— «Доброе утро. Это Долорес. Мы не могли бы встретиться сегодня в семь в ресторане «ПушкинЪ»?
Вот это значит деловая женщина! Ни «извините за ранний звонок», ни «вы меня, возможно, помните».
«Может у меня этих Долорес, как Педров в Бразилии. Зато сразу понятно, что не я, стареющий, но ещё о-го-го, мужчина её заинтересовал, а встреча будет носить сугубо деловой характер». Активируя такими мыслями свои серые клеточки, Матвей совершил обычный утренний ритуал «подготовки тела к выходу, вариант — «На работу». Уже спускаясь в лифте, подумал о том, что ведь были времена, когда перспектива увидеться вечером со столь приятной дамой могла превратить весь этот день в сказочный полёт. Для него. И окружающих.
На работе, где интерес к Матвею со стороны дам заметно поубавился, зато «песенники» заговорщески улыбались одними глазами, Матвею был вручён плотно запечатанный конверт. Передавшая его «кофейная» секретарша с лёгким придыханием сообщила, что «босс уехал на переговоры и сегодня едва ли появится». При этом так посмотрела на Матвея, что он сразу понял, почему бухгалтерия с ней не общается.
Не сразу, но усилием воли забыв этот взгляд, Матвей открыл конверт. На листке бумаги были написаны три фамилии и контактные телефоны. Информация требовала изучения и размышления, и Матвей убрал листок в бумажник. Делать было в общем-то нечего. Своего рабочего места у Матвея, по его же просьбе, не было, а снова ходить по этажам как-то не хотелось. Вспомнив о том, что Барановского сегодня не будет на работе, он перезвонил ему и получил разрешение воспользоваться «высоким» кабинетом. Зайдя в него и отдав строгим голосом команду «не беспокоить, соединять только с боссом» (а командовать-то по-прежнему получается!), Матвей снял пиджак, сел в удобное кресло и ... задремал.
Ярко-голубое небо. Тёмно — синий океан, тяжело прокатывающий свои волны почему-то не на берег, а вдоль него. Это берег огромного африканского залива, а волны несут себя к тому дальнему, каменистому берегу, где виднеются огромные панцири морских черепах. «Кладбище черепах», так называют это место бесстрашные русские загранработники, рискующие выезжать в эту удивительную, но совершенно пустынную местность в стране, где перманентно идёт гражданская война и просто бродят вооружённые нищие люди. Кругом ни души. Только над невысокими песчаными холмами, идущими вдоль песчаной полосы пляжа, кружат стервятники. При временном отсутствии обычной для них пищи то одна, то другая огромная птица камнем падает вниз и взлетает с извивающийся в их лапах змеёй, сотни которых живут в этих горах. Две — три машины с красными дипломатическими номерами поставлены в каре, у колёс лежат автоматы (на всякий случай). Натянут самодельный брезентовый тент, шкворчит мангал, под надзором молодых, но ужасно энергичных жён советских загранработников рядом копошатся их же дети. А сами работники, гордые от своей значимости носителей самых передовых в мире идей классового самосознания, восседают в видавших виды шезлонгах и пьют. Виски. Поскольку водку в такой жаре пить невозможно, а от неспиртных напитков у настоящих мужчин болит голова. Виски же, в небольших дозах, полезно, как всем известно, в любых количествах.
Показался грузовик с кузовом, набитым чернокожими потенциальными носителями классового самосознания. Увидев своих братьев по классовой борьбе (а может их белокожих жён?) чернокожие как-то не радостно кричат, вздымая в воздух различные образцы стрелкового оружия. Предупредительная очередь из славного Калашникова над головами кричащих, и осознав непролетарский характер своего поведения, аборигены уезжают. Видимо, работать над первоисточниками...
Вода в океане сразу глубокая, и купаться в нём, в общем-то, очень опасно. Зато как приятно, хлебнув из стакана, созерцать, как на расстоянии рукой-подать от берега вдруг появится чей-то большой плавник и лоснящаяся чёрная спина, и будут они медленно скользить перед твоим восхищенным взглядом.
Благословенная страна. Бог дал ей всё — красную землю, которая даёт по три урожая в год, высокие горы, вершины которых покрыты снегом, а недра таят всю таблицу Менделеева, послушное и работоспособное население.
Одного нет — твёрдой руки. С кнутом, который увезли с собой колонизаторы, а приплывшие " братья по классовой борьбе" привезти забыли. И местный народец, ошалевший от свалившейся на него братской помощи и отрыгивающий от излишков пищевого изобилия, которое отрывал от себя русский мужик, вернулся в традиционные дебри доколониального сознания. Он оттуда, в общем-то, никогда и не выходил. Да и не надо. Генофонд человечество должен жить впроголодь, а то скурвится.
И совзагранработники, в светлые головы и отважные сердца которых тогда ещё не закрадывались эти крамольные мысли, возвращались вечером после удивительной природы в город — столицу благословенной страны. В темноту, чёрным плащом опускающуюся на землю, когда уже не видно разрушенных зданий, искорёженных улиц и площадей. Лишь запах выдает текущие вдоль домов реки зловоний и кучи мусора. А в лучах заходящего солнца город по-прежнему — жемчужина континента, блестяще вписанный в изгиб побережья, к которому уступом спускаются белые виллы с черепичными крышами. Солнце отражается в сохранившихся стёклах домов, поддерживая иллюзию оставшегося электричества. Но наших не проведёшь! Они ждут, пока солнце скроется за горизонт, и островки светлячков укажут те районы, где сегодня есть свет. В этом и заключается великая притягательность продолжения воскресного дня. Как вторая серия хорошего фильма. Есть свет — есть вода для омовения. Есть свет — есть лёд и холодная питьевая вода в холодильниках. Есть свет — работает кондиционер. А это значит — праздник продолжается!
И усталые, но довольные, спят дети в самых неожиданных позах и местах, пока их родители радуются жизни. Африка — жизнь коротка — успей ей насладиться!
В этот второй свой заезд в Африку Матвей сменил автомат на перо. «Старшие мальчишки» поняли, что аналитик им важнее снайпера—переводчика, и Матвей погрузился в хитросплетения племенных отношений и наложения на них политической и экономической составляющих внешней политики сверхдержав. «Тонкие интриги» в политическом руководстве страны банально сводились к элементарной борьбе за власть, но правила игры требовали их подачи к нашему руководящему столу под соусом великих мировых пертурбаций. Там тоже всё сводилось к этой же борьбе за ту же власть, но правила игры требовали ...
Матвей быстро освоил эти правила, оброс опытом, обогатился друзьями. Но ему по-прежнему были интересны люди, их мысли. Осознав, что городское население, где он хотел увидеть те же духовные истоки, к которым он приобщился во время первой поездки, это просто свалка и яркий пример «пагубного воздействия западной (а какой же ещё?) цивилизации на здоровое традиционное общество», Матвей, нарушив приказ, вышел за городскую границу. Под придуманным (для себя) предлогом — выменять свежих овощей для семьи, он, захватив одного из многочисленных местных знакомцев, уезжал подальше от ростков цивилизации.
Знакомец, сначала присматривающийся к Матвею, видимо, поверил ему и отвёз однажды в свою родовую деревушку. И всё повторилось — бездонное чёрное небо, незнакомые, словно мерцающие звёзды, волнующие звуки леса, глухой стук тамтамов и костёр. Здесь Матвея сразу приняли, и старейшина удостоил его беседы. Говорили о реке, текущей рядом, об урожае, плавно перешли на историю, предков. К костру подковыляла старуха (ей было-то, наверное, лет сорок), дотронулась до Матвея, что-то забормотала.
— «Приходи к нам. Мать разрешила» — сказал на прощание старейшина. Знакомец Матвея всю дорогу молчал, но когда Матвей высадил его у дома, вдруг сказал: «Ты — первый из белых, кого пригласила Мать. Можешь приходить ко мне домой». В его устах это была высшая степень доверия.
Потом тот случай. Мальчишка вылетел из-за кустов на дорогу так стремительно, что Матвей не успел затормозить. Пацан ударился о капот, перелетел через крышу и упал сзади машины. Матвей выскочил из-за руля, подошёл к мальчику. Тот тяжело дышал, капли пота блестели у него на лбу, худенькое тельце дрожало. Ему было лет семь, из одежды на нём были старые выцветшие шорты и рваная майка. Огромные тёмные глаза с болью и страхом смотрели на Матвея. К месту аварии сбегался народ. Их было уже человек сорок. Слышались оскорбления, в руках замелькали камни и палки. Матвей поднял мальчика на руки, быстро положил на заднее сидение, вскочил за руль и дал полный газ. В машину попали несколько камней и палок.
«Куда? В наш госпиталь? Там обязательная регистрация. Настучат. К кубинцам? Настучат ещё быстрее». Руки сами вывернули на дорогу, ведущую в деревушку. Мальчик сзади забился в угол сиденья, дрожал ещё сильнее и со страхом смотрел на Матвея. Нога его заметно распухла в колене.
— «Он боится, что я его убью» — вдруг понял Матвей. Да и действительно, человеческая жизнь здесь ничего не стоила.
— «Успокойся, я тебя не трону. Мы едем к моему знакомому лекарю». Для слова «лекарь» Матвей употребил местное название. Мальчишка закрыл глаза, продолжая дрожать.
Когда Матвей появился с мальчиком на руках перед старейшиной, тот сразу всё понял без слов. Мальчика внесли в хижину, положили на топчан. Появилась Мать. Старейшина и домочадцы поспешно вышли наружу. Хотел выйти и Матвей, но Мать его остановила. Не переставая что-то бормотать, она взяла Матвея за руку, поднесла её ко лбу, а потом и к его животу. Затем бросив щёпоть какого-то порошка на тлевший в хижине костёр и напевая какую-то гортанную песнь, она подвела Матвея к лежащему мальчику и буквально силой опустив на колени, возложила его руку на распухшее колено негритёнка. Матвей, скорее по аналогии с прошлым, хотел закрыть глаза, но старуха хлопком по затылку заставила их открыть и указала скрюченным, сморщенным пальцем на лоб мальчика. Матвей понял, что он должен туда смотреть. Он зафиксировал свой взгляд на этой точке и не мигая стал смотреть. Время остановилось. Матвей не заметил, как вышла из хижины старуха, как на деревню обрушилась ночь. Для него весь мир сконцентрирован на двух ощущениях — своего тепла, уходившего с его руки на больное колено мальчика, которое он ощущал как шевелящееся тёмно — фиолетовое пятно, постепенно уменьшающиеся в размерах. А его взгляд, соединённый какой-то незримой нитью с головой мальчика, словно внушал тому команды. Матвей не понимал, какие команды он даёт, но чувствовал, что они спокойные и властные. Движение тепла из руки прекратилось. Канал приёма команд у мальчика закрылся. Мальчик спокойно спал, чему-то улыбаясь во сне.
Матвей встал и, сделав первый шаг, чуть не упал, так затекли ноги. Перед хижиной никого не было. Деревня лежала в полном безмолвии, в чарующей темноте африканской ночи. Матвей кое-как добрёл до машины, заперся внутри и уснул. Впервые за несколько лет спал без сновидений. Проснулся от пения петухов. Действительность вокруг была пепельно — серой — солнце ещё не взошло, но темнота уже отступала. Когда он приехал домой, было уже жаркое утро.
Жена была рада...
Матвей так и не узнал, что стало с мальчиком. Планово наступило очередное обострение внутренней обстановки, ввели осадное положение, выезд из города был категорически запрещён. Знакомец Матвея вскоре уехал куда-то от войны и разрухи, а потом Матвей случайно узнал, что деревушку сожгли во время очередного рейда «наших» против «ненаших». Или наоборот.
Но ещё долго Матвей всматривался во всех мальчишек этого возраста, в рваной одежде. Но ввиду многочисленности и схожести этой категории юных носителей «классового сознания», это занятие прекратил. Как-то ночью снились огромные тёмные глаза, наполненные болью и страхом. По теории жанра, это выражение должно уже было смениться на умиротворение и радость. Но будем честными — не сменилось.
И вот опять — те же глаза, с той же болью.
Но как восхитительно пахнет кофе в этой африканской хижине. И старуха уже не тычет пальцем, а нежно треплет по плечу. Ух ты, старая игрунья...
С трудом открыв глаза, Матвей увидел перед собой «кофейную» секретаршу, действительно державшую перед ним чашечку с этим благородным напитком, а другой рукой нежно трогающую Матвея за плечо. Увидев открытые глаза Матвея, она томно протянула: «Я тут подумала, может, вы кофе хотите или ещё чего?»
«Э-э-э, ребята, и как часто Барановский хочет «ещё чего». — Матвей вкусно потянулся, не стесняясь дамы — а чего её стесняться, если она видела его спящим в кабинете?
— «За кофе спасибо. Но не беспокоить — значит, никому не беспокоить». Явно не ожидавшая такого поворота, девушка покраснела и, развернувшись, обиженно хлопнула за собой дверью.
— «Распустились» — вслух сказал Матвей.
— «Интересно, а что она имела ввиду под „чего ещё“?... Отставить!» — сам себе скомандовал Матвей. Кофе отогнал сонливость окончательно. Матвей встал, чтобы размяться, и стал с интересом разглядывать кабинет Барановского. Особо его заинтересовала стена с целым набором так называемых «семейных» фотографий. Их было много — студенческие, отпускные, Серёжины. А вот — стоп — «интересно». Явно нерусская вилла, на фоне которой светло-русая Долорес и рядом с ней другая, неуловимо на неё похожая чертами лица, осанкой, но с иссиня — чёрными волосами... В памяти мелькнуло лицо, озарённое пламенем. Матвей не мог поручиться, что это была та же женщина, но сходство несомненно.
«Ситуация становится всё более интересной».
Взглянув на часы, Матвей увидел, что уже почти шесть. С учётом московского движения у него было не так уж много времени до встречи. «ПушкинЪ». Там очень прилично кормят. «А может и выпьем чего? Вот выпью водки — разойдусь» — подумал Матвей и решил оставить машину у офиса. Как и положено мужчине, отдавшему ряд лет своей жизни на оттачивание целого ряда специфических способов поведения, Матвей прибыл на место встречи за пятнадцать минут. Оценил обстановку вокруг ресторана, похвалил себя за решение оставить автомашину у офиса, поскольку все парковочные места в пределах пистолетного выстрела были не просто заняты, а забиты. Степенно вошёл внутрь, с видом завсегдатая осмотрел оба этажа. Группы захвата, толпы папараццей и чего-либо иного, что могло бы насторожить, он не увидел. Матвей поинтересовался у администратора, есть ли заказ. При этом он поймал себя на том, что не знает фамилии Долорес. Но заказ был на фамилию Барановская. На двух человек. Пустячок, а приятно, поскольку была какая-то серая мыслишка, что она придёт не одна. А чёрных карт мы не любим... Матвей сел за стол, как всегда, лицом ко входу. Видимо, это прилипло навсегда.
Посидел, совсем немного подумал и решил, что уж если он без машины, то... Но не успел он спросить про свой любимый ирландский «Джеймесон», как увидел входящую в зал Долорес. Итак, её автомобиля на стоянке не видно — тоже не за рулём; вошла и сразу смотрит по сторонам — значит, ищет меня, то есть интерес к встрече неподделен. В руках не сумочка, а деловой портфель, значит, на сцену могут вынести бумаги, то есть документы. Хорошо уложенная причёска и продуманный вечерний макияж, значит, готовилась, хочет произвести впечатление, и встреча не будет скомкана.
Так, что она делает? Полезла в портфель, что-то тронула и закрыла его? Включила диктофон? «Вот тебе и романтическое свидание» — с легкой грустью подумал Матвей.
И подскочившему официанту — «Давай „Джеймесон“. Двойной. Лед и „Перье“. С газом»«.
А вот так! Матвей сделал вид, что изучает меню.
Администратор подвёл Долорес к столику и удалился. Матвей встал, поздоровался, помог даме сесть. То есть сыграл джентльмена. Ход за Долорес. Она вдруг улыбнулась, явив очаровательные ямочки на щеках.
— «Думала, опоздаю, никак не привыкну к движению в Москве. Хорошо, что водитель был опытный, нашёл кратчайший путь».
— «От дома?» — простодушно спросил Матвей.
— «Да, нет, я была в салоне» — Долорес немного покраснела, что ей очень шло.
— «Пока два-ноль» — мысленно похвалил себя Матвей. Он сознательно держал паузу, ожидая, что она сама всё расскажет. Ведь, чёрт возьми, это её инициатива. И за деловой, ранний звонок надо брать реванш. А Долорес не собиралась молчать, её тон был совсем иным, нежели утром по телефону. Сделав паузу только на заказ, она беспрестанно говорила, что вызвало даже некоторое удивление у Матвея.
Словно прочитав его мысли, Долорес сделала паузу и продолжила: «Ну, всё, расслабилась, почувствовала себя прежней москвичкой. Я знаю, зачем брат попросил вашей помощи и сама хочу вам кое-что рассказать. У нашей мамы было трое детей — наш старший брат, вы его знаете, и две сестры — близняшки, я и моя сестра Вера. Мне, блондинке от рождения, мама дала имя Долорес в честь нашей бабушки-испанки, а сестра, родившаяся с тёмными волосами и действительно больше похожая на нашу испанскую бабушку, была названа Верой — в честь папиной бабушки. Мы жили дружной счастливой семьёй. Потом... папа погиб в автомобильной катастрофе. Мама после этого тяжело заболела, и её тоже не стало. Бабушка, как только разрешили возвращаться на родину «детям войны», то есть детям испанских коммунистов, вывезенных в 1936 — 1938 годах в Советский союз от гнева Франко, вернулась в свой родной город Фарол. Это в испанской провинции Галисия, на самой границе с Португалией. Нашего русского дедушки уже давно не было в живых, и её уже ничто не держало в России. Кроме внуков. Через год нам троим пришло от неё приглашение. Брат заканчивал институт, хотел распределяться в какой-то «почтовый ящик» и отказался от поездки. Он вообще не любил бабушку, называл её старой ведьмой и был рад, когда она уехала, тем более, что она оставила нам квартиру. Эту квартиру, однокомнатную, он оформил на себя, а нам с сестрой досталась родительская, трёхкомнатная. Но это не важно. Мы с Верой поехали в Испанию, на три месяца. Мы мало что знали об этой стране, но такова её специфика, что ли, но уже через месяц мы свободно говорили по-испански и даже уже согласились остаться и продолжить обучение в местной школе. Бабушкины родственники оказались состоятельными людьми, ей самой принадлежал огромный старинный дом и большие земельные угодья. Их она сдавала в аренду, а сама жила в этом доме.
Немного обвыкнув и присмотревшись, я стала замечать некоторую странность в поведении моих новых родственников. Всегда в чёрном, они держались своим семейным кланом особняком ото всех, никогда не ходили вечером в бар, что очень принято в Испании. Их сторонились соседи, а дети — у нас оказалось четверо кузенов — в школе держались вместе, и все их боялись. Бабушка говорила нам с Верой: «Будете ходить в школу, никто не посмеет даже взглянуть на вас косо». В доме бабушки, который достался ей по наследству от её деда, хранились странные вещи: высушенные человеческие головы, африканские амулеты, коллекция охотничьего оружия из далеких стран, заспиртованные в старинных банках насекомые, змеи и лягушки. Вера, которую явно выделяла своим вниманием бабушка, рассказывала мне, что бабушка часто водила её в подвал их семейного дома, где есть какая-то особая комната. Там нет окон, а свет дают только факелы, висящие на стенах. Они постоянно горят, как говорила бабушка, уже 400 лет. Пол этой комнаты, по рассказам Веры, всегда засыпал свежей соломой. Из мебели в этой странной комнате есть только очаг, выложенный из диких камней в самом центре помещения. Над очагом висит на цепях большой котёл, а по соломе всегда разбросаны птичьи перья и есть пятна, похожие на кровь. Бабушка рассказывала Вере, что здесь готовят целебные мази по рецептам, которые их пра-пра-дедушка, служивший на одном из галеонов Великой Армады, привозил из своих путешествий в Африку.
Галисия, видимо, — самое мистическое место в Испании. А северная часть этой провинции, особенно на границе с Португалией, где и находится город Фарол, полон тайнами и загадками. Там дуют сильные ветры, мало солнца, и деревья в лесу имеют изогнутые, скрюченные от постоянных сквозняков стволы. Их переплетенные ветви словно дрожат под порывами холодного ветра, и длинные извилистые тени, как клубни змей, обвивают ноги путников. Галисия слабо заселена. И народ там беден. Не в каждом поселении до недавнего времени была школа, и детям приходилось ходить на занятия лесными тропинками по несколько километров в день. В длительный холодный период, длящийся в Галисии с сентября по май, местным детишкам, дабы они не замерзали по дороге в школу, с утра любящие их родители давали выпить рюмочку домашней водки -«орухо». И когда они проходили мимо скрюченных деревьев, под завывания ветра, детям чудились ведьмы и лешие. Затем они обменивались друг с другом своими впечатлениями, видения превращались в их рассказах и восприятиях в реальность. И в таком причудливом мире вырастали поколения людей, искренне веривших в то, что именно на их земле потусторонний мир вплотную соприкасается с повседневной жизнью...
Сами испанцы называют Галисию «родиной ведьм», а галисийцев — самыми суеверными людьми в Европе. На самой северо-западной точке Галисии, на стыке Испании и Португалии, в горах, еще римляне заложили город. Город Фарол — что на галисийском языке, похожем одновременно и на испанский и португальский, означает «Маяк» — стоит на высоких скалах, о которые разбиваются свинцовые, почти чёрные воды Атлантики. Десять месяцев в году ветер здесь непрерывен, и в его завываниях постоянно чудятся чьи-то стоны и крики.
— «Извините, Матвей, я словно заново переживаю то время, когда была там, и снова мурашки страха бегут по спине». — Дорорес зябко передернула плечами и продолжила:
— «В один из таких холодных ветреных вечеров в дом к бабушке стали приходить люди. Много людей. Все в чёрном. Мне они казались воронами. Кивнув моим родственникам, охранявшим вход во двор и сам дом, они гуськом спускались в подвал.
Я смотрела на всё это из приоткрытой двери своей комнаты, которая выходила на широкую лестницу, ведущую в нижний холл. Через некоторое время мне стало страшно, я закрыла дверь, укрылась с головой одеялом и уснула. Меня разбудила бабушка, которая ласковым голосом позвала меня вниз, к гостям. Она говорила, что в семье в этот день — большой праздник, и я должна на нём присутствовать.
На меня напало какое-то оцепенение. Как под гипнозом, я спустилась с ней в подвал. Там было тихо. Только горели, потрескивая, факелы в специальных уключинах на каменных стенах. Толпа незнакомых мне людей в чёрном окружала середину комнаты, где был зажжён очаг, над которым висел дымящийся котёл.
Рядом с очагом стояла... Вера, с каким-то бледным отрешенным лицом и горящими глазами. Мне казалось, что не ничего не замечала вокруг себя. В одной руке у нее был странной формы нож, кроваво горевший в свете огня. В другой руке она держала за шею связанную, но отчаянно трепыхавшуюся белую курицу. У её ног лежала связанная чёрная курица.
Когда мы вошли, тишина в комнате стала оглушающей. По знаку бабушки все подняли руки вверх и запели какую-то гортанную песню на непонятном мне языке. Когда напев поднялся до какой-то высокой ноты, Вера взмахнула ножом, и голова курицы упала в котёл, а кровь брызнула на Верины руки и лицо. Оставшаяся без головы курица вдруг несколько раз конвульсивно хлопнула крыльями, и мне стало плохо. Я потеряла сознание и больше ничего не помню.
На следующий день я категорически заявила, что уезжаю. К моему удивлению, бабушка сразу согласилась, и через два дня я уже была в Москве.
За это время Вера ни разу не встретилась со мной и даже не вышла попрощаться. Я несколько раз писала ей, но на все мои письма она ответила только один раз. Ответила коротко, на испанском языке — «Не пиши мне больше никогда. У меня свой путь, но однажды он пересечётся с твоим».
Брат сказал — " Ведьма к ведьме" и буквально приказал мне вычеркнуть из памяти Веру и бабушку.
Небольшой нервный стресс после поездки в Испанию у меня остался, и знакомые посоветовали мне принять крещение. Я сделала это. И батюшка нарёк меня при крещении именем Вера, видимо потому, что день крещения совпал с днём этой святой. Потом я училась в медицинском, на студенческом симпозиуме познакомилась с Майклом. Он — русский американец, его семья эмигрировала из России ещё в первую волну, после революции. Мы поженились, я уехала к нему. У нас всё хорошо, вместе работаем в нашей косметологической клинике".
Но при этом голос у Долорес был уже совсем не весёлый.
— «Вы должны и это знать. У меня нет и не будет своих детей. Я ждала ребёнка, но потеряла его. И это произошло сразу после визита к нам в Штаты Веры.
Я, конечно, несмотря на запрет брата, все эти годы пыталась восстановить связь с сестрой. Поздравляла её с праздниками, но она не отвечала. Я переписывалась с некоторыми из своих знакомых из Фарола, оставшихся после моего посещения Испании, и хотя их письма были редкими, а я никогда не спрашивала о Вере, мне иногда писали о ней. Я знала, что бабушка умерла, и Вера осталась в её доме. И вся семья сгруппировалась вокруг неё. Её редко видели в городе, и несмотря на её привлекательность, никому из местных молодых людей и в голову не приходило ухаживать за ней. Она всегда ходила в чёрном и уже к двадцати годам люди стали шёпотом её называть «Бруха», то есть «Ведьма».
И вот вдруг, без всякого предупреждения, Вера приехала к нам. В Штаты. Прямо домой. Это было три года назад, и накануне я принесла Майклу давно ожидаемую им весть о том, что у нас будет ребёнок. Майкл был на седьмом небе от счастья, и на радостях очень восторженно принял Веру. Мы поужинали в хорошем ресторане, изо всех сил пытались расшевелить Веру. Но она была словно каменная. Вечером Майкл даже спрашивал меня, зачем же Вера приезжала, если ей не о чем с нами говорить? И я не могла ему ответить...
За весь вечер Вера мне лишь сказала, что перед смертью бабушка посветила её в «семейные тайны» и назначила главой семьи, и вот теперь она объезжает всех «связанных с семьей по крови». Нам с Майклом было явно не по себе в её компании. Словно почувствовав это, она, сославшись на усталость, попросила меня проводить её в гостевую комнату. У входа в неё она крепко взяла меня за руки и, глядя прямо в глаза, сказала: «После твоего отъезда из Фарола бабушка сказала что Долорес — это я, а имя Вера она больше не хочет слышать».
(«Видимо, был какой-то смысл в этой перемене имён, ведь на испанском имя Долорес означит „скорбящая“ или „боль приносящая“, а Вера — „чистая, настоящая“ -думал Матвей).
Первый „дубль“ „Джемесона“ закончился и, повинуясь знаку Матвея, официант уже нёс другой.
«Утром, как я уже говорила, Вера — а я буду так её называть — ушла, даже не попрощавшись. В комнате, где она провела ночь, остался какой-то непонятный запах, постель была не тронута, а на висевшей на стене нашей семейной фотографии, муж позже разглядел какие-то мелкие наколы, словно от иголки. Майкл, очень серьёзно относящийся к разного рода оккультным вещам, распорядился сжечь все предметы из этой комнаты, и на следующий день привёл священника из местной православной церкви, который освятил дом.
Через неделю после Вериного визита, я оступилась и упала с лестницы. Было обильное внутреннее кровотечение, я потеряла ребёнка и надежду вновь стать матерью. Мы очень дружим с братом и его семьёй. Серёжа, по сути, и наш сын. Майкл даже составил на него завещание. После того, как с женой брата случилось это несчастье, Майкл направил меня сюда помогать им».
Долорес уже почти справилась со своим волнением. Закончив рассказ, она отпила воды и спросила: «Так что Вы, Матвей, хотели мне сказать?»
— «Я?»
— «Ну да. Вы ведь сами вчера сказали мне по телефону, что хотели бы встретиться, чтобы рассказать что-то важное».
Немая сцена — «Приехали».
— " Ну, брат, попал" — подумал Матвей. Мысли бешено крутились у него в голове. Приложив палец ко рту, он локтем, словно случайно, уронил на пол вилку. Быстро наклонился, поднимая упавший столовый предмет, и оглядел внутреннюю крышку стола. Так и есть, чутье не обмануло старого лиса. К столешнице прилепилась чёрная мохнатая горошина. Не трогая её пока (а зачем?), Матвей выбрался из-под стола, успев чисто инстинктивно отметить, что ноги Долорес, которые она столь же инстинктивно крепко сжала, когда Матвей ринулся вниз, были красивой формы, коленки просто восхитительны, а изящные лодыжки оканчивались скромными туфельками стоимостью с матвеевский костюм. Но сейчас не об этом. Ласково глядя на испуганно уставившуюся на него даму, Матвей сказал: " А давайте поедим, а потом я буду вам рассказывать«. И — исключительно для микрофона — «Честно говоря, мне просто хотелось с Вами встретиться».
После обеда, который, несмотря на некоторое изумление уже со стороны Долорес, прошёл в светской беседе «обо всем, то есть, ни о чём», Матвей предложил прогуляться. При этом он так выразительно посмотрел на Долорес, что она согласилась. Выходя из ресторана и поджидая зашедшую «попудрить нос» Долорес, Матвей подошёл к администратору и материально поблагодарил за обслуживание и качество еды. Словно ненароком поинтересовался: «А что, госпожа Барановская всегда заказывает по телефону один и тот же столик?» Получивший ощутимую «благодарность» администратор ответил, что заказ на столик сделал приехавший в ресторан секретарь госпожи Барановской, который сам выбрал столик и даже посидел за ним, сказав, что знает вкусы своего босса, которой нравится определённый вид из окна.
— «А, Толя. Такой улыбчивый, толстенький?»
— «Да нет. Он был высокий, худой, в чёрном костюме и черной рубашке. Я ещё удивился такому дресс-коду секретаря».
— «Да уж, вкусы дамы умом не понять». Затем Матвей поинтересовался условием заказа банкета и получил сверхдостаточную информацию.
«Запоминается последняя фраза»....
И вот не спеша прохаживаясь по бульвару, где деревья и шум от тусующейся молодёжи могли (теоретически) помешать съёму информации, он спросил Долорес: «Вы передавали брату адреса экстрасенсов. Вы их лично знаете? Откуда?».
— «Каких экстрасенсов? Я присылала ему координаты известных психологов, специалистов по детской психиатрии».
— «Вот эти?? — Матвей показал полученный им от Барановского листок.
— „Да, вроде бы... Хотя постойте, вот эту фамилию я не знаю. Я её не рекомендовала. Остальные хорошо мне известны. И не только мне. Они практикующие врачи“.
— „Следующий вопрос и извините за мой резко-деловой тон — а после визита к Вам Вашей сестры, вы поддерживаете с ней контакт?“
— „Да, она иногда звонит“.
— „О чём спрашивает?“
— „Да ни о чём. Просто интересуется, как у меня дела“
— „А звонит Вам по какому телефону? Вы ей давали номер?“
— „По моему мобильному. Его номер есть в телефонном справочнике. Я же врач. Да, кстати, она мне вчера звонила“.
— „Расскажите поподробнее, о чём вы говорили вчера? Да, кстати, а у Вас на мобильном не высветился и не сохранился ли случайно её номер?“
— » Нет. Телефон показал, что номер звонившего закрыт. Это меня не удивило, ведь сестра такая скрытная... Вера позвонила мне вчера вечером и спросила, всё ли у меня в порядке и попросила потом на домашний адрес переслать ей фотографии Москвы. Только, чтобы я сама их сделала, эти фотографии. Сказала, что давно не была здесь и хотела бы увидеть знакомые места"
— «Какие именно места?»
— «Дом, где жили мы. Саму квартиру мы ведь давно уже продали. Дом брата, его семью. Старых и новых знакомых. Сказала, что ей интересно, какие лица сейчас у москвичей».
— «Вы ей что-нибудь уже пересылали?»
— «Нет ещё...»
— «И не спешите делать это. Никогда.» — весомо сказал Матвей. И был услышан, судя по покорному выражению лицша своей собеседницы..
Посадив Долорес на такси, Матвей с удовольствием прошёлся пешком до дома, используя прогулку сразу для трех целей — как физически и пищеварительно полезный процесс, как созерцание приятных лиц в родной столице и, наконец, как катализатор мыслительного процесса. Оставив второстепенный вопрос о том, как этот список попал к Барановскому (а какая теперь, к черту, разница), Матвей с удовлетворением отметил, что круг его поисков сузился до одного человека. Казалось бы, всё стало проще. Но это только казалось... Свирская Татьяна Алексеевна. И контактный телефон. А вот, кстати, и телефонная кабинка. Оказалось все не так просто. За годы пользования мобильной связью Матвей утратил навыки пользования уличными телефонными автоматами. Но ничего, полезно вспомнить былое. И купив, как последний безмобильный лох, телефонную карточку, Матвей сумел ею воспользоваться.
По указанному номеру мужской голос с нескрываемым кавказским акцентом сказал, что Матвей «ашибся». Представитель малого, но гордого кавказского народа оказался (или хотел казаться) воспитанным и на второй вопрос Матвея ответил, что этот номер вместе с мобильным телефоном он купил неделю назад. Дальнейший разговор был бессмысленным, и Матвей совершенно искренне поблагодарил гостя (или хозяина?) Москвы за внимание. Адресная база Москвы в домашнем компьютере Матвея выдала четырёх обладательниц этого ФИО, но установленные по адресам в этот же вечер с помощью верных знакомых, все четыре не представляли розыскного интереса. Да и после истории с телефоном Матвей не рассчитывал на другой результат. Итак, как учат нас классики, чтобы решить любую проблему, надо разбить её на блоки, сделать по каждому из них правильный вывод, собрать выводы воедино. И завести проблему в тупик. Либо, если повезёт, и звёзды будут к нам благосклонны, решить проблему. Итак, у нас есть главная подозреваемая. Вера, она же «Ведьма», она же «Долорес». Мотив? Не ясен. Цель? Не видна. Местонахождение? Неизвестно. Второй узелок — кто подстроил встречу с Долорес, развешивает везде мохнатые микрофоны? Третий узел — как попала в список Свирская и какова её роль? И, наконец, самое серьёзное — кто сгорел вместе со Слоном Лумумбой и его гориллами? Этот вопрос как-то по-особенному волновал Матвея, поскольку за ним явно прослеживался грозный силуэт Уголовного кодека РФ.
Начнём с простого. Ляжем спать и постараемся уснуть сразу. Утром разберемся...