Утром, придя на работу, Матвей с кучей бумаг зашёл в кабинет к Барановскому. Разложив на столе какие-то схемы и графики, он сказал: «давайте подумаем над моим предложением по оптимизации рассадки сотрудников». Эта солидно звучавшая фраза, явно перекликавшаяся с известной басней Крылова, должна была обеспечить легенду получасового молчаливого, бессловесного сопения двух титанов мысли над письменным столом.. Среди бумаг Матвей пододвинул Барановскому блокнот, на первой странице которого было написано: «Где вы взяли список психоконсультантов?»
Всё сразу понявший Барановский на второй странице написал:"В записной книжке жены«.
Далее диалог, сопровождаемый многозначительными междометиями и глубокомысленными фразами типа «А если вот так?» и «Это же противоречит функционалу!», развивался в блокноте.
— «Это жена сама писала?»
— «Да, её подчерк»
— «Откуда она переписывала?»
— «Из электронного письма Долорес»
— «Оно сохранилось?»
— «Вряд ли, я регулярно чищу почту и стираю все личные письма»
— «Уточните, пожалуйста. Это важно. В списке есть фамилия, которую Долорес не вносила туда?»
— «Откуда вы знаете?»
— «От самой Долорес.»
— «Вы встречались? Зачем?»
— «Деловая встреча по истории вашей семьи».
— «Я должен был догадаться, что вы начнёте с этого.»
— «Есть возражения?»
— «Нет, но я надеюсь, вернее, надеялся, что это всё не связанно...»
— «Посмотрим».
— «Серёжа опять занервничал. Приедете?»
— «Да. Пригласите меня вслух».
Матвей спрятал блокнот в карман:"Вот, собственно и всё, что я пока могу вам показать«.
Барановский поддержал игру: «Мне в целом понравилось. Детали надо обговорить подробнее. Может быть, сегодня вечером у меня дома за ужином. В неформальной, так сказать, обстановке?»
— «С удовольствием. Семья на даче, так что и вечер не занят, и от приготовления ужина меня избавите».
— «Вот и хорошо. Подъезжайте к семи».
Вечером, за 15 минут до назначенного времени (привычка оставлять себе временной резерв для изучения обстановки на месте так и осталась, видимо, навсегда), Матвей въехал вна территорию дачного поселка. Подъезжая к дому Барановского, Матвей машинально посмотрел в проулок — а вдруг там стоит до боли знакомая «Вольво», которую он бросил на стройплощадке три дня назад в районе МКАД. Было бы совсем интересно, если бы стояла. Но машины там не было. Что уже было хорошо. Других настораживающих моментов замечено также не было. Что отнюдь не успокоило Матвея.
В доме Барановский и Матвей сразу поднялись на «детский» этаж. Серёжа уже ждал их, сам подошёл к Матвею и по-взрослому протянул ему руку. Длилось это пару минут, оба не сказали не слова, молча глядя друг другу в глаза. Потом мальчик устало вздохнул и сказал: «Приезжай ещё». Повернулся и ушёл за какую-то перегородку. А Матвей просто теперь знал, что с Серёжей всё хорошо, он очень переживает за маму и папу, положительно воспринимает его, Матвея, любит и боится за Долорес и очень боится слов про «чёрную курицу». И Матвей знал, что Серёжа тоже узнал о том, что Матвей к нему очень хорошо относится и старается сделать так, чтобы с ним, Серёжей, папой, мамой и тётей Долорес ничего плохого не случилось.
Так, картина медленно, но проясняется. И если «чёрная курица» — не результат чтения сказок Гауфа, то уже с большой долей определённости можно говорить о попытках оккультно-мистического воздействия на неокрепшую психику ребёнка. Матвей, конечно, много чего знал. И про «протоколы кремлёвских мудрецов» и про реальность соприкосновения с «тем» миром, да и про мало-ли-чего-еще другое в этой жизни. Кое-что знал о телепортации энергии, видел во время своего непростого жизненного пути реальные примеры энергетического воздействия на людей и предметы, но, видимо, материалистическая закваска была в нём столь сильна, что спонтанное отношение ко всему, что нельзя было «пощупать» было у него со знаком «минус».
За ужином, в котором приняла участие Долорес, Матвей, без всяких там экивоков — а чего темить, если его разговор с Долорес в «ПушкинЪ» прослушивали — спросил: «А расскажите-ка мне, друзья мои, что за „семейные тайны“ были у вашей бабушки, и что такого диковинного привёз ваш пра-прадед из далёких стран?»
И вот что услышал Матвей от братика с сестрёнкой, которым непростыми коллективными усилиями удалось составить более-менее связанную картину мрачного прошлого, а возможно, и настоящего, исторической ветви своей семейки. Предок их по бабушкиной линии был не просто моряком. Он был лекарем, штурманом и астрологом, служившим на каравеллах испанского королевского флота. И был это конец XV века, когда святая инквизиция вела яростную войну с еретиками. И преследуя вполне понятную и по нынешним временам цель — завладеть золотом банкиров и ростовщиков, инквизиторы, эти славные последователи досточтимого основателя их дела отца Тарквемоды, придавая своим действиям, так сказать, идейность, уничтожали алхимиков, колдунов, чернокнижников и прочих неординарно мыслящих людей. Работали они достаточно эффективно. Вот что значит — четко определить цель, распределить зоны ответственности и жестко спрашивать с исполнителей за результаты. Достаточно быстро определили, кто любит инквизицию, а кто не хочет с ней делиться. И вот банкиры, ювелиры, а заодно и весь остальной многообразный и, в основном еврейский народ, бывший тогда так называемой интеллигенцией средневекового мира, был выслан из Португалии и Испании аж до польско-голландских холодных земель, На самом же Иберийском полуострове костры и пыточный инструментарий инквизиции существенно сократили число людей, возвышавшихся над уровнем средневекового обывателя.
И предку Барановских стало как-то не по себе. Чувствуя, что, несмотря на отдалённость места своего обитания, в любой момент за ним могут прийти «люди в церковном», он устроился на один из кораблей, коих тогда много ходило по океанам в поисках «сказочной Индии». Затем, как гласит семейная легенда, во время стоянки в одной отдаленной от инквизиции земле он не вернулся на корабль. Согласно все той же легенде, далее предок оказался на Чёрном континенте. В семейных преданиях были самые невероятные истории о том, кем стал предок в далёкой Африке. Великим вождём, магом или ещё кем-то непростым, но вернулся он домой через двадцать лет очень богатым. Коррумпировав церковную верхушку щедрыми пожертвованиями, он воздвиг один из алтарей городского собора, но на этом свою любовь к католической церкви умерил до обязательной программы. Конечно, его вскоре схватили и, говорят, сам великий инквизитор допрашивал его в мрачных подвалах городской тюрьмы. Какую уж услугу оказал он Святой церкви и лично великому Магистру, никто не знает, но в семье хранится индульгенция, подписанная Великим инквизитором, об освобождении предка и всех колен его рода от любого преследования. И больше их действительно не трогали. Даже во время гражданской войны в Испании. Хотя их прадед воевал в республиканской армии, победившие франкисты не тронули ни семью, ни её имущество. Так что бабушку поспешили в своё время отправить в СССР, так некстати оторвав от «семейных тайн».
Всё семейство знало о том, что они приобщены к Великой Истине, и самые достойные из них могут принимать участие в обрядах. Сама суть обрядов хранилась в страшной тайне, которую знал лишь Хранитель и круг посвящённых. Поэтому семейство стало кланом и держалось обособленно, вызывая страх и отчуждённость окружающих.
Семья разрасталась, но согласие на брак всегда давалось Хранителем, ровно как и разрешение на выезд из Галисии.
О какой-либо мистике Барановский и Долорес не слышали, но Долорес помнила, как бабушка и её подруги в Фароле говорили о проклятиях, которые падут на головы ослушавшихся членов Семьи и тех, кто осмелится затронуть её интересы. Сам Барановский, помнивший только рассказы бабушки, относился ко всему с долей здорового скепсиса, пошатнувшегося, впрочем в свете происходивших событий. Долорес же, побывавшая в Фароле и общавшаяся с сестрой, была действительно напугана.
По сути дела, в этот вечер Матвей не узнал ничего, что могло бы ему помочь в расследовании. Утешало одно — бесполезной информации не бывает, знания сами оседают в положенные им ячейки памяти и в нужный момент обязательно «выстрелят».