Константин Николаевич Степаненко / Заплыв в ширину — 3

Некоторую паузу в словах Матвея Ирина ошибочно приняла за заторможенную работу мысли и поспешила ему на помощь:

— Не пытайтесь меня вспомнить. Вчера в баре я не была. Просто накануне я купила в магазине подзорную трубу. Говорили, старинная, но, как всегда, обманули. Я неважно себя чувствовала и была в номере. А на вас я смотрела в трубу. Не подсматривала, не подумайте. Просто рассматривала окрестности. А поскольку мое окно как раз напротив бара, то и на вас смотрела, — девушка опять улыбнулась, — Вы вдвоем хорошо и достойно смотрелись. Было приятно познакомиться. Народа здесь мало, так что еще увидимся.

И они с собачкой резво развернулись и пошли к лифтам. Но если стройный ноги Ирины вызывали всеобщий интерес, особенно турецкого обслуживающего персонала, то Матвею, естественно, было интересно, как собачонка своими кривульками кренделя по мраморному полу выписывает. Он же в детстве в зоологический кружок ходил и книгу Брема «Жизнь животных» от корки до корки проштудировал. Но таких ног там не было. Вернее, лап.

Попрощавшись с Ириной, Матвей в прекрасном настроении — а что еще сулит ему утро, начавшееся с такой приятной встречи с очаровательной ... собачкой, — отправился к бассейну. Силою воли завтрак опять был проигнорирован, поскольку знал он за собой слабость чревоугодия, а выставленное в ресторане пищевое великолепие привело бы его к ожидаемому результату. То есть, к тупой дремоте с сытым животиком в шезлонге и упущенной возможности покрасоваться своим еще весьма впечатляющим телом перед окружающими, в моменты впрыгивания в воду и медленно — завораживающего выхода из нее. К тому же была еще одна цель у Матвея. Вчера он обратил внимание на то, что местный бармен у бассейна очень уже подобострастно прислуживал группе громогласных и толстобрюхих немцев. И сосиски им жарил, и пиво подносил, да еще глупо хихикал. И всё это за какую-то евромелочь, которую ему бросали на стойку жмотистые немцы. При этом он явно пытался игнорировать просьбы Матвея и его компаньона, готовых отблагодарить за внимание к себе гораздо щедрее. Хотя русский язык, чувствовалось, понимал. Работа у него такая. Но антагонизм к нашим соотечественникам у него явно был. И почему бы это? Потому и целую бутылку пришлось у бармена взять на свой столик. И ведь не хотел, турчонок коррумпированный, отдать им этот литр ценимого приятелями ирландского виски. «Не положено!». Матвей его сразу и честно предупредил, правда, по-русски, но убедительно:

— Ноги сотрешь по колено к нам бегать и новые порции приносить.

Не поверил, басурманин. А зря.

Только успел он им по порции принести и до своей стойки дойти, как последовала команда, не выполнить которую было бы со стороны бармена просто невежливо, а с учетом тона, коим была эта команда отдана, еще и небезопасно:

— Назад! Еще по одной! И пива!

И так четыре раза подряд. А ведь еще и немцы ему что-то кричали. Спёкся турчонок, даже употел. Принес-таки им новую бутылку виски, кувшин пива и большой пакет с орешками. Правда, посмотрел каким-то не совсем добрым взглядом. Видимо, вспомнил историю взаимоотношений наших стран, особенно блистательный для России и нелегкий для Турции 18 век. И хотя Матвей умом понимал, что любить и уважать граждан нашей некогда могучей державы теперь, в общем — то, совсем не за что, но такой шовинизм бармена ему очень не понравился. Вчера он не стал прояснять ситуацию, опасаясь, что их с Василием боевая и спортивная подготовка, количество выпитого спиртного и возбужденность многочисленной немецкой группы могли бы привести к очередному Сталинграду. Но сегодня он был настроен поставить бармена, а заодно с ним и всю администрацию отеля, на подобающее им место.

«Да за такие цены они мне .... шнурки гладить должны» — думал Матвей, неспешно направляясь к бассейну. Голубая вода, нестерпимо блестевшая в лучах набиравшего силу южного солнца призывно манила, а немногочисленные еще отдыхавшие заняли своими полотенцами не все места. «Застолбив» полотенцем шезлонг, он медленно подошел к краю бассейна, расправил плечи и, игнорируя знак «Прыгать в воду запрещено!» — а что он, не русский, что—ли! — красиво (как ему казалось) вошел в прыжке в ослепительно голубую воду бассейна. Медленно проплыв разными стилями несколько раз всю длину бассейна, он пижонисто подтянулся на бортике бассейна, выдернул свое сверкавшее каплями воды тело из воды и гордо прошел мимо таращившихся на него с соседних шезлонгов туристок. Судя по их дряблой веснушчатой коже и обнаженным, но давно увядшим прелестям, это были мамы и бабушки красномордых германцев, оравших вчера в баре. Посидев и слегка обсохнув в шезлонге, Матвей уже было собрался идти к бару, предвкушая свой первый шипучий коктейль и оттачивая в уме первую убийственную фразу для шовиниста — бармена. В этот момент кто-то заслонил ему солнце. Подняв глаза, Матвей увидел Василия с такими тревожными глазами, что забытый, казалось, в Москве внутренний голос вдруг ожил и загадочно произнес:

— Ну что, дружок, съездил отдохнуть?

И столько было сарказма в этой простой фразе, что сразу захотелось домой, на любимый продавленный диван.