыка на втором этаже, где-то слышался звук включенного телевизора. Через приоткрытую дверь рядом с кухней пробивался яркий свет и слышался характерный звук утюга в режиме отпаривания. Матвей аккуратно заглянул туда. В светлой просторной комнате, именуемой в таких домах культурным словом «постирочная», стояло несколько стиральных и похожих на них машин. Множество хлопчатобумажных изделий различного размера и назначения было аккуратно разложено на стеллажах и в шкафах, висело на сушильных веревках и лежало, готовое к стирке, в больших корзинах. Вполоборота к двери стояла миловидная шатенка в сером платье и белом переднике и, напевая какую-то незнакомую Матвею незамысловатую мелодию, что-то гладила на гладильной доске. Очень не хотелось Матвею бить горничную по голове. Поэтому тихо, но крепко закрыв девушке рот своей рукой (хорошо, что сапожным кремом была закамуфлирована только её тыльная сторона), Матвей нажал на тайный нерв на нежной шейке, и прелестная Золушка просто сомлела в могучих руках героя. Заклеивать ей рот и пеленать по ручкам и ножкам было сплошным удовольствием. Настолько нежным и податливым было это тело, что Матвей уже совсем не казался себе разбойником, проникшим в этот дом совсем не с добрыми намерениями. Аккуратно уложив девушку на ворох стиранного, но не выглаженного белья, Матвей мысленно пожелал ей всего самого наилучшего, включая богатого и доброго жениха. Но дверь в комнату все-таки запер за собой, а ключ засунул в стоящую в коридоре кадку с роскошным фикусом. Или не фикусом? А какая, собственно, разница.

Продолжив путешествие по первому этажу, Матвей дошел до комнаты охраны, откуда и доносился звук включенного телевизора. Небольшая, скупо освещенная, комната была щедро заставлена мониторами, показывающими изображения внешней дороги, территории и некоторых помещений дома. Матвей мысленно поблагодарил Бога за то, что его предыдущие «похождении» не были зафиксированы камерами. Зато он увидел кабинет, где за письменным столом сидел и читал какие-то бумаги Мустафа, а на диване, под покрывалом, кто-то лежал. Судя по очертаниям тела, это была женщина. На мониторах были также картинки коридоров, очевидно, второго этажа и холла дома, где находился еще один охранник. Причем, судя по его позе, он кого-то ждал. Один из мониторов был явно перестроен на режим телевидения, и по нему резво бегали фигурки с мячом. Сидящий перед мониторами широкоплечий атлет с гладко выбритой и блестевший в свете мониторов головой уперся глазами исключительно в футбольный монитор. Он громко сопел, и, судя, по движущимся ушам, что-то активно жевал. Сидел он боком к двери в комнату, и нанести ему сокрушительный удар по голове было не так просто. Пока Матвей примеривался, как ему будет удобнее управиться с охранником, тот вдруг прекратил жевать и, забыв про футбол, переключился на другой монитор, показывающий подъезд к воротам со стороны дороги. Там показалась автомашина, явно намеревающаяся подъехать к дому. Охранник навел манипулятором камеру на номерные знаки автомашины, а потом на сидящего за рулем человека. И то и другое было ему явно знакомо, и он нажал на кнопку, открывая ворота. По другому монитору было видно, как стоящий в холле второй охранник вышел из дома, видимо, встречать гостя.

Матвей успел подумать, что у сидящего в автомашине человека совсем не греческая внешность. В этот момент сидевший у монитора охранник, закрыв за въехавшей машиной ворота, вдруг встал со стула и направился к двери. Матвею некуда было деваться. Узкий коридор, где не было других помещений, с одной стороны заканчивался тупиком. С другой стороны он упирался в парадную лестницу на второй этаж, по которой вот — вот пойдет гость в сопровождении второго охранника. Единственным помещением, куда Матвей мог зайти, была именно эта комната с мониторами. И судьба любителя посмотреть футбол в рабочее время была решена. Обезвредить такого громилу, да еще без звуков, можно было только одним способом. И Матвей влетел в комнату, добавив к силе удара вес своего немаленького тела. Удар, направленный в живот, был выполнен по всем правилам. Инструктор Ли был бы доволен. Такими ударами на показательных выступлениях ломают стенки и разбивают кирпичи. Это когда кулак бьет по поверхности, которую боец мысленно представляет себе сантиметрах в десяти дальше того предмета, по которому бьёт. То есть, кулак прошел бы дальше живота охранника, не сдержи его живая плоть. И после удара кулак словно задерживается в теле, передавая тому всю накопленную в нем импульсную энергию тела. При попадании в сердце такой удар, который долго оттачивается профессионалами, вызывает перебой в работе этого главного органа, вплоть до его остановки. Но в данном случае атлет — охранник просто сложился в пояснице, беззвучно открыв рот и выпучив глаза. Последующий удар сложенными вместе руками по лысому черепу довершил начатое дело. С огромным трудом Матвею удалось удержать огромное тело, не дав ему обрушиться на пол. В противном случае шум от этого природного бедствия привлек бы внимание не только всех, находящихся в доме, но и близлежащего поселка. На упаковку этой туши ушел тройной запас веревок и несколько длинных минут.

Когда Матвей завершил свой нелегкий труд, дверь медленно приоткрылась, и в комнату заглянуло вымазанное лицо Василия. Надо честно признать, что если бы это был противник, Матвею был бы застигнут врасплох.

— Дружище, ты здесь так сопел, что я боялся спугнуть более романтическую встречу, — явно издевался боевой товарищ. Не встретив улыбки на лице Матвея, Василий перешел на деловой стиль.

— Садовник и его жена спелёнуты в своем домике, водитель стреножен в гараже. Охранник, который проводил гостя на второй этаж, спит под лестницей. Гостя я узнал. Это некто Миша, финансовый директор в одной из фирм моего хозяина. Да вон он, на мониторе! Давай, включи звук чуть громче.

Найдя методом «научного тыка» нужный регулятор громкости, приятели устроились у монитора. «Тезки» — Мустафа и Миша — уже, видимо, обменялись витиеватыми восточными любезностями, и перешли на кресла, не обращая внимания на лежащую на диване девушку. Но на мужчин обратила внимание собачонка, которая, оказывается, лежала у девушки в ногах. Она не залаяла, но зарычала так угрожающе, что Матвей вновь почувствовал уважение к этому нелепому существу. Повинуясь распоряжению хозяина, в кабинет вошел в полусогнутом положении какой-то низенький и упитанный человечек и поставил на стол чашки, бокалы с водой и несколько тарелочек. Затем, пятясь задом, он отошел от стола и скрылся за портьерой в углу комнаты.

«Видимо, тот самый Саид. Значит, в доме больше никого нет. По крайней мере, двигающихся» — Матвею вдруг стало немыслимо жарко в своем гидрокостюме. Липкая испарина покрыла все тело, которое зачесалось, как под гипсом. Посмотрев искоса на Василия, он увидел, что лицо у того покрыто потом, и капельки, измазанные черным сапожным кремом, уже падали на лежавшие на столе бумаги. Ситуация требовала быстрого решения, мысли закрутились быстрее, и в голове стал вырисовываться новый план. Мустафа и Миша пили кофе с водой и вели светскую беседу, причем Мустафа очень прилично говорил по-русски и, что выглядело странным, с южнорусским акцентом, мягко произнося гласные.

Матвей быстро расстегнул и стал стягивать с себя гидрокостюм, знаками показывая Василию делать то же самое. К чести Василия — а какой нормальный мужчина откажется раздеться! — он с видимым удовольствием сделал то же самое. Да, если бы кто-нибудь, случайно, заглянул в комнату, он увидел бы прелюбопытное зрелище: два мокрых, не хилых мужика, в одних плавках, лица, руки и ступни которых измазаны черной краской, смотрят телевизор.

Ау, киприотская полиция, мы вас ждем!

Но вот, наконец, хозяин и его гость выполнили необходимый ритуал начала беседы и, разом поставив чаши на столик, посмотрели друг на друга.

Первым не выдержал паузы Миша:

— Слушай, Эфенди, а ты уверен, что она нас не слышит?

Мустафа мечтательно закатил глаза:

— Друг мой, я привык в своей стране к слову «эфенди», но когда его произносишь ты, я вспоминаю те годы, которые я провел в России. Ростов! Университет! Русский бизнес с его бешеным бакшишем! Как это было хорошо! Ведь там меня стали называть «Эфенди», и я гордился этой кличкой. Не «черножопый», не «баклажан», а «Эфенди»! Я хорошо поднялся в твоей стране, Миша, и поэтому с удовольствием и сейчас имею с тобой дело. А девушка... Нет, она не слышит, ей сейчас хорошо. Я дал ей лекарство, ты знаешь, какое. Хорошее лекарство, без которого ей будет совсем плохо. Не хочешь сам попробовать, Миша? Тебе тоже будет хорошо. Ну, ладно, не злись, я пошутил.

— Она подписала бумагу, которую я тебе дал? Подпись нормальная?

— Да, конечно, подписала. За такое лекарство она все подпишет. А когда я ей дал чуть — чуть попробовать и пообещал дать еще, много, сколько она попросит, у неё рука стала совсем твердая, и она подписала, даже не читая.

— Где эта бумага?

— А где деньги? Не спеши, Миша. Здесь никто никуда не спешит, все уважают друг друга. И платят справедливую цену. Я прочитал бумагу. Я достаточно хорошо понимаю русский язык, всё-таки четыре курса юридического факультета. И Интернет русский я смотрел, про папу этой девочки и его бизнес. Ты хорошие деньги получаешь, Миша, очень хорошие. Надо быть справедливым. Я повышаю цену в два раза.

— Ты что, Эфенди, обалдел? Так дела не делаются. Мы же договорились, ты обещал.

— Как это говорится? Форс мажор, обстоятельства изменились. Ты говорил, что девочку никто искать не будет, а её уже в Турции ищут, на меня вышли. Надо будет местной полиции платить, моим осведомителям платить.

— Но она уже через три дня улетит в Москву! Со мной!

— Улетит, если заплатишь, — голос Мустафы — «Эфенди» вдруг стал жестким. — Бумага у меня, девушка у меня, её паспорт у меня и мы на моей земле. Думай, Миша.

— Ладно, черт с тобой, — из Мишы словно пар выпустили. Он сгорбился, голос стал тише, — сейчас у меня денег таких нет. Ты же чек не возьмешь? Конечно, нет. Ты же осторожный. Пока закажу деньги в банке, получу их...

— И мой представитель проверит их в банке! — «Эфенди» был начеку.

— И твой представитель проверит их, уйдет два дня. Как раз к самолету на Москву. И вот еще — чтобы иметь гарантии, что ты опять не передумаешь, сейчас ты отдашь мне девушку. Бумага будет пока у тебя. Когда привезу девушку, отдашь.

— Нет, дорогой. Получишь девушку — сможешь заставить её подписать новую бумагу. Забирай бумагу, а девушка останется у меня, — увидев, что Миша собирается что-то возразить, Мустафа поднял обе руки, — это моё последнее слово. Согласен?

— Да, согласен. Чего не сделаешь ради нашей дружбы, — голос Миша стал сладким, как рахат—лукум, который, по всей видимости, стоял перед ними на столе, — давай, тащи документ и чего-нибудь выпить. Обмыть надо наше партнерство.

— Любите вы, русские, всё мыть водкой. Всю свою страну уже смыли.

— Да не мыть, а обмывать! Чему тебя там, в Ростове, учили?

Мустафа вызвал хлопком в ладоши своего слугу — евнуха и дал ему какие-то распоряжения и тот, пятясь, ушел их выполнять. Турок подошел к столу, открыл ящик и достал тоненькую папку. Открыв её, он просмотрел содержимое и передал папку своему компаньону. Стол он запер, а ключ положил в карман халата. Миша тут же стал внимательно изучать документ. Матвей решительно встал со своего места:

— Всё, пора. Сейчас они выпьют, и Миша поедет к себе. Увидят, что внизу никого нет, поднимут тревогу. У второго охранника было оружие?

— Да, пистолет. Я его разрядил, обойму куда-то засунул, а пистолет лежит под лестницей.

— Обойму искать некогда, да и незачем. Иди, возьми пистолет.

Сам Матвей взял лежавший на столе пистолет, вытащил его из кобуры и проверил магазин. Тот был полон. Поставив оружие на предохранитель, Матвей пожалел, что его некуда пока положить (ну не в плавки же! Натрёт...) и вышел в коридор. Там его ждал Василий тоже с пистолетом в руках, и они бесшумно поднялись наверх.

В отличие от первого, второй этаж источал зажиточность и процветание, и был ярко освещен. Здесь было всё — роскошные ковры, картины в богатых рамах, экзотические растения и журчащие фонтанчики. И две крадущиеся полуголые мужские фигуры с размалеванными лицами и конечностями чувствовали себя явно неловко. Не спасали положения даже пистолеты в их руках, тем более что один из них был в данном случае бутафорией. Во всем коридоре второго этажа была полуотворена одна дверь, из-за которой слышались приглушенные голоса. Сориентировавшись по расположению комнат, Матвей глазами показал Василию на соседнюю с кабинетом небольшую дверь и характерными жестами объяснил, что евнух Саид должен находиться там. Тренированное тело Василия буквально просочилось в указанную дверь, а зафиксированный ухом Матвея легчайший шорох, похожий на шелест упавшего листа, показал, что герой нашел объект своего подвига. Тут Матвей вспомнил, что они не взяли с собой веревок и липкого скотча, но вышедший через минуту Василий так брезгливо вытирал руки какой-то тряпкой, что Матвей догадался — подручных средств не потребовалось. Грек Костас отомщен! Дальше все было удивительно скучно и быстро. С быстротой молнии ворвавшись в кабинет, приятели до боли знакомыми ударами по голове успокоили «тезок» — Мишу и Мустафу. По правде сказать, те настолько обалдели от внезапного появления в кабинете двух полуголых размалеванных мужиков с пистолетами в руках, что сами потеряли на миг дар речи. Поскольку Мустафа был в халате и легко снимаемых остроносых тапочках без задника, его носки пошли на кляпы. Руки ему связали поясом от его же халата. Ноги Мустафы в боевом плане угрозы не представляли, поскольку, судя по его внешнему виду, служили исключительно подставкой под живот и перекладиной для вывешивания иных украшений. Мишу же обездвижили его ремнем, которого хватило для связывания в один пучок всех четырех его конечностей. Самым удивительным было то, что Ирина собачка не издала в ходе всей этой операции ни звука. Она распласталась по платку, которым была накрыта девушка, поджав под себя лапы, и даже свои замечательные уши ухитрилась тесно прижать к голове. А Матвей ведь предполагал, что собачка могла поднять оглушительный лай, и её пришлось бы заставить замолчать. Даже думать не хочется, каким образом. Тем более, что она заслуживала уважения, так верно защищая свою хозяйку.

«Упаковав» хозяина и его гостя, Василий кинулся к девушке. Ирина, казалось, спала. Только глаза были закрыты не до конца, дыхание было неровным, а лицо все покрыто капельками пота. При этом лоб и кожа руки были холодны, как лед. Пульс у девушки был прерывистым, но прослушивался уверенно.

— Кого будем слушать первым? — Василий, убедившись, что девушка жива, заметно успокоился.

— Давай сначала посмотрим документ и попробуем найти паспорт Ирины.

Василий взял бумагу, лежащие перед Мишей, а Матвей, достав ключ из кармана халата Мустафы, открыл его стол. Там, среди разного рода бумаг, он и обнаружил загранпаспорт Ирины. Документ оказался генеральной доверенностью от Ирины на некого Михаила Н. Осталось только проставить дату и зарегистрировать документ у нотариуса. То есть, всё очень пошло и банально. Никакой романтики. Как-то сразу захотелось помыться. А почему бы и нет?

— Слушай, а давай помоемся и переоденемся? А то как-то унизительно в таком виде совершать подвиги.

Василий не возражал. По очереди и с наслаждением приняв душ и надев на себя найденные в одной из комнат легкие брюки, туфли и рубашки, приятели снова собрались в кабинете. «Тезки» — Мустафа и Миша — уже стали подавать признаки жизни, и надо было решать, с кого из них начать задушевный разговор.

Для начала Матвей достал из кармана Мишиного пиджака его дорогой мобильный телефон и попросил Василия записывать на встроенную видеокамеру всё происходящее. Первым он решил опросить Мустафу, для чего надо было привести турка в сознание. Вопрос был решен одной звонкой пощечиной. Мустафа открыл глаза и ошарашено уставился на сидящих напротив него наглых Матвея и Василия. Наглых — потому, что сидели в его кабинете, на его креслах и в его же одежде, но сидели, закинув нога на ногу, напротив связанного хозяина с грубо заткнутым ртом. Василий демонстративно приготовился снимать беседу на мобильный телефон. А Матвей улыбался. Нагло.

— Ну, что, Эфенди, доигрался? Нелегально увез девушку — иностранку, посадил её на наркотики, заставил подписать финансовый документ и собирался получить за это деньги от своего русского партнера? Мы всё про тебя знаем, и ты будешь наказан. Передавать материалы в вашу полицию — бесполезно. Но ты работал с русскими и знаешь, что есть другие способы достать тебя. Ты знаешь моего друга. Он охранял эту девушку в твоем отеле, откуда ты её украл, и готов убить тебя долгой и мучительной смертью прямо здесь. Так вот, Эфенди, у тебя единственный шанс спасти твою толстую шкуру — рассказать всё, и очень подробно. А мы запишем. Ну, что, готов?

Матвей вынул из рта Мустафы его же носок. И тот не нашел ничего лучшего, как закричать. Причем крика у него не получилось, а раздался какой-то противный визг, как у свиньи при виде ножа мясника. Хорошее сравнение для турка получилось, а?

Матвей, чтобы опять не брать в руки носок, просто закрыл визжащий рот рукой.

— Ну, что же. Ты, видимо, ничего не понял. И того, что мы в доме одни. И того, что мы очень серьезные люди. Василий, отложи пока камеру и сделай нашего друга Эфенди похожим на его евнуха Саида.

Василий отложил телефон, подошел к столу, взял большие, причудливо украшенные ножницы и проверил их остроту, разрезав лист бумаги. Всё это он проделал так медленно и убедительно, а вид у него был ну такой дружелюбный, что Мустафа вдруг закатил глаза и попытался спрятаться в обмороке. Эта попытка была моментально пресечена еще одной звонкой оплеухой, и Матвей снова освободил рот Мустафы.

— Попытка номер два. Третьей у тебя не будет. Будет говорить Миша, глядя на твой оскопленный труп.

Неизвестно, успел ли Мустафа за время своей учебы в России выучить такое внушительное слово как «оскопленный», но он был сообразительным и, пусть не сразу, но всё понял. Он кивнул головой, не отводя глаз от ножниц в руках Василия. Тот отложил инструмент и снова приготовился к съемке.

— Итак, поехали. Какой наркотик ты дал девушке? Как её вывести из этого состояния? — Матвей не знал, сколько времени для записи оставалось на телефоне, куда он хотел записать еще и Мишу. Поэтому он был краток и убедителен.

— Не знаю, я не врач. Миша привез, а потом еще привозил, надо каждые три часа таблетку давать. Если не давать, она нормальная станет, но болеть будет.

— Ты таблетку для девушки делал по образцу, который на дискотеке у нее взял? — Матвей хотел получить подтверждение своей догадке.

— Какая дискотека? Ничего не знаю. Миша мне сразу передал эти лекарства. Вон там, в ящике стола лежат, в белой упаковке. Он знал, что у девчонки есть золотая коробочка и попросил заменить её таблетки на свои.

«Облом» — подумал Матвей, но сразу же себя оправдал — «Но это не имеет существенного значения».

Василий тут же подошел к столу, открыл верхний ящик и показал Мустафе белую аптечную упаковку без надписи.

— Эти?

— Да, да, закивал головой Мустафа, — хочешь, забирай. Может, сам попробуешь. А вдруг понравятся?

— Я сейчас их тебе, всю коробку скормлю. Это по твоей инициативе Ира мне записку оставила?

— Да, это я ей сказал, что за новым лекарством она должна будет поехать одна, и даже без мобильного телефона.

— А карточку из телефона ты её надоумил вытащить? И звонки все стереть?

— Нет. Миша попросил её карточку из телефона взять. Но её я не просил об этом. Она же женщина. Для неё это слишком сложно. Это мой служащий, из вашей страны, сделал. Он с удовольствием в её вещах порылся. Она ему тоже нравилась.

— Это Андрей, что ли, массажист? — и, повернувшись к Матвею, Василий добавил, — зря я его тогда не отметелил. Ты меня отговорил.

Мустафа, поняв, что убивать и грабить его не будут, попытался острить.

— А ты и Андрюшу знаешь? Тоже нравится этот буйвол? Что ты хочешь с ним делать — «метелить»? Это такое новое слово для любви?

От дальнейших шуток турка отвадила сильнейшая затрещина, которую отвесил ему Василий. Похоже, битье турок входило у него в привычку. Или это восстанавливалась его историческая подкорковая память?

В течение пяти минут Мустафа, направляемый вопросами Матвея, рассказал, что Миша приехал к нему через пару дней после появления в отеле Ирины и предложил «много денег» за «небольшую услугу». Турок должен был подложить наркотик русской девушке, снова выработать у нее зависимость, а затем незаметно вывести её из отеля и запереть у себя дома. Там, когда Ирина будет под воздействием наркотика, Мустафа должен был попробовать подписать у нее документ, который вместе с наркотиками привез Миша. Как сказал турок, Миша объяснял всю операцию тем, что Ирина — его невеста, которую её отец не хочет отдавать замуж за него. Впрочем, турку это было всё равно. Не исключено, что эту неуклюжую легенду он придумал тут же, чтобы отбелить себя в глазах Матвея. И грозного Василия. В этот момент рассказа Мустафа стал очень красноречиво показывать глазами на Мишу. Тот явно приходил в себя и мог услышать признания своего турецкого компаньона. Конечно, у Матвея была программа защиты свидетеля, в данном случае Мустафы, и Миша был отключен еще на пять минут ставшим уже классическим ударом по голове.

Итак, план «тезок», на удивление, сработал, но в последний момент Мустафе позвонил его «источник из полиции» и сказал, что Ирину стали искать. Мустафа предупредил Мишу и вывез девушку на Кипр. Теперь Мустафа ждал получения обещанной суммы (а ведь не сказал, собака такая, что удвоил эту сумму!), после чего хотел проводить «счастливых жениха и невесту» в Москву. Картинка получилась умилительной, но на другие подробности от турка не было времени. Да уже и не нужно. Василий показал, что осталось пять минут записи. Пора было выслушать «жениха» Мишу.

Мишу приводил в сознание Василий. Одной пощечиной, но дал он её от души, с протяжкой. И след от нее остался красный, долгий. Конечно, Миша им ничего не рассказал. Он громко и изобретательно ругался, грозил всеми мыслимыми и неожиданными видами казни. О некоторых даже опытные Матвей и Василий не слышали. Что называется, век живи — век учились. Да и не нужны были от него показания, это уж пусть Ирин папа с неудавшимся женихом разбирается. И что-то подсказывало приятелям, что фантазия у олигарха не беднее Мишиной будет. Поэтому остановил Матвей фонтан красноречия, дал знак Василию выключит запись, и просто так, без нажима, спросил:

— Да не старайся так, парень, силы береги. Показания в другом месте будешь давать. Если, конечно, будешь. Мы свою задачу решили, но еще не до конца. Расскажи, как вывести девушку из этого ступора и спокойно до дома довезти. Расскажешь по-хорошему, мы тебя не тронем. Оставим здесь, естественно, связанным, но обещаю, что если все пойдет нормально, позвоню по «телефону друга», который ты мне назовешь, и за тобой приедут. Не захочешь нам помочь, сделаем больно, оставим вас здесь упакованными и запертыми, позвоним Ириному папе и расскажем ему всё про тебя и Мустафу.

Миша тоже был умным и согласился на сотрудничество. В машине у него была несколько специальных ампул с лекарством, которое надо было вколоть девушке за пару часов до отлета. Он заверил, что Ира спокойно сядет в самолет и проспит весь путь до Москвы. В качестве проверки Матвей сказал, что сначала они сделают пробный укол самому Мише. Тот спокойно пожал плечами:

— Да, пожалуйста. Какой мне смысл вас обманывать?

Подумав, добавил:

— Сам планировал этим средством воспользоваться. Она ведь мне нужна была в Москве дееспособной. С её папочкой у меня свои счеты, и я его все равно достану.

Потом была попытка перекупить приятелей, причем названная сумма приятно пощекотала нервы им обоим. Получив дружное «нет», Миша просто стал ругаться. Делал он это виртуозно, с выдумкой, не ограничиваясь общеизвестным трех — четырехсловным лексиконом. Вот так, чисто доверительно, по-дружески, делился он своими сорвавшимися планами и дал телефон приятеля, которому следовало позвонить и сообщить, где он находится. Последними словами, перед замыканием своего рта своим же носовым платком (в знак благодарности за сотрудничество Матвей избавил его от повторного знакомства с носком Мустафы), были — «Надеюсь, мы больше не увидимся». Честно говоря, на это же надеялся и Матвей.

Еще раз проверив надежность «упаковки» всех жильцов дома, приятели погрузили Ирину и её дрожавшую, но, на удивление молчавшую, собачку в машину, на которой приехал «Миша» и тихо выехали с территории, аккуратно затворив за собой ворота. Отъехав некоторое расстояние, в укромном месте остановили машину. Василий вернулся к сараю, где они спрятали свои вещи, и достал их. Приятели переоделись, решив оставить девушку в её нынешнем полупляжном виде. Если после инъекции лекарства она будет, как обещал Миша, в несколько сонном и заторможенном состоянии, то её шортики и маечка должны убедить сотрудником аэропорта, что с острова, слава Богу, убывает очередная непроспавшаяся русская туристка. А уж заботой Василия было обеспечить всё остальное. Когда они подъехали к ярко освещенному аэропорту, до отлета московского рейса оставалось два часа, а до ближайшего самолета Матвея — полтора. Еще в машине Ире был сделан укол. Они с волнением ждали результата, поскольку ничтожная вероятность того, что Миша их обманул, всё — таки оставалась. Но результат был правильным — дыхание девушки стало ровным, щеки порозовели, и она открыла глаза. Первым её движением была попытка дернуться и крикнуть, но, увидев Василия, который тут же сунул ей в руки собачку, Ира успокоилась и, прижав к себе собачку, положила голову ему на плечо. Идиллия, да и только. Слеза умиления чуть не помешала Матвею вписаться в поворот и въехать на парковку.

Они оставили незапертую машину с ключами в замке зажигания на стоянке аэропорта и, не спеша, вошли в прохладный зал аэровокзала. Ирина шла, опираясь на руку Василия. Её шортики, как всегда, сразу же начали производить свое впечатление, а собачка на руках и умопомрачительные солнечные очки — завершили его. Завершили полной победой над представительницами других, хоть и обласканных судьбой, народов. На требуемый им рейс родного «Аэрофлота» до Москвы билетов, конечно, не было, но после переговоров Василия с представителем этой славной компании, ему за наличные были проданы два «случайно свободных» места в бизнес — классе. Причем, как понял Матвей по совсем не доброму виду Василия, тому пришлось выложить третью столь же внушительную сумму за перелет собачки и аренду для нее позолоченной клетки. Перед тем, как пойти на посадку, Василий позвонил своему работодателю и известил того, не пускаясь в детали, о том, что они вылетают в Москву. Затем они обменялись с Матвеем крепким мужским рукопожатием, не опускаясь до столь модного в наши дни обнимания друг друга и целования в небритые щеки. Затем они молча разошлись. То, что они встретятся, было и так ясно. Поскольку привычные слова «увидимся» и «созвонимся» уже давно не несут в себе первоначально заложенного смысла. Эти слова — просто гудки, которыми обмениваются пароходы, расходясь на встречных курсах. А уж если ты услышал — «ну, давай, увидимся (созвонимся) как—нибудь», можешь быть уверен, что ни видеть, ни слышать тебя не хотят вовсе.

Итак, Матвей сел в свое воздушное такси, перелетел часть Средиземного моря и благополучно приземлился в курортной Турции. Еще через пару часов он прибыл в свой отель, где с наслаждением залез под душ. Почти светало, когда он ложился хоть пару часов поспать. Тут позвонил Василий и сообщил, что они приземлились в Москве. И только после этого Матвей набрал «телефон друга», который дал ему Миша и сообщил, где тот находится. Часа полтора он все-таки проспал, после чего усилием воли решил войти в привычный (для кого?) ритм курортной жизни. Ведь в этот день приезжала жена!

Завтрак опять проигнорирован, причем Матвей с тревогой начинал понимать, что это уже стало входить у него в привычку. Так и до диеты дойти можно! Проплыв в еще прохладной воде бассейна сотню метров, Матвей расположился в шезлонге, готовясь провести в приятной полудреме ближайшие два часа. Почему два? Да потому, что бар открывался через два часа, а бармена всё-таки надо было проучить. Да и выпить чего-нибудь прохладительного на отдыхе совсем не возбраняется.

— Простите, вы, кажется из России? Не могли бы вы мне помочь?

Голос донесся с соседнего шезлонга. Скосив туда глаз, Матвей увидел еще совсем белокожую особу заманчивых форм, с интересом смотрящую на него. Умопомрачительный купальник, кокетливая шляпка и все двадцать ярко накрашенных ногтей производили сильное впечатление. Дама явно относилась к категории «постоянно находящихся в состоянии временного незамужества» и, судя по всему, собиралась организовать полномасштабное наступление на одинокого и беззащитного мужчину. В полусонной голове Матвея с трудом и скрипом выстраивались формулировки достойного ответа, но его буквально спас такой милый и знакомый голос:

— Ну, здравствуй, дорогой. Вижу, что ждал меня и скучал. Обещаю больше не оставлять тебя.

Жена! Любимая! Всегда так неожиданно. Но так приятно!

Остаток отпуска прошел в приятном ничегонеделании. Массажный кабинет они не посещали, но могучую фигуру Андрея Матвей один раз встретил ранним утром на пляже. Увидев Матвея, Андрюша побледнел всем свои загорелым лицом и исчез из поля зрения. Навсегда. Самого Мустафу больше лицезреть не довелось, да тому едва ли понравилась бы такая встреча. Вещи Василия и Иры администрация отеля, за весьма немалые деньги, упаковала и отправила на грузовой терминал московского аэропорта Шереметьево, где их благополучно получили. Почти все. Благополучный исход всей этой непростой истории настроил Матвея на лирический лад, и он не стал наказывать бармена. Тем более что, увидев как-то в своем баре Матвея с женой, бармен сразу принес на их столик почти полную бутылку виски и большой кувшин пива. Правда, разглядев недоуменный взгляд жены и явно не одобрительно нахмуренные брови самого Матвея, тут же унес все назад. Жена, конечно, поняла, кто научил бармена такому обхождению, но, будучи женщиной умной, не стала развивать эту тему. Сложнее было объяснить ей исчезновение некоторые предметов одежды Матвея и появление новых, но ему удалось изобрести и убедительно изложить очередную легенду. Поскольку эти шероховатости явно не дотягивали до измены (семье или Родине, что, по мнению женщин, почти идентично), то Матвей был прощен. Не ясно, за что, но на всякий случай.

Вернувшись в дождливую и суетную Москву, Матвей вышел на следующий день на работу. Столь радостное событие не прошло незамеченным, и его работодатель сам навестил скромный матвеевский кабинет. После приветствий и краткого обмена впечатлениями об отдыхе, работодатель так хитренько прищурился и будто невзначай спросил:

— Что, место работы решил поменять? Может, зарплата маленькая? Так ты скажи, обсудим.

Далее выяснилось, что ему звонил «босс» Василия, с которым они шапочно знакомы, и интересовался Матвеем. Кем работал и работает, где находится. Ну и в целом...

— Конечно, я дал тебе прекрасную характеристику, прошлого твоего я и сам толком не знаю. А вот о будущем хочу поговорить. Я бы не хотел терять тебя как сотрудника, но мы — свободные люди и живем в свободной стране. Его корпорация неизмеримо больше и богаче мой компании, но по-дружески хочу предупредить, что сам он — очень крутой и деспотичный мужик. А ты этого не любишь. И методы работы там, как — бы это сказать помягче, силовые.

Матвей постарался убедить своего работодателя в том, что не собирается уходить. Хотя фраза о возможности повышения оплаты своего труда ему понравилась. Надо будет вернуться к этому вопросу.

Василий вечером позвонил ему сам и попросил о встрече в городе. Ибо уже всем известно, что телефон предназначен не для обмена информацией, а для её съёма. Опять же, встретиться, помолчать, стаканчик — другой хорошего напитка выпить, да под закусочку приятную, а в чем, как не в этом, смысл бытия!? Конечно, доморощенные философы, метафизики и прочие вечно недовольные жизнью будут возражать автору, говоря о том, что есть и другие ценности. Да, есть, не спорю. Но и эта имеет полное право на существование. И уж если жена Матвея это признала, дальше спорить бесполезно.

Итак, вечером, в уютном погребке старой Москвы приятели встретились вновь. С момента их последнего рукопожатия в аэропорте Никосии прошло чуть больше двух недель, но, казалось, это всё было в другой жизни. Снова крепко пожали друг другу руки и, молча, выпили по первой. За всё хорошее. А затем говорил Василий.

— Долетели мы нормально. Прямо с трапа Иру забрала «Скорая помощь» и отвезла в ту же клинику, где она до этого лечилась. Врачи сказали, что вовремя, но только теперь неизвестно, сколько она там пробудет. Повторное лечение может затянуться. Вот, она тебе передала, — Василий протянул Матвею пакет. Там была подзорная труба. Не та, из гостиничного номера, якобы старинная, а самая настоящая морская антикварная труба, с клеймом известного мастера и заслуженным медным корпусом, посеченным ветрами всех морей. Там же была фотография улыбающихся Ирины и её собачки. На обороте фотографии дрожащим, похожим на детский, почерком было написано — «Спасибо!».

— Слушай, а кто такой этот Миша? Планы — то у него были грандиозные. Парень явно знал, что делал. Видно, что он не по объявлению с улицы пришел.

— Я не так много знаю. Босс не стал меня в подробности посвящать, не счел нужным. А может, и правильно. Меньше знаешь, дольше и спокойнее живешь. Так вот, знаю, что Миша этот — сын его давнего знакомого, очень крутого и влиятельного человека, еще из прежней номенклатуры, который и начинал весь их нынешний бизнес. Потом, после смерти этого «большого папы», босс взял Мишу к себе. Финансовым директором. Видимо, у парня действительно мозги работают. Что-то там, в розовой юности, было у Миши с Ириной. Потом они разошлись. Но босс считает, что именно Миша пытался Иру на наркотики посадить. Там такой круговорот, включая дележ денег, что лучше не лезть.

— Да мне это и не надо. Просто интересно.

— Босс явно что-то не договаривает. Сдается мне, что эта история еще не до конца отработана, и, не исключаю, у Миши есть основания недолюбливать Ириного папу. Да, мне пришлось рассказать о тебе боссу, ты уж прости. Иначе слишком яркая и неправдоподобная история получалась. Как в кино. Он хотел бы с тобой встретиться. Не знаю, зачем. Вот визитку передал, с личным телефоном. По нему только дочь звонит. Раньше я тоже звонил, — Василий, явно выступающий в тот вечер добрым волшебником, передал Матвею пухлый конверт и визитку.

— В конверте деньги. Тебе от босса, за помощь. Бери, не стесняйся. У тебя тоже были расходы, да и босс не обеднеет. Все-таки дочь ему вернули, да и вообще, неизвестно, что с ним было бы, если бы Мишин план сработал. Босса ведь потом второй раз чуть не грохнули, пока ты отдыхал. Он теперь собственное расследование проводит, по всем правилам, оперативным и мафиозным. Нескольких бывших оперов на службу взял плюс пару аналитиков. Меня хотел во главе всего этого дела поставить, но я отказался. Но он человека нашел — за такие-то деньги! С Петровки. Ничего, толковый парень. Но очень уж озлобленный. Видимо, тоже что-то личное есть, совсем отвязанный. Такую бурную деятельность развели! Пару трупов уже в прудах выловили, я читал. А сколько людишек, наверно, просто «душевно опросили». Все ближнее окружение босса просеяли, даже через детектор пропустили. А потом по внешнему кругу пошли. Особенно по тусовочным местам и людям, да и по наркошам известным. Ясно, не основным, не организаторам этого бизнеса. Тех не ухватишь, хотя все их знают. А так, из распространителей, тех, кто Ириной компании эту гадость поставлял. Теперь босс охрану утроил, и, по всей видимости, за границу отбыть на постоянное место жительства собирается. Как только Иру из клиники заберет.

— Тебе-то хоть заплатили? — Матвей всё еще держал конверт в руках, пока не решив, что с ним делать.

— Не сразу, но заплатил. Сначала информацию про нас собирал. Даже команду посылал в Турцию и на Кипр. Думаю, эти ребята потом по Мише — компаньону стали работать. Не уйти ушлому Мишеньке. Там, в команде, ребята матерые. Потом мне поверил, и заплатил даже больше, чем обещал. На спортклуб хватит. На аренду, оборудование и на первые полгода, пока на прибыль не выйдем. Я уже все просчитал.

— Уже собрался открывать? А как же планы еще подождать?

— Нет, всё, увольняюсь, и боссу уже сказал. Какой-то осадок у меня после этой истории остался. Не смогу больше с ним работать.

— Ну, как знаешь. Давай за успех твоего нового дела! Пришлешь мне потом проспекты, я среди знакомых распространю. Ты ведь будешь мастер — классы по карате или самообороне вести?

— Да, конечно, буду. И я уже начал ребят подбирать, в тренерскую команду. Сам—то не хочешь потренироваться? Тебе — бесплатно.

— Я и заплатить могу, — Матвей наконец решился и положил конверт в карман, а визитку демонстративно порвал на мелкие кусочки, — приду с удовольствием, — Да, а почему там, в Фамагусте, ты сказал, что тебе необходимо освободить Иру не только из-за денег? Что-то личное? Не хочешь — не говори.

— Тебе — скажу. Она мне нравится, и я её... жалею. Она же подранок. И я её не брошу. Стану тенью, если надо. Пока не уедет. А, может, и не уедет...

И такой при этом был у него взгляд, что больше этой темы не касались.

И уже потом, когда встреча переросла в свою душевно — романтическую стадию, и была заказана вторая бутылочка, Василий, словно невзначай, вдруг сказал:

— Помнишь, я тебе говорил, что ко мне на работу наши ребята раньше просились? Тоже «подранки»? Так вот, опять идут. Не просят, гордые, но в глазах у них... Еще кто-то из наших стихи про них написал. Я их хорошо запомнил, потому наверно, что сам чуть таким не стал. Помнишь?

Материально задавленные
И социально замученные,
Живут кое-где еще, странные,
Эти специально обученные...

Умеющие и знающие,
Добротно воспитанные,
Глаза понимающие,
Пока не испитые.

Сорочки поношены, ботинки уж рваные,
От ветра сутулясь, бредут между пьяными.
Их грязью обдав, вдаль летят «Мерседесы»,
В стране, где и Бог, и черти, и бесы...

Не все приспособились,
Нашли в рынке полочку.
Иные сподобились,
Лежат на пригорочке.
Скукожились в ящиках,
В тапчоночках разовых.
Все лучше, чем в Кащенко,
В кальсонах-то бязевых.

Но верю и знаю, что все образуется.
И солнце взойдет, и мечты чьи-то сбудутся.
Не все доживут. На то — эволюция!
(Избавь лишь нас, Бог, от другой революции.)
Уйдут тихо слабые, насытятся сильные.
А вдруг повезет, и придут не дебильные!?
Толкнут вперед лодку, налягут на весла!
И все будет внятно, понятно и просто.
Поймут они ценность обычной уключины,
То есть, нас, уцелевших, специально обученных.
Что, внешне не броски, крепки и надежны,
Всегда — там, где надо. Просты и серьезны.
Весла не упустят, врага остановят.
И рюмку удержат, и книгу откроют,
И в драке сгодятся (ведь всяко бывает).
А коль уж тонуть нам пора наступает,
Красиво, уверенно ляжем на дно.
Там — вечность. Там — мудрость. Хотя и темно.
Уйдем в никуда. Лишь одно утешает:
Давно ведь известно, что кверху всплывает...

Так что буду брать их к себе на работу. Да, кстати, о работе. Слушай, Матвей, надо мне один вопросик порешать. Друг мой в беду попал, помочь надо. Подключись! Там дел — то всего на несколько дней!

Ничего ему сразу Матвей не ответил. Вздохнул про себя, рюмки налил и, чокнувшись с Василием, вкусно выпил.

— Не сейчас. Не ломай вечер! Давай завтра у меня на работе по-трезвому встретимся и посмотрим, в чем там собака порылась. Может, что и придумаем. Но — в рамках закона! — голос Матвея стал командным, а взгляд — строгим.

— Само собой! Как обычно... — не стал возражать Василий, вновь наполняя рюмки.

И это было правильно.

Константин Николаевич Степаненко / Заплыв в ширину