Когда Матвей вернулся на прежнее место, почти стемнело. Вилла Мустафы ярко осветилась наружним и внутренним освещением, и даже машину пришлось несколько переставить, чтобы скрыть её в тени. Но Василий и там нашел её своим орлиным оком и, плюхнувшись на сидение, коротко доложил:
— Изменений нет. Свет во всех комнатах. Через шторы никого не видно.
Документы, телефоны и одежда были спрятаны в близлежащих развалинах. Василий и Матвей надели черные гидрокостюмы и, взяв маски с трубки, перебежали дорогу и спустились по крутому склону метрах в сорока от виллы Мустафы к морю. Конечно, в случае их обнаружения, они могли бы сказать, что любят вдвоем купаться ночью, погружаясь ночью в кромешную тьму Средиземного моря. И, может быть, местная полиция и поверила бы им, даже зная, что эти воды не представляют абсолютно никакого интереса для любителей подводного плавания, но для этих загадочных русских... Но лучше бы их не обнаружили.
При входе в воду Василий сделал было робкую попытку спросить — «А где же ласты?». Но был жестко отмотивирован безжалостным Матвеем:
— А по дому потом ты будешь в ластах ходить? Или оставишь их на берегу, чтобы собаки могли взять след?
Не мог же он признаться в том, что просто забыл их купить.
Конечно, они и так доплыли до причала, пронырнув под ним до самого берега. Оставив маски и трубки на пляжной полосе («Чтобы собаки могли взять след» — как заметил не менее язвительный Василий), приятели смогли пробраться к живой изгороди, отделявшей территорию пляжа от прилегающего к дому садового участка. Всё, шутки кончились. Дальше уже точно начиналась частная собственность, и они переходили совсем в другое правовое поле, как говаривал один знакомый Матвею юрист. Здесь Матвей достал из-под манжета гидрокостюма баночку с черным обувным кремом, и они нанесли его широкими полосами на лица, руки и ступни ног. Теперь для полиции пришлось бы уж точно придумывать другую, более страшную, рассказку. Раскрашенные приятели разошлись в разные стороны, назначив встречу на втором этаже дома ориентировочно через полчаса. У каждого был пучок предварительно порезанной на куски прочной веревки — для связывания конечностей, и по мотку серебристого клейкого скотча — для заклеивания ртов. Никакого оружия с собой не брали во избежание соблазна его применения. За Василием была наружняя охрана, водитель и садовник. За Матвеем — все остальные, кого он найдет в доме.
Матвею повезло сразу. Повар, профессиональную принадлежность которого выдавала косынка на шее и кокетливый колпак на голове, вышел покурить из кухни и даже плотно закрыл за собой дверь. Матвей дал ему возможность сделать первую, самую сладкую, затяжку, а затем резко прекратил этот губительный для здоровья процесс. Повар не успел ничего понять, как был оглушен, связан и лишен возможности даже всхлипывать. Не говоря уже о том, что хитро связанные между собой руки и ноги пленника не давали ему возможности двинуться с места. Он даже не успел увидеть лица Матвея. А даже если бы и увидел, это его мало обрадовало бы. Когда Матвей зашел в кухню, находящийся там мужчина с такой же косынкой на шее, но без колпака, даже не повернулся от плиты, где он яростно намешивал в кастрюльке что-то вкусно пахнущее. Он успел что-то сказать через плечо, после чего его постигла участь компаньона. По закону ассоциаций, вкус приготавливаемого в тот момент блюда еще долго будет напоминать поварам удар матвеевского кулака, и они вряд ли осмелятся в ближайшие полгода его готовить. Матвей же, аккуратно выключив во избежание пожара плиту, силой воли заставил себя не попробовать содержимое кастрюльки и продолжил экскурсию по дому. Нижний этаж, как и предполагалось, был служебным, с мягким приглушенным светом и полом, выложенным плиткой. Плитка была теплой, что с благодарностью оценили босые ноги Матвея. А теплым не потому, что её подогревали, а просто климат там такой. Выскользнув в коридор, Матвей юркнул под лестницу, по которой, очевидно, поднималась прислуга на второй этаж, и прислушался. В доме было почти тихо. Негромко играла музыка на втором этаже, где-то слышался звук включенного телевизора. Через приоткрытую дверь рядом с кухней пробивался яркий свет и слышался характерный звук утюга в режиме отпаривания. Матвей аккуратно заглянул туда. В светлой просторной комнате, именуемой в таких домах культурным словом «постирочная», стояло несколько стиральных и похожих на них машин. Множество хлопчатобумажных изделий различного размера и назначения было аккуратно разложено на стеллажах и в шкафах, висело на сушильных веревках и лежало, готовое к стирке, в больших корзинах. Вполоборота к двери стояла миловидная шатенка в сером платье и белом переднике и, напевая какую-то незнакомую Матвею незамысловатую мелодию, что-то гладила на гладильной доске. Очень не хотелось Матвею бить горничную по голове. Поэтому тихо, но крепко закрыв девушке рот своей рукой (хорошо, что сапожным кремом была закамуфлирована только её тыльная сторона), Матвей нажал на тайный нерв на нежной шейке, и прелестная Золушка просто сомлела в могучих руках героя. Заклеивать ей рот и пеленать по ручкам и ножкам было сплошным удовольствием. Настолько нежным и податливым было это тело, что Матвей уже совсем не казался себе разбойником, проникшим в этот дом совсем не с добрыми намерениями. Аккуратно уложив девушку на ворох стиранного, но не выглаженного белья, Матвей мысленно пожелал ей всего самого наилучшего, включая богатого и доброго жениха. Но дверь в комнату все-таки запер за собой, а ключ засунул в стоящую в коридоре кадку с роскошным фикусом. Или не фикусом? А какая, собственно, разница.
Продолжив путешествие по первому этажу, Матвей дошел до комнаты охраны, откуда и доносился звук включенного телевизора. Небольшая, скупо освещенная, комната была щедро заставлена мониторами, показывающими изображения внешней дороги, территории и некоторых помещений дома. Матвей мысленно поблагодарил Бога за то, что его предыдущие «похождении» не были зафиксированы камерами. Зато он увидел кабинет, где за письменным столом сидел и читал какие-то бумаги Мустафа, а на диване, под покрывалом, кто-то лежал. Судя по очертаниям тела, это была женщина. На мониторах были также картинки коридоров, очевидно, второго этажа и холла дома, где находился еще один охранник. Причем, судя по его позе, он кого-то ждал. Один из мониторов был явно перестроен на режим телевидения, и по нему резво бегали фигурки с мячом. Сидящий перед мониторами широкоплечий атлет с гладко выбритой и блестевший в свете мониторов головой уперся глазами исключительно в футбольный монитор. Он громко сопел, и, судя, по движущимся ушам, что-то активно жевал. Сидел он боком к двери в комнату, и нанести ему сокрушительный удар по голове было не так просто. Пока Матвей примеривался, как ему будет удобнее управиться с охранником, тот вдруг прекратил жевать и, забыв про футбол, переключился на другой монитор, показывающий подъезд к воротам со стороны дороги. Там показалась автомашина, явно намеревающаяся подъехать к дому. Охранник навел манипулятором камеру на номерные знаки автомашины, а потом на сидящего за рулем человека. И то и другое было ему явно знакомо, и он нажал на кнопку, открывая ворота. По другому монитору было видно, как стоящий в холле второй охранник вышел из дома, видимо, встречать гостя.
Матвей успел подумать, что у сидящего в автомашине человека совсем не греческая внешность. В этот момент сидевший у монитора охранник, закрыв за въехавшей машиной ворота, вдруг встал со стула и направился к двери. Матвею некуда было деваться. Узкий коридор, где не было других помещений, с одной стороны заканчивался тупиком. С другой стороны он упирался в парадную лестницу на второй этаж, по которой вот — вот пойдет гость в сопровождении второго охранника. Единственным помещением, куда Матвей мог зайти, была именно эта комната с мониторами. И судьба любителя посмотреть футбол в рабочее время была решена. Обезвредить такого громилу, да еще без звуков, можно было только одним способом. И Матвей влетел в комнату, добавив к силе удара вес своего немаленького тела. Удар, направленный в живот, был выполнен по всем правилам. Инструктор Ли был бы доволен. Такими ударами на показательных выступлениях ломают стенки и разбивают кирпичи. Это когда кулак бьет по поверхности, которую боец мысленно представляет себе сантиметрах в десяти дальше того предмета, по которому бьёт. То есть, кулак прошел бы дальше живота охранника, не сдержи его живая плоть. И после удара кулак словно задерживается в теле, передавая тому всю накопленную в нем импульсную энергию тела. При попадании в сердце такой удар, который долго оттачивается профессионалами, вызывает перебой в работе этого главного органа, вплоть до его остановки. Но в данном случае атлет — охранник просто сложился в пояснице, беззвучно открыв рот и выпучив глаза. Последующий удар сложенными вместе руками по лысому черепу довершил начатое дело. С огромным трудом Матвею удалось удержать огромное тело, не дав ему обрушиться на пол. В противном случае шум от этого природного бедствия привлек бы внимание не только всех, находящихся в доме, но и близлежащего поселка. На упаковку этой туши ушел тройной запас веревок и несколько длинных минут.
Когда Матвей завершил свой нелегкий труд, дверь медленно приоткрылась, и в комнату заглянуло вымазанное лицо Василия. Надо честно признать, что если бы это был противник, Матвею был бы застигнут врасплох.
— Дружище, ты здесь так сопел, что я боялся спугнуть более романтическую встречу, — явно издевался боевой товарищ. Не встретив улыбки на лице Матвея, Василий перешел на деловой стиль.
— Садовник и его жена спелёнуты в своем домике, водитель стреножен в гараже. Охранник, который проводил гостя на второй этаж, спит под лестницей. Гостя я узнал. Это некто Миша, финансовый директор в одной из фирм моего хозяина. Да вон он, на мониторе! Давай, включи звук чуть громче.
Найдя методом «научного тыка» нужный регулятор громкости, приятели устроились у монитора. «Тезки» — Мустафа и Миша — уже, видимо, обменялись витиеватыми восточными любезностями, и перешли на кресла, не обращая внимания на лежащую на диване девушку. Но на мужчин обратила внимание собачонка, которая, оказывается, лежала у девушки в ногах. Она не залаяла, но зарычала так угрожающе, что Матвей вновь почувствовал уважение к этому нелепому существу. Повинуясь распоряжению хозяина, в кабинет вошел в полусогнутом положении какой-то низенький и упитанный человечек и поставил на стол чашки, бокалы с водой и несколько тарелочек. Затем, пятясь задом, он отошел от стола и скрылся за портьерой в углу комнаты.
«Видимо, тот самый Саид. Значит, в доме больше никого нет. По крайней мере, двигающихся» — Матвею вдруг стало немыслимо жарко в своем гидрокостюме. Липкая испарина покрыла все тело, которое зачесалось, как под гипсом. Посмотрев искоса на Василия, он увидел, что лицо у того покрыто потом, и капельки, измазанные черным сапожным кремом, уже падали на лежавшие на столе бумаги. Ситуация требовала быстрого решения, мысли закрутились быстрее, и в голове стал вырисовываться новый план. Мустафа и Миша пили кофе с водой и вели светскую беседу, причем Мустафа очень прилично говорил по-русски и, что выглядело странным, с южнорусским акцентом, мягко произнося гласные.
Матвей быстро расстегнул и стал стягивать с себя гидрокостюм, знаками показывая Василию делать то же самое. К чести Василия — а какой нормальный мужчина откажется раздеться! — он с видимым удовольствием сделал то же самое. Да, если бы кто-нибудь, случайно, заглянул в комнату, он увидел бы прелюбопытное зрелище: два мокрых, не хилых мужика, в одних плавках, лица, руки и ступни которых измазаны черной краской, смотрят телевизор.
Ау, киприотская полиция, мы вас ждем!
Но вот, наконец, хозяин и его гость выполнили необходимый ритуал начала беседы и, разом поставив чаши на столик, посмотрели друг на друга.
Первым не выдержал паузы Миша:
— Слушай, Эфенди, а ты уверен, что она нас не слышит?
Мустафа мечтательно закатил глаза:
— Друг мой, я привык в своей стране к слову «эфенди», но когда его произносишь ты, я вспоминаю те годы, которые я провел в России. Ростов! Университет! Русский бизнес с его бешеным бакшишем! Как это было хорошо! Ведь там меня стали называть «Эфенди», и я гордился этой кличкой. Не «черножопый», не «баклажан», а «Эфенди»! Я хорошо поднялся в твоей стране, Миша, и поэтому с удовольствием и сейчас имею с тобой дело. А девушка... Нет, она не слышит, ей сейчас хорошо. Я дал ей лекарство, ты знаешь, какое. Хорошее лекарство, без которого ей будет совсем плохо. Не хочешь сам попробовать, Миша? Тебе тоже будет хорошо. Ну, ладно, не злись, я пошутил.
— Она подписала бумагу, которую я тебе дал? Подпись нормальная?
— Да, конечно, подписала. За такое лекарство она все подпишет. А когда я ей дал чуть — чуть попробовать и пообещал дать еще, много, сколько она попросит, у неё рука стала совсем твердая, и она подписала, даже не читая.
— Где эта бумага?
— А где деньги? Не спеши, Миша. Здесь никто никуда не спешит, все уважают друг друга. И платят справедливую цену. Я прочитал бумагу. Я достаточно хорошо понимаю русский язык, всё-таки четыре курса юридического факультета. И Интернет русский я смотрел, про папу этой девочки и его бизнес. Ты хорошие деньги получаешь, Миша, очень хорошие. Надо быть справедливым. Я повышаю цену в два раза.
— Ты что, Эфенди, обалдел? Так дела не делаются. Мы же договорились, ты обещал.
— Как это говорится? Форс мажор, обстоятельства изменились. Ты говорил, что девочку никто искать не будет, а её уже в Турции ищут, на меня вышли. Надо будет местной полиции платить, моим осведомителям платить.
— Но она уже через три дня улетит в Москву! Со мной!
— Улетит, если заплатишь, — голос Мустафы — «Эфенди» вдруг стал жестким. — Бумага у меня, девушка у меня, её паспорт у меня и мы на моей земле. Думай, Миша.
— Ладно, черт с тобой, — из Мишы словно пар выпустили. Он сгорбился, голос стал тише, — сейчас у меня денег таких нет. Ты же чек не возьмешь? Конечно, нет. Ты же осторожный. Пока закажу деньги в банке, получу их...
— И мой представитель проверит их в банке! — «Эфенди» был начеку.
— И твой представитель проверит их, уйдет два дня. Как раз к самолету на Москву. И вот еще — чтобы иметь гарантии, что ты опять не передумаешь, сейчас ты отдашь мне девушку. Бумага будет пока у тебя. Когда привезу девушку, отдашь.
— Нет, дорогой. Получишь девушку — сможешь заставить её подписать новую бумагу. Забирай бумагу, а девушка останется у меня, — увидев, что Миша собирается что-то возразить, Мустафа поднял обе руки, — это моё последнее слово. Согласен?
— Да, согласен. Чего не сделаешь ради нашей дружбы, — голос Миша стал сладким, как рахат—лукум, который, по всей видимости, стоял перед ними на столе, — давай, тащи документ и чего-нибудь выпить. Обмыть надо наше партнерство.
— Любите вы, русские, всё мыть водкой. Всю свою страну уже смыли.
— Да не мыть, а обмывать! Чему тебя там, в Ростове, учили?
Мустафа вызвал хлопком в ладоши своего слугу — евнуха и дал ему какие-то распоряжения и тот, пятясь, ушел их выполнять. Турок подошел к столу, открыл ящик и достал тоненькую папку. Открыв её, он просмотрел содержимое и передал папку своему компаньону. Стол он запер, а ключ положил в карман халата. Миша тут же стал внимательно изучать документ. Матвей решительно встал со своего места:
— Всё, пора. Сейчас они выпьют, и Миша поедет к себе. Увидят, что внизу никого нет, поднимут тревогу. У второго охранника было оружие?
— Да, пистолет. Я его разрядил, обойму куда-то засунул, а пистолет лежит под лестницей.
— Обойму искать некогда, да и незачем. Иди, возьми пистолет.
Сам Матвей взял лежавший на столе пистолет, вытащил его из кобуры и проверил магазин. Тот был полон. Поставив оружие на предохранитель, Матвей пожалел, что его некуда пока положить (ну не в плавки же! Натрёт...) и вышел в коридор. Там его ждал Василий тоже с пистолетом в руках, и они бесшумно поднялись наверх.