Лида и Дэн
Так судьба свела их.
Таких схожих и разных. Яркую красавицу Лиду и неприметного (пока он не открывал свои глаза) Дэна. После такой романтичной встречи, они стали почти неразлучны. Встречаясь утром за завтраком, они не разлучались до вечернего сигнала отбоя. В классе, куда Лида привела с собой Дэна, они сели на одну парту. И хотя по документам Дэн учился классом младше, Лида ласково «повелела» сначала учительнице, а потом и завучу сделать все необходимые записи, и их оставили в покое. Тем более что общение Дэна с квалификационной учебной комиссией дало свои обычные плоды. Умудренные опытом и не развращенные взятками учителя всё поняли и отстали от Дэна.
Между собой Лида и Дэн практически не разговаривали. Они просто все знали друг о друге и вместе познавали остальной мир.
Небо даровало им удивительные способности, и они только постигали их, боясь использовать их в полную силу. Но эти способности дали им удивительную возможность.
Они могли не играть в игры.
Каждый человек в своей жизни играет в массу всевозможных ролевых игр. И его положение, и умение устроиться в этом сумбурном и таком многосложном мире напрямую обусловлено его умением играть и знанием правил этих игр. Обычный смертный только рождается и уходит в иной мир самим собой. Таким, каким сотворил его Создатель.
Всё остальное время человек играет. Играет послушного или капризного ребенка, хорошего или плохого ученика. В дворовой компании он один, дома — другой. Потом он играет роль в семье, роль на работе, роль в кругу общения. Маленькие, параллельные роли играются им в транспорте и просто в людской толпе, в командировках и на отдыхе.
А вот Лиде и Дэну не надо было играть роли. Пока. Они заняли ту нишу в этом изолированном мире интерната, где им не надо было казаться иными, чтобы получить желаемое.
Лида была старше Дэна. Не на много. Но даже, если бы он обогнал девушку в появлении на этот свет, она все равно выглядела бы лидером их союза. Лида была энергичной, более практичной и нацеленной на получение результата. Дэн просто созерцал и постигал. Она могла пойти на конфликт и попытаться переломить ситуацию в свою пользу, если ей этого хотелось. Дэн, заранее зная результат, просто, как классик борьбы «айкидо» переводил вектор направленной энергии в другое направление. А говоря языком шахмат, Дэн был стратегом, а Лида — тактиком.
В ходе общения они выяснили, что Лида читала мысли людей, могла внушить им свое желание, повлиять на их поведение. Но она не могла видеть далеко вперед, выстраивать по результатам анализа всей информации, «снятой» с человека, его возможное будущее. И еще она заметила, что не всегда может прочитать мысли Дэна. Иногда он словно закрывал себя темным платком, через который она не могла пробиться, как ни хотела. Это её задевало, поскольку она знала, что для него открыты и её мысли и, возможно, её будущее. На её просьбу научить закрывать собственные мысли Дэн отвечал, что сам не знает, как у него это получается, и поэтому не может передать это свое умение Лиде. Что же касается своего будущего, она просто боялась спрашивать. И лишь однажды ночью, когда, засыпая, она об этом думала и снова очень боялась спросить его об этом на следующий день, он сам вдруг послал ей мысль: «Всё будет хорошо, пока мы рядом. Спи».
Как-то она его спросила: " А там, в классе, тебя ведь могли избить? Ты ничего не мог им сделать?".
— " Я не думал об этом. Я увидел за стеной тебя и позвал тебя. Я знал, что всё так закончится« — просто ответил Дэн.
— «А мог бы, если бы меня там не было, разогнать их, заставить больше не трогать тебя?» — не унималась Лида.
Дэн пожал плечами: " Но ведь ты там была... Не спрашивай меня больше об этом. Я сам не знаю...«.
В последний год обучения весь выпускной класс охватила волна влюбленности. По классу порхали записки, все стали следить за своей внешностью. Учителя и воспитатели утроили бдительность, патрулируя по вечерам не только помещения, но и всю территорию интерната. Спальни на ночь запирались, и на каждом этаже «бдел» дежурный.
Лида была самой красивой в классе и не раз ловила на себе восхищенные взгляды своих одноклассников. Но как-то не интересны ей они были, с их примитивными, легко читаемыми мыслями и желаниями. На Дэна тоже смотрели девушки. Стройный, с гибкой и спортивной фигурой, он волновал многие девичьи сердца. А уж когда безмятежно взглянет своими глубоко-голубыми глазами...
Но его, похоже, не волновал вопрос отношений полов. По крайней мере, легко читая мысли других, он ни разу не вспыхивал красным румянцем. Чего нельзя сказать о Лиде, иногда ловившей в мыслях одноклассников о себе такие пассажи, что румянец заливал не только щеки, но и шею.
Как это обычно бывает в интернатах, накануне выпускных экзаменов и получения паспортов к ним зачастили «вербовщики», то есть представители различных профессиональных учебных заведений и организаций, которым были нужны молодые, не обремененные семьей и не избалованные бытом, люди, давно мечтающие начать самостоятельно жить и зарабатывать деньги.
Конечно, ребята думали о своем будущем. Вернее, думала об этом Лида. Учиться дальше она категорически не хотела, поэтому её планы ограничивались возвращением в родной город. Она надеялась, что её ждет родительская квартира и друзья, вероятно, уже вернувшиеся домой. И где-то в самой глубине теплилась смутная надежда и воспоминания о темных глазах и золотой серьге под копной черных смоляных волос...
Дэн никогда не говорил о своих планах. Лишь однажды, на прямой вопрос Лиды, он ответил: «Получу паспорт, вернусь в бабушкин дом. Дальше еще не знаю...».
Предложения стать строительными рабочими, пекарями и мотористами ни Лиду, ни Дэна не заинтересовали. Но вот однажды в интернат приехал не совсем обычный «вербовщик». Для беседы с Дэном и Лидой, а, как выяснилось, именно к ним он и приехал, ему выделили кабинет директора.
Приезжего звали Николай Николаевич. Был он небольшого роста, подвижен, с очень живыми карими глазами. Возраст его было сложно определить. Лицо выглядело моложавым, а темно-русые волосы были густо усыпаны сединой.
Когда приглашенные Лида и Дэн вошли в кабинет, он усадил их на «директорский» кожаный протертый диван, предложил по чашке чая. На столе стояла вазочка с печеньем и конфетами. Чайная посуда была местная, она всегда стояла у буфетчицы на почетном месте, на стеклянных полочках. А вот конфеты и печенье были явно привозные, таких в этих краях не продавали. Лида не удержалась и, взяв одну конфету, посмотрела на ее обертку. Фабрика была столичная.
Сидя напротив ребят, Николай Николаевич, улыбаясь, смотрел на них, медленными глотками потягивая чай. Привычно направив свой внутренний «локатор» на приезжего, Лида с удивлением обнаружила, что не может проникнуть в его мысли. Они были закутаны еще более темным платком, чем мысли Дэна, когда тот не хотел, чтобы их читали. Одновременно Лида почти физически почувствовала, что Николай Николаевич вошел в её мысли и внимательно их изучает, переворачивая и разглядывая одну за одной. Лиде стало не по себе. Впервые она чувствовала себя так беспомощно. Чтобы скрыть волнение, она взяла еще одну конфету и сделала вид, что внимательно изучает её этикетку.
Даже Дэн, всегда невозмутимый, вдруг начал как—то странно смотреть на Николая Николаевича. Тот продолжал молчать, внимательно изучая сидящих перед ним ребят.
Наконец Дэн не выдержал: «А что Вы хотите от нас?»
Явно довольный итогами своего молчаливого изучения и тем, что Дэн заговорил с ним, Николай Николаевич поставил чашку и откинулся на спинку стула.
— " Дорогие ребята, я очень рад, что познакомился с вами. Похоже, мы с вами очень нужны друг другу. Вы обладаете возможностями, которые должны быть правильно использованы. В ваших собственных интересах и на благо нашей страны. Вы — взрослые, самостоятельные люди, но еще не готовы определиться с дальнейшим жизненным выбором. Я хочу предложить вам работу, которая, как я надеюсь, и станет вашим выбором.
Я представляю серьезную государственную научную организацию. Наша цель — изучение возможностей человека и использование этих возможностей на благо всего общества. Я ни в коем случае не собираюсь делать из вас подопытных кроликов. Я хочу предложить вам работу лаборантами. Одновременно вы закончите десятилетку и тогда будете вольны делать свой дальнейший выбор. Захотите учиться дальше — поможем с поступлением. Захотите просто жить для себя — ваше право, никто насильно удерживать не будет.
Я знаю, о чем вы думаете.
Дэн, дом Вашей бабушки снесен, и поскольку Вы не были там прописаны, Вам будет очень трудно получить в Кинешме жилье. Прописку в Москве Вы потеряли раньше, когда была продана квартира Ваших родителей.
У Вас, Лида, ситуация не лучше. Общежития, где у Вашей семьи было временное жилье, больше нет, а по справке, которую Вам дадут здесь, Вам придется долго ждать очереди на комнату.
Я же вам предлагаю по однокомнатной квартире в институтском доме и приличную зарплату. Вы же хотели быть рядом«.
Конечно, они согласились. И не столько их убедили аргументы, сколько возможность пока не разлучаться, о чем они даже не мечтали. А может быть это глаза Николая Николаевича, который смотрел на них так ласково и внимательно, убедили их в необходимости принять такое решение?
На следующий день им выдали паспорта и свидетельства об окончании неполной средней школы. Даже без экзаменов. Сборы были очень короткими, да и прощаться было, в общем-то, не с кем. Солнце еще не стало клониться к закату, когда черная «Волга» со шторкой на заднем стекле уже мчала ребят по направлению к столице.
Несколько часов пути пролетели не заметно. Лида и Дэн, которым Николай Николаевич любезно уступил заднее сидение, с интересом разглядывали окрестности. Длительное пребывание в отдаленном от «цивилизации» интернате заставляло их по-новому смотреть на этот мир, к которому они возвращались. Они «молчали», даже не пытаясь обмениваться, как обычно, своими мыслями и впечатлениями. Они знали уже почти наверняка, что Ник-Ник, как они его называли, мог свободно читать их мысли, и не хотели пускать его в свой внутренний мир, где они привыкли быть вдвоем. Лида «завесила» себя переливами красок, которые она живо представляла себя, настраивая под проносящийся мимо пейзаж. Дэн просто ушел в созерцание. Он тоже не мыслил конкретными образами, а рассматривал бегущие перед его глазами картинки с познавательной точки зрения, выстраивая причинно-следственные связи и тренируя свои энциклопедические познания. В пути они пару раз останавливались. Заправить автомашину, перекусить и размять затекающие даже в этом просторном салоне ноги. После интернатской столовки еда казалась ребятам особо вкусной и какой-то свободной, что — ли. Особенно шашлыки, которых ни Дэн, ни Лида не ели уже несколько лет. В глазах смотревшего на нее широко раскрытыми глазами шашлычника — кавказца Лида прочла столько всяких сильных мыслей и желания, что ей захотелось уйти в машину. Но, поймав насмешливый взгляд Ник-Ника, который, как она поняла, тоже прочел эти мысли, она гордо отвернулась и спокойно доела свою порцию шашлыка.
Павел
По-прежнему крепко держа Матвея за руку и не отводя глаз — а именно на это его мысленно настроил Матвей — Павел начал свой рассказ. Говорил он сбивчиво, делая большие паузы между предложениями. Временами он замолкал, и было заметно, что он мучительно пытается настроить себя на какую-то иную мысль или отогнать от себя нечто, мешающее ему говорить. Матвей чувствовал, как по руке Павла проходили какие-то волны, переливы энергии и изо всех сил старался удержать Павла в русле найденного ими взаимопонимания. Он чувствовал, что один он не смог бы сопротивляться этому стороннему воздействию, но его явным союзником был его собеседник. Матвей чувствовал, что Павел сам внутренне сопротивляется этому воздействию сторонней силы и искренне хочет поделиться пережитым.
Если убрать все эти эмоциональные переливы, рассказ сводился к следующему.
Еще несколько лет назад семья Павла была редким исключением в океане людей, судеб и событий, их окружающих.
Он были счастливы.
Не тем ослепительным скоротечным счастьем, которым бывают счастливы многие из нас, когда в одной точке вдруг сталкиваются и рассыпаются фейерверком чувств сразу все те факторы, каждое из которых в отдельности просто приводит нас в хорошее настроение. Это — ослепительное чувство, но оно и прекрасно своей скоротечностью.
А семья Павла была СПОКОЙНО СЧАСТЛИВА.
Без всплесков, которые чреваты падениями, и эйфорий, за которыми неизменно идут депрессии.
Им не надо было выставлять своё счастье напоказ.
Они в нём просто жили. Даже не осознавая этого, а просто зная, что по-другому не могло быть.
Павел был реставратором мебели. Хорошим матером. Звезд с неба не хватал, но уважением у коллег пользовался. Частных заказов не брал, с удовольствием работая в государственной мастерской и реставрируя музейные экспонаты. Ходил с друзьями на футбол. Мог выпить с ними после работы кружку-другую пива. Но это — до знакомства с Ней. Потом даже друзья на него не обижались, когда он не поддерживал компанию и торопился домой. Потому, что дома его ждала Она.
Она работала в иконописной мастерской. Не Первой кистью, но ничуть от этого не переживая. Верила в Бога, но без фанатизма. Рано оставшаяся сиротой и выросшая в детдоме, была, судьбе назло, хохотушкой и певуньей. С удовольствием помогала всем. Была тверда лишь в одном — не любила сверхурочной работы. Вся мастерская знала время её электрички. Домой, где ждал её ОН.
Рождение сына стало естественным продолжением их счастья. Она целиком посвятила себя ребенку, который должен был стать их опорой в планируемой многодетной семье.
Денежный вопрос их не волновал. Жили они скромно, а возникающие бытовые сложности, требовавшие финансовых затрат, легко решались за счет продажи одного из бесчисленных предметов искусства, доставшихся ему в наследство.
Справедливо боясь привлечь к своему дому (и не дай Бог, к семье) излишнее внимание, Павел реализовывал наследство через своего дальнего родственника. Делал он это редко, и на общем состоянии коллекции эти потери практически не сказывались. На семейном совете давно было решено, что коллекция отойдет их планируемым многочисленным детям.
Несчастье не бывает плановым. Оно всегда падает стремительно и больно. И чем безмятежнее жил человек, тем больнее несчастье.
Их сын, крепыш и заводила, радовавший весь мир своей искрометной энергией, безмятежными голубыми глазами и крепкими красными щечками, вдруг сник. Глазки потухли, он потерял интерес к играм и сверстникам. Те напрасно приходили к дому-терему, тщетно зовя своего вождя и показывая свои новые игрушки. Мальчик тихо стоял у окна и отрицательно качал головой на предложение мамы пойти погулять.
Он не спал ночью, потерял аппетит.
Родители забили тревогу. Районные и московские врачи разводили руками и прописывали свежий воздух и витамины.
Разуверившись в медицине, родители пошли по правильному пути поиска духовного исцеления.
Были поставлены сотни свечей у ликов святых, отчитаны бесчисленные молитвы. Последовательно идя по всем этапам этого пути, родители привели мальчика к местной бабушке, пользующей своими травами и наговорами многих страждущих. Бабушка не помогла. Были и еще бабушки и дедушки. Потом наступил черед молодых, уверенных в себе и дорогостоящих целителей и ведунов, применяющих странные для стороннего взгляда методы лечения. Но и они не дали положительного результата. Мальчик, а с ним и его мама, таяли на глазах.
Павел ушел с работы и держался только силой воли, зная, что кроме него, семье опереться не на кого.
Мысль о «черной магии» пришла к нему ночью. Он спал в дедовском кабинете, чтобы не беспокоить жену и ребенка, проводивших тревожные дни и ночи в спальне. Эта мысль пришла к нему внезапно, словно вспышка молнии. Он даже сам не понял, как она могла прийти к нему в голову, где до сих пор даже намёка на подобное не было. Когда он утром сказал об этом жене, они чуть не поссорились. Первый раз в жизни.
В этот день к ним пришел батюшка местного храма. Произнеся обычные слова утешения, он долго смотрел на бледного, с трудом дышавшего мальчика. Перекрестив его, батюшка смог только сказать «Всё в воле Божьей» и поспешил из дома, с трудом скрывая блеснувшую на его щеке слезу.
Вечером жена сама сказала, что готова на всё ради ребёнка.
Они не искали колдунью. Та сама пришла в их дом.
Она знала всё, чувствовала себя в доме как хозяйка, умела сказать нужные слова. Подошла к мальчику, метавшемуся на кровати с открытыми, ничего не видящими глазами и пересохшими губами. Посмотрела на ребенка долгим взглядом своих черных бездонных глаз, скрытых низко надвинутым темным платком. Положила ему на лоб свою руку, и ребенок уснул. Закрыл глаза, дыхание выровнялось, на щеках появился легкий румянец.
Сказала, что мальчика можно спасти и обещала прийти завтра. Исчезла из дома так же внезапно, как и пришла. После её ухода Павел с женой даже не могли вспомнить, как она выглядела. Были они в каком-то оцепенении, словно все жизненные силы окончательно покинули их тела. В воспаленных головах билась одна мысль.
«Его можно спасти!»