Париж
Конечно, на следующий день был утренний звонок, и, конечно, состоялась встреча. Хорошо, ума хватило - не тащить в присутственное место, а просто поговорить за чашкой хорошего кофе в отдельном пустом кабинете всегда переполненного кафе. Всё и так было ясно. Матвея просто попросили, и он, естественно, дал согласие. Как старая полковая лошадь, при звуке боевой трубы, не мог не встрепенуться, тряхнуть поседевшей гривой и отдать копытом честь – «Есть!».
«Чистаа… по дружбе» ему сообщили, что точной информацией о наличии у Марии Алексеевны архива данных они не располагают. Известно лишь, что до 70-ых годов она работала в секретариате правительственной канцелярии, имела доступ к литерной информации. Установлено также, что она находится под контролем местной службы безопасности, контролирующей её контакты. Кроме того, экспертами установлено, что её последнее письмо своему трусоватому родственнику вскрывалось сразу после его запечатывания, то есть в Париже.
Словом – езжай в Париж, может, что и привезешь!
Мелкие детали беседы не достойны внимания моего любезного читателя, но парабеллума Матвею не дали. Тем самым дав понять, что живым сдаваться можно. Всё равно ничего не знаешь!
Ехать под видом родственника не получится. Фото Матвея, наверняка, есть в архивах даже на островах Океании. Так что всё, как обычно. Легенда, документы, удача! Джентельменский набор искателя приключений на собственную …спину.
Шефа, с которым Матвей, как и обещал, не встречался, всё-таки раскрутили на оплату поездки. Видимо, знали серьезные, но вежливые дяди, какие-то волшебные слова. Матвею перевели на карточку с личного счета шефа солидную сумму, вручили увесистую пачку наличных, взяли бизнес-класс в самолете и забронировали (вернее, он сам забронировал) не самый дешевый номер в центре Парижа, в престижном Девятом округе, где жила княжна Мария Алексеевна Добужинская.
Самолет сделал красивый полукруг над пригородами Парижа, позволив прильнувшему к иллюминатору Матвею насладиться панорамой величественного города в розовом отсвете раннего заката. Шасси нежно коснулись асфальта посадочной полосы, и толпа разноцветных одеждой, но черно-желтых лицами пассажиров восторженно зааплодировала мастерству пилота. Матвея всегда удивляла эта, ставшая привычной даже в России, манера хлопать пилоту при посадке самолета. В горячих точках это рукоплесканье понятно – спасибо, родной, что живыми долетели! Но в обычной ситуации... Мы же не аплодируем машинистам поезда или метро, водителям троллейбуса или трамвая. А уж таксистам – все бы руки отстучал, как на поле боя.
Баклажанно - чёрный таксист в ярко-желтой рубахе и такой же круглой шапочке лихо забросил скромный чемодан Матвея в багажник своего Рено и приветливо открыл заднюю дверь машины. Ну не ездят на Западе пассажиры на переднем сидении такси, как бы не хотелось посмотреть достопримечательности! На переднем сидении, рядом с водителем, лежит всякая его всячина, от воды до чипсов, отчего даже обивка не располагает к усаживанию на неё. Конечно, Матвей сразу согласился на предложение «коренного парижанина» сделать обзорный осмотр города, честно предупредив, что устная экскурсия ему не нужна, а времени у него – не более получаса. Уязвленный в своем желании рассказать о Париже и накатать по этому городу евриков на сто развесившего уши туриста, таксист обиженно засопел и уверенно влил машину в плотный поток движения.
Окраины великого города были похожи на окраины любой крупной европейской столицы – однотипные социальные дома с сохнущим на окнах-балкончиках бельем и рабочей одеждой, бредущие по улицам и сидящие на всём, где можно сесть, представители не сильно развивающихся стран, по виду которых можно сразу определить, в какой части света данная столица «обихаживала» свои колонии. Маленькие харчевни и забегаловки уже выставили свои заполненные вечерней публикой столики на улицы. Зоркий глаз Матвея успел разглядеть, что на столиках в большинстве своём стоят не милые нашему сердцу кружки с пенистым напитком и стеклянные бутылки – графинчики – шкалики, а пузатые чайные стаканчики – калебасы – пиалы. Ну, что же, мы тоже приветствуем здоровый образ жизни!
Правда, издалека, из окна парижского такси, везущего нас к иным радостям жизни.
Протяжный крик муэдзина, призывающего праведных к очередному намазу, уже не сильно диссонировал в восприятии Матвеем наихристианнейшего города Европы. Он увидел впереди шпиль Собора! Нотр-дам де Пари, культовое место для всех, кто в отрочестве своем читал не комиксы про смурфиков, а упивался бессмертным творением Гюго. Горбун Квазимодо, настоятель, бравый офицер Феб, Эсмеральда со своей козочкой Джали и сынишкой Зефиром. Спасибо мюзиклу, напомнившему все эти дивные имена, а то так и забыли бы старину Виктора Гюго!
Чем ближе машина подъезжала к острову Сите, на котором и находился легендарный собор, тем большее недоумение читалось на лице Матвея. Память усердно рисовала ему мрачные темные стены, черных горгулий на крыше, почти неразличимую в копоти истории мозаику окон… Но он увидел свежеотпескоструенные стены, отмытые витражи, и, в целом, весёленькую такую церквуху, приметную лишь извилистой, как китайский дракон, очередью желающих посетить Собор туристов. Проезжая по набережной, Матвей не видел, представители каких народов стояли в этой очереди, но мог поклясться, что в большинстве своём это были китайцы, с раннего детства впитавшие в себя любовь к творениям французских классиков. Впрочем, мюзикл они могли слышать из своих отовсюду торчащих гаджетов.
Въехав в центральную часть города, Матвей снова, как и много лет назад, мысленно поаплодировал императору Наполеону Третьему и его префекту Эжену Осману, сумевшим превратить грязный, вонючий и запутанный средневековый Париж в совершенное архитектурное творение с широкими прямыми проспектами, изящными, блещущими индивидуальностью, домами с ажурными балкончиками, скверами и парками. И даже не жалко было истраченного императором всего бюджета Франции, которая много лет после этого выпутывалась из долговых сетей. Матвей помнил, что образцом для Наполеона Третьего и его верного префекта Османа был Лондон, где в изгнании жил этот французский император. Тогда, на волне промышленной революции, английский капитал полностью перестроил свою столицу, проведя канализацию, электричество и убрав домашние камины и печки, как единственное средство отопления. Тогда исчез риск гигантских пожаров, а Лондон перестал быть городом туманов, став истинной столицей великой империи.
Кроме столь же грандиозных планов, Наполеон Третий хотел еще избавиться от кривых и узких улиц Парижа, столь удобных для возведения баррикад. Жива еще была у жившего в изгнании императора память о жестокой французской революции и трагической смерти своих предшественников по трону!
И ведь примеру Наполеона Третьего последовали! Король Бельгии Леопольд Второй тоже перестроил по такому же принципу свою столицу. Огромного бюджета Франции у маленькой Бельгии не было, но добряк – Леопольд извернулся. «Чисто демократически», то есть «народ так захотел», в его личную собственность отошла единственная значимая колония - Бельгийское Конго, богатое алмазами. И благодетель король пустил все получаемые от Конго доходы, ни с кем не советуясь и ни перед кем не отчитываясь, на переустройство стольного города Брюсселя, не трогая бюджета своей страны. Были же добрые короли! Правда, к судьбе жестоко эксплуатируемых и фактически уничтоженных колонизаторами конголезцев это не относится.
Но – дело сделано, и весь мир восхищается Парижем. В этом, видимо, и состоит историческая мудрость лидера – поставить цель, выбрать эффективного исполнителя и мудро следить за проведением работ и реакции на них прочих вассалов. А в случае чего, можно и на пики сбросить проштрафившегося исполнителя, на радость толпы и в обеление себя, великого.
Но вот и отель в том же османовском стиле. Чуть дальше по той же улице Реамюр находится и дом княжны Марии Алексеевны Добужинской. Матвей щедро расплатился с таксистом, и, хотя выданная им сумма не шла ни в какое сравнение с помощью СССР родине «парижанина», тот искренне поблагодарил русского туриста.
«Добрые дяди» в Москве снабдили Матвея домашним телефоном княжны, и первое, что он сделал, войдя в номер отеля, он позвонил. Женский моложавый голос ответил, что «мадам» не может подойти к аппарату. Матвей представился приехавшим по приглашению «мадам» гостем из Москвы и, с трудом подбирая слова порядком подзабытого языка, попросил разрешения нанести визит. После короткой паузы, тот же голос пригласил Матвея навестить мадам не ранее, чем через три часа.
Княжна
Через три часа и пятнадцать минут побритый и переодевшийся Матвей звонил в домофон нужного дома. Перекладывая из руки в руку букет цветов и пакет с коробкой московских конфет, он прекрасно рассмотрел двух «прохожих» на другой стороне улицы, беззастенчиво фотографирующих его под предлогом фотосъёмки действительно красивого дома. Даже сомнения не было в том, что такие же «прохожие» сейчас так же беззастенчиво роются в его чемодане в гостиничном номере, в то время как их коллеги проверяют Матвея по всем картотекам французской службы безопасности Сюрте, Интерпола и на просторах всеобъемлющего Интернета.
Войдя в изящно оформленный холл и миновав бдительного консьержа, Матвей поднялся в старинном, железном и лязгающем лифте на «дворянский» третий этаж, где у уже приоткрытой двери его ждала миловидная азиатская девушка в голубом халате медсестры. Зная, что гостевых тапочек в лучших домах Парижа не предлагают, Матвей тщательно вытер подошвы своих сияющих ботинок о специальный коврик и прошел за медсестрой в гостиную.
Мария Алексеевна сидела в кресле-каталке у окна. На спинке кресла был закреплен баллон с кислородом, шланг от которого был зафиксирован на уровне плеча княжны. Спину Мария Алексеевна держала, как по линейке, прямо («порода сразу видна» - успел подумать Матвей), густые седые волосы были аккуратно расчесаны и спрятаны под щегольский кружевной чепец. В руках, длинные ухоженные пальцы которых были с достоинством украшены не вычурными, но с большим вкусом сделанными и явно старинными кольцами, она держала фарфоровую чайную чашку. Когда Матвей вошел в комнату, она протянул чашку медсестре, которая принялась, было, сразу протирать специальной шваброй пол за спиной Матвея.
- Минг, дорогая, хватит убивать несуществующих микробов. Мне это уже не поможет, а умереть от какой-нибудь бактерии с далекой родины я бы даже хотела. Дай нам поговорить наедине, а через полчаса угости нас чаем с печеньем. Цветы можешь поставить в вазу, - властным голосом, не вязавшимся с её изможденным видом и хрупкой фигуркой, по-французски приказала княжна сестре, и та беспрекословно вышла из комнаты.
- Вы – не мой дальний родственник, которого я помню по фотографии, которую мне в свое время показывал его отец. Черты лица могли измениться, но посадка головы и форма ушей не меняются. Моё зрение уже не так острО, но это я успела заметить. Как и тех двух молодцов, что следили за вами, а теперь сидят в машине напротив подъезда и ждут вашего возвращения. И представьтесь, пожалуйста, - русский язык Марии Алексеевны был совершенен, хотя и не лишен некоторого уже непривычного нашему уху аристократизма.
- Вы правы, Мария Алексеевна. Я – не ваш родственник, зовут меня Матвей, простое русское имя, можно без отчества, - и Матвей кратно, и почти правдиво, рассказал о том, что истинный племянник княжны «очень плохо себя чувствует, готовится к плановой операции» и настоятельно просил его, Матвея, выполнить просьбу своей «горячо любимой» тетушки.
- У меня есть его письмо и несколько фотографий, подтверждающих мой рассказ, - Матвей открыл пакет, намереваясь достать папку с бумагами.
- Ничего не надо. Вам верю. Вашей истории про племянника – не очень. Про «горячо любимую тетушку», спасибо, что солгали. У вас там, в пакете, случайно не селёдочка с чёрным хлебушком? Нет? А жаль… Хотя мне их категорически нельзя даже пробовать. Хотела хоть понюхать их напоследок. А конфеты положите на стол. Угощу Минг. Вьетнамцы любят сладкое. А наши конфеты очень вкусные. Были…
Ну, хорошо, Матвей. Располагайтесь поудобнее. Давайте поговорим, раз уж навестили больную старуху. Молодец, что не пытаетесь меня убеждать в том, что я – не больная и не совсем еще старуха.
И они просидели несколько часов, как-то проникнувшись друг к другу доверием и расположением. Минг несколько раз заваривала им чай, пару раз увозила княжну для каких-то медицинских манипуляций, меняла ей баллон с кислородом, которым Мария Алексеевна периодически энергично дышала. Матвей рассказал княжне известную ему историю рода своего шефа, особенно в части тех родственников, о которых Мария Алексеевна могла не знать. (А если и знала, то лишний раз подтвердить ей, да и тем, кто прослушивал квартиру, легенду его, Матвея, пребывания в Париже, совсем не вредно). С особым интересом выслушала она историю Павла и гибели его семьи.
- Вы помогли? – тихо спросила Мария Алексеевна.
Матвей лишь кивнул головой.
Подробности жизни её настоящего племянника, его семьи, были ей неинтересны. «Наш род прекратился», - печально обмолвилась княжна, когда Матвей рассказал о том, что все родственники, со слов его шефа, уходили из жизни бездетными, и лишь у её истинного племянника есть дочь.
Фотографию дочери шефа она всё-таки попросила посмотреть, долго вглядывалась в лицо девочки.
- Что-то от нашей породы есть. Может, израстётся, а может и сохранит… Я вам для неё кое-что дам.
Потом Матвей рассказывал, что мог и что считал нужным, о положении в нашей стране, благоустройстве Москвы.
Уже совсем стемнело, когда в комнату осторожно зашла Минг.
- Мадам очень устала. Ей пора спать.
- Да, да, милейший Матвей. Простите старуху. Совсем расклеилась. Не знаю, как буду спать после ваших рассказов. Попрошу Минг дать мне двойную дозу снотворного. Вы ведь придете завтра? После обеда, если можете. С утра у меня будет мой духовный отец, настоятель Собора Александра Невского отец Сергей Оболенский. Обедать со мной вам удовольствия не доставит. А часам к трём приходите. Буду очень рада увидеть вас снова. Придете?
- Конечно! – Матвей был искренен.
Уходя, он положил в карман халата Минг солидную купюру. Та не стала отказываться.
Ребята на улице его дождались. Желая сделать им (и себе) приятное, он зашел в ближайшее бистро, где заказал себе стейк, бутылочку Бужоле и кофе. Хотел, было, и зашедшим за ним в кафе топтунам заказать еды в знак своего расположения и благонадежности. Но раздумал. И правильно сделал.
Как говаривал один из наставников Матвея – «не надо дразнить гусей». Неизвестно, как воспримут такой знак внимания сами топтуны и их начальство, которое может решить, что «специально обученный» Матвей раскрыл их тайную слежку и теперь издевается над проколовшимися. А это чревато провокацией!
Гостиничный номер внешне был не тронут. Даже «приветственная» бутылочка вина с обязательной конфеткой на подушке были заботливо приготовлены. Правда, незаметный волосок, как бы случайно оставленный Матвеем на мешочке с родной московской землей куда-то исчез.
Бывает…
Чего кривить душой, было сильное желание спустится в бар и запить непростой день парой стаканчиков любимого ирландского виски, но внутренний голос сказал – «Не надо. Не дразни гусей!»
И Матвей ему поверил. И правильно сделал.
Прекрасно выспавшись, решил посвятить свободные полдня осмотру города. Проигнорировав гостиничный «халявный» завтрак, вышел на щедрое весеннее парижское солнышко, уже ощутимо пробивающееся сквозь молодую листву знаменитых каштанов, растущих вдоль улицы. Выбрав у ближайшего уличного кафе выносной столик в тени, Матвей с удовольствием выпил чашечку кофе, помакивая в неё свежеиспеченный круассан. Да, в этом действительно было что-то необъяснимо прекрасное. Недаром многие гиганты российской политической и художественной мысли именно в Париже и именно в момент утреннего кофепития под каштанами вынашивали идеи прекрасного обустройства жизни. Вот только – в какой стране, и чей, конкретно, жизни? Сейчас многие, мучащиеся совестью в Лондоне – Париже – Вене, смогли бы ответить на этот вопрос.
Но кто же их спрашивать-то будет!?
Отметя такие столпы мировой культуры и коллективного придыхания, как Лувр, Эйфелева башня, Дом ветеранов и Версаль, поскольку ни одна достопримечательность не стоит многокилометровой очереди и туристической давки в ходе беглого осмотра, Матвей решил просто погулять по городу, наблюдая за его повседневной жизнью.
Елисейские поля с таким обилием иссиня-черных парижан из бывших колоний, что так и хочется спросить у них – а где все те, что жили здесь раньше?
Набережные Сены с книжными развалами, где, к сожалению, уже нет старых книг, вывезенных первой, да и второй волной русской эмиграции.
Мост Александра Третьего, красивый, ажурный. Про него шутят, что это была единственная удачная торговая сделка России. Деньги на строительство дал под хороший процент русский император, строили русские подрядчики по русскому же проекту, и даже ажурную железную вязь столбов и парапетов отливали тоже в России. Якобы… Но всё равно примечательный факт. Даже можно нафантазировать, что свою нынешнюю модель оказания экономической помощи Запад во главе с США «позаимствовал» тогда у России.
«Ну всё у нас стырили!» - заорут «квасные» патриоты. И не будут так уж неправы!
Пройдя мимо здания Французской оперы, Матвей отказался от экскурсии – опять хвост очереди и только управляемые, то есть подгоняемые гидом, группы. И в сотне метров от оперы, к своему удивлению, увидел еще более длинные очереди, причем из одних китайцев, упирающиеся в служебные входы, но не в музеи, а в известные парижские торговые галереи «Лафайет» и «Прентан». Увиденное так поразило Матвея, что, найдя очередной столик под тенью каштана, он заказал кофе и стал тупо, по-зевачьи, лицезреть китайское «дефиле».
Видя его интерес, пожилой «гарсон», у которого образовалась пауза в его работе, прислонился к стойке входа в кафе и негромко, словно сам себе, начал говорить, обращаясь явно к Матвею.
- И так каждый день, пока модные дома одежды, обуви и сумок выставляют свои новые коллекции. Китайцев впускают в бутики по два-три человека только в сопровождении специальной охраны. Те не дают фотографировать, а также разглядывать швы и изнанку образцов. Потом китайцы покупают один предмет на 10 человек. А через месяц даже наши магазины завалены китайскими репликами новых брендов…. Азия нас проглотит!
Матвей не стал комментировать, выразив двойными чаевыми свою солидарность с мнением парижанина.
Обед был съеден напротив ржавой махины Эйфелевой башни. Поглощая вкуснейший шницель, Матвей пытался представить себе огромного деревянного слона, коим изначально была эта башня, и вообразить, как в этом слоне жили многочисленные парижские гавроши, столь живописно описанные всё тем же стариком Гюго.
Всё это время бедные топтуны, явно изнывающие в своих куртках и не имеющие возможности воспользоваться своими автомобилями, плелись за Матвеем, неубедительно изображая беспечных туристов. Правда, все места, где Матвей останавливался и все его контакты, включая продавцов книжных развалов, сувенирщиков и официантов, были тщательным образом зафотодокументированы.
Раньше, когда все мужчины носили ботинки на каблуках, их стоптанность сразу выдавала топтунов. Теперь же - век кроссовок и трекинговых ботинок, когда только отвалившаяся подошва может указать на бедолагу, который не может из боязни потерять клиента забежать в магазин и быстро купить себе новую обувь.
В три часа Матвей вошел в уже знакомое парадное дома на Рю де Реомюр. Консьерж поздоровался с ним как со старым знакомым. При входе в квартиру, Матвей столкнулся со статным пожилым мужчиной в тёмно-серой рясе, поверх которой был надет довольно щегольский пиджак с каким-то религиозным знаком на петлице. В руках священник нёс увесистый портфель. Он внимательно посмотрел на Матвея, сказав по-русски:
- День добрый! Мария Алексеевна ждет вас.