Константин Николаевич Степаненко / Петля Мебиуса — 8

Барон

Вечером, когда они выходили из первого павильона, где Дэн «взял» только один автомат, их окружили несколько человек. Лида даже не успела настроить свое «внутреннее оружие» — а Дэн так и стоял, безвольно опустив руки — как получила удар по голове и потеряла сознание. Её и покорного Дэна запихнули в машину и привезли в загородный дом, окруженный высоким глухим забором. Выволокли из машины и, пригрозив, что в случае «попыток навести порчу — прыснут газом», буквально втолкнули в дом. Миновав коридор, заваленный какими-то тюками, Дэна и Лиду ввели в комнату, стены которой были затянуты разноцветной тканью. Даже люстра была украшена, словно абажуром, цветастым цыганским платком. Спиной к окну стоял мужчина в темном костюме с копной черных волос. Что-то неуловимо знакомое почудилось Лиде в его фигуре, но не успела она «просветить» его своим внутренним зрением, как мужчина стремительно повернулся. Блеснула знакомая золотая серьга в ухе, но еще сильнее блеснули его глаза. Цыган из её детства!

И был долгий вечер за большим столом, и были песни и огненные пляски под цыганскую гитару. Лида узнала, что её цыган заприметил отчаянную девчонку еще в детстве, оберегал и направлял всю их шальную компанию, До того самого дня, когда они ослушались его и пошли на «самостоятельное дело». Цыган помог только Лиде, сказав за неё слова в колонии и потом оберегая её в детском доме. Он хотел взять её к себе, но тогда началась борьба за власть, и ему пришлось пройти огонь и воду в этой борьбе за собственную жизнь. Побывал он и в местах, «не столь отдаленных», потому и потерял Лиду после детского дома и не смог потом найти её за высоким забором режимного института. Но он всегда верил, что судьба подарит им новую встречу, и даже не очень удивился, когда узнал Лиду на фотографии, которую сделали в одном из игровых салонов. Когда вечер совсем уже было готовился перейти в свою разудалую часть, Барон, а именно так называли Лидиного цыгана его соплеменники, отпустил всех одним взмахом своей руки. Цыгане исчезли моментально, так же моментально унося с собой большую часть щедрого убранства стола. И уже через минуту шум веселья доносился через открытое окно откуда-то из другого угла поместья. Барон встал и закрыл окно.

— Ну, рассказывайте. Только сразу предупреждаю — шарить в моих мозгах не позволю. Я это чувствую, я же цыган, и очень не люблю. Дэн молчал. Он просто откинулся на высокую спинку дивана и закрыл глаза. Лида рассказывала. О своей жизни после колонии, о детском доме. Когда она перешла к моменту их переезда в Институт, она поймала четкую мысленную команду Дэна — «Нет!» и ловко свернула эту часть рассказа. Закончила тем, что их школу — интернат закрыли, а их, с аттестатами и документами, но практически без денег и положенного по закону жилья, просто выставили на улицу. — Или надо было ехать в какой-нибудь Нижний Амбарчик, работать на стройке, — закончила она свой рассказ. Пока она говорила, Барон не сводил с нее восторженных глаз. Когда она замолчала, он взял её за руку и, обращаясь уже и к Дэну, сказал: — А теперь — главное. Расскажи, как ты просчитываешь игру. Дэн пожал плечами и просто ответил: — Я её чувствую. Объяснить не могу. Барон кивнул головой, словно не ожидал другого ответа.

— Завтра покажешь. А сейчас — спать. Барон по-прежнему держал Лиду за руку, и она не делала попыток освободить руку, такой спокойной и уверенной была его горячая рука. Он встал и повел Лиду за собой. Дэну он просто кивнул на диван. — Спишь здесь. Из дома не выходить. Так была определена система взаимоотношений в их треугольнике. Утром они снова встретились за столом. Не спавший всю ночь Дэн, светящаяся каким-то внутренним светом Лида и великолепный, уверенный в себе и не выпускающий Лидину руку, Барон. Пока они завтракали, Лида, поймав момент, когда Барон давал указания своим людям, тихо сказала Дэну: — Не сердись. Мне очень хорошо. Дэн печально улыбнулся: — Я знаю. Я всё равно твой друг. Начался новый период их отношений.

Матвей и Павел

На второй день пребывания Павла в загородном доме своего родственника, тот, будучи человеком, искренне верующим, попросил навестить Павла своего духовника, отца Феодосия. Матвей знал и уважал этого человека «извилистой судьбы». А было в этой судьбе всего с избытком — и раннее сиротство, и помощь страждущим в госпиталях и приютах и многолетнее служение на Соловках. И еще была ученость истинная, когда жизненная мудрость подкрепляется серьезными познаниями. Отец Феодосий побеседовал с Павлом наедине. Недолго, минут двадцать — тридцать. Вышел из комнаты сумрачный, рука крест наперсный теребит. — Да, тяжело ему. Душа томится. Помолиться бы ему, а не умеет. Не готов еще. В скит бы его, в единение. Там бы и сердцем отмяк, и душа слезою покаяния облегчилась бы. Просветлел бы духом... — Да что вы, батюшка. «Покаяние, слеза...» Павел сейчас находится под действием гипноза, только очень сильного. Сглаз, по-вашему.... — Матвей был резок, но справедлив, — и помочь ему можно лишь выяснением первопричины, то бишь, источника. — А вы — то, сударь мой, знаете, что творите? Во что вторгаетесь? Это ведь душа, суть создание Божие, Его дыхание. Негоже лезть в это ручищами.

Вы в Бога-то веруете, святым православным поклоняетесь? — Хороший вопрос, батюшка. В точку попали. Вы не спешите? Можем поговорить. Вам, как лекарю душ человеческих, небезынтересно будет. — Извольте. Я по сану своему спешить не должен. Да и чаёк в этом доме, помнится, знатный подают. Не утруждая прислугу, Матвей сам заварил чай. Конечно, он предпочел бы стаканчик доброго ирландского «Джемесона». Всем ведь известно, что от неспиртного настоящих мужчин мутит... Но для серьезного разговора с батюшкой сгодится и чай. Для начала.

— Итак, батюшка, вы меня спрашиваете, верю ли я, поклоняюсь ли? А что есть вера и поклонение? Если это не маниакальная потребность просто кому-то поклоняться, быть в слепой зависимости от чьей-то воли, то, значит, ключевое слово здесь — Бог. То есть, мы говорим о сознательном приятии христианских заповедей как идеала собственного поведения и вере в Божий промысел, как определяющий фактор начала и окончания земного пути человека. Сказал Матвей красиво и сам не поверил, что так сказал. Видимо накипело к этому времени, и надо было высказаться. А то сейчас многие в церкви сейчас крестятся, да не всем верится.

Сам Матвей прошел обычный путь ищущего человека, волею судеб в самом начале своего жизненного пути поставленного на рельсы диалектического материализма. И было у него как у всех — «мои первые книжки», творения А. Барто и С. Маршака, затем история в её классическом советском изображении и, наконец, «три источника и три составные части». Теперь можно гордиться, что единственным трояком на госэкзаменах в ВУЗе был с трудом сданный марксизм — ленинизм, а тогда это чуть было не сорвало начало карьеры. Сначала любознательность и стремление выделиться не всем известными и не преподаваемыми знаниями привели Матвея к более углубленному изучению истории. Затем, по цепочке, история, неразрывно связанная с культурой, повлекла его на штурм культурных слоев, оставленных после себя предыдущими поколениями. Ну и как логическое продолжение этого ряда пришла потребность в изучении и понимании религии, как сокровищницы опыта, знаний и мостику к будущему человечества. Ведь именно так, как единство культуры и накопленных духовных ценностей и воспринимается религия теми, кто не впитал слепую веру с молоком матери.

Не будучи «воцерковленным», то есть, инстинктивно сторонясь обрядовости и преклонения перед внешними проявлениями церковной иерархии, Матвей в душе воспринимал заложенную в религии мораль и этику поведения, понимал изложенные в библейских текстах предостережения и все больше убеждался в предопределенности бытия. Но суть Матвея, годами кованная и закаленная в горниле материализма, противилась мысли о том, что он не в состоянии изменить жизнь свою и своего окружения. Не материальные условия этой жизни, а иное, духовное существование, те мучительно тонкие взаимосвязи родных и близких ему людей, которые и составляли основу его нынешнего «я». Такое восприятие картины мироздания помогло Матвею не впасть в грех национального вопроса, который идеально подходит для самого простого и убедительного решения любой проблемы. От личной до государственной.

Иногда, конечно, хотелось рубануть эдак широко, да с общеизвестными энергичными словами и навесить ярлык «во всем виноватого» на представителя определенной религиозной (или национальной — что почти одно и то же) группы. Но Матвей очень старался не поддаваться этим чувствам, а ставил себя на место этого человека, мысленно вживаясь в чужой уклад жизни, заворачиваясь в тот кокон иных представлений об этом мире, иной религии и культуры, которые и делают человека личностью. А если прибавить к этому невидимые глазу болезни, комплексы и душевные травмы, полученные тем человеком за свой жизненный путь, то получится, что он вообще не может реагировать ни на одну из жизненных ситуаций так же как ты. И счастье уже то, что людям удается находить общий язык и темы для совместного радостного времяпровождения. Вот на такие сложные темы говорили батюшка и Матвей тем долгим вечером. И после чая была выставлена на стол, по батюшкиному настоянию, бутылочка перцовой.

А когда Матвей вытащил из детских воспоминаний старенький дом своих бабушек и глядящие со всех стен суровые лики святых, которые грозно вопрошали его, маленького, каждый вечер — «Камо грядешь, человеце?», «Куда идешь, человек?», отец Феодосий расчувствовался и даже пригубил пару рюмок любимого Матвеем «Джемесона». Ведь хорошие напитки в умеренных дозах, как известно, полезны в любых количествах... Изоляция Павла, который в отсутствие своей «Наставницы» стал заметно приходить в себя, давала свои плоды. Вместо основной работы Матвей, по просьбе своего шефа, проводил несколько часов в день с Павлом. Иногда, в зависимости от их обоюдного настроения, они даже не разговаривал. Матвей просто находился рядом, читал или смотрел телевизор. Иногда он подходил к Павлу и старался просто дотронуться до того. Важен был именно этот, физический, контакт. Не известно, что там творилось на уровне двух энергетических полей, но Матвей получал возможность чуть — чуть заглянуть во внутренний мир Павла. Он мог почувствовать если не всю картину живущих там образов, то, по крайней мере, оценить, положительная или отрицательная там атмосфера.

Это — словно цвета. Обычные цвета радуги. Как все запоминают в школе — «Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан» , «Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый». Каждый человек воспринимает цвета по-своему. Есть объяснения и у психологов, особенно по поводу красного, серого, черного и суицидального — фиолетового. Эти же цвета в этом порядке «радуги» определяют карму человека, зоны нахождения жизненно — важных органов и их взаимодействие в процессе биологической жизни человека. Но Матвей просто различал теплоту каждого цвета и по их игре и переливам научился понимать Павла и даже, как ему казалось, помогать Павлу освобождаться от навязанного тому гнета. Когда у Павла было хорошее настроение, они просто беседовали. Обо всем. Весьма способствовала общению и застольная обстановка. Но Матвей заметил, что, в отличие от обычной компании единомышленников, где весело выпитое только способствует единению коллектива и его мыслей, выпивание с Павлом было непредсказуемым. Дойдя до определенной черты (а какой мужчина её знает точно, эту черту?!), Павел замыкался, и найденный с ним душевный контакт обрывался. Но, тем не менее, за эти несколько дней Павел заметно посвежел и уже искал себе применение, исправляя в немаленьком доме своего родственника мелких всяческие дефекты и недоделки. А скажи, вдумчивый читатель, — ну в каком, даже самом ухоженном доме, их нет?

Но остальное стояло на месте. Злоумышленники не пойманы, угроза жизни Павлу не устранена, профессиональная репутация Матвея блекнет в его же собственных глазах. И какие мысли тогда приходят в голову? А приходят они разные. Есть, конечно, классический вариант решения поставленной перед Матвеем задачи. Правдоподобно организуется имитация ухода Павла из жизни, со всем необходимым погребальным антуражем. Затем ожидание положенных по закону шести месяцев для вступления в права наследования и последующая работа по наследникам. Но это скучно, долго и унизительно. И очень дорого. Значит, надо найти этих злодеев уже сейчас. Иного пути нет.

Есть такое понятие — мозговая атака. Это когда несколько головастых собираются вместе, выдвигают разные варианты, критикуют их и находят, в конце концов, наиболее эффективный путь. Или не находят его, но тогда теряют звание «головастых». Матвей взял себе в союзники того, кто был под рукой, то есть старину «Джемесона» и стал рассуждать логически. «Должны они следить за домом Павла? Должны. Найти этих наблюдателей просто так, пока они не выдадут себя, практически невозможно. За домом могут следить из близлежащих поселковых домов, или, что гораздо удобнее, из расположенной рядом московской новостройки. Да мало ли технических средств наблюдения наизобретало прогрессивное человечество!? Надо их выманить».

И через день к опустевшему дому Павла подкатил на стареньких «Жигулях» один из Павликовых приятелей по работе. Он прошел к дому, долго возился с входным замком и, наконец, вошел в дом. Там он пробыл около получаса, вышел со старой хозяйственной сумкой, явно заполненной какими-то вещами, сел в свою машину и тихо покатил из поселка. Думаю, нет нужды говорить изощренному читателю о том, что машину действительно одолжили у Пашиного приятеля, которого «играл» внешне похожий на него оперативник. Конечно, бывший оперативник, применяющий свои специфические навыки, работая на частную охранную компанию. На случай, если бы наблюдавшие за домом злоумышленники не стали следить за машиной, а установив её хозяина по базе данных, явились бы к нему вечером домой, была подготовлена и позже проведена такая операция. Пришедших на следующий день людей Барона встретил «Пашин приятель» и рассказал, что «Паша сам позвонил ему три дня назад вечером и попросил привезти вещи». Вещи были «переданы Павлу у входа в метро», а где сейчас находится Павел, его приятель «не знает». Конечно, он сообщит, как только Павел объявится снова. Люди Барона ушли с чувством выполненного долга, а бывший оперативник с не менее глубоким чувством убрал в карман серьезную купюру, увеличившую его и без того не малый гонорар. Сам же счастливый Пашин приятель отдыхал в это время в пансионате «Веселый рыбачок», в то время как его жена и дети резвились на даче. Да и что бы не резвиться, если на семью «падает» серьезная гуманитарная помощь под благородным предлогом помощи приятелю?

Но в тот день машину «повели» с самого начала. Что и было зафиксировано специально обученными людьми из той же частной охранной компании, работающей по заданию Матвея.

«Приятель» довез «вещи Павла» до московских улиц, заполненных транспортом, и на одном из светофоров сумел «случайно» оторваться от преследователей и исчезнуть в транспортном круговороте столицы. А самих преследователей, пытавшихся разыскать ускользнувшие «Жигули», грамотно «вели» три машины и два мотоциклиста. И грамотно довели до цыганского подворья Барона. Через сутки были сфотографированы все дамы, посещающие этот дом. В переданных, для скорости, по мобильной связи снимках в одной из этих дам Павел опознал «Наставницу». Той сделали детальную фотосессию и даже сумели получить отпечаток пальцев с кружки воды, которую «Наставница», она же Лида, вынесла по доброте своей душевной пожилой прохожей, попросившей у нее напиться. Лидины отпечатки пальцев, как у отсидевшей в свое время в колонии для несовершеннолетних, имелись в картотеке. Затем был отслежен её путь в Институт Всяческих проблем, где добросовестными сотрудниками был составлен её подробный психологический портрет. И зафиксированы дружеские отношения с Дэном. Дальше ниточка обрывалась. И опять помогли дружеские связи. Вышел всё — таки Матвей через извилистые дорожки своих контактов и серьезные испытания для своей же печени на Николая Николаевича.

Хорошо посидев в уютной харчевне с отставным ловцом необычных человеческих душ, Матвей узнал много интересного. О Лиде и Дэне, да и о жизни в целом. Крепко подружились они тогда с Николаем Николаевичем, ибо знал Матвей, что нельзя просто так отпускать таких людей, приобщенных к тайнам Души и не потерявших веру в эту Душу.

Дэн и Барон

После того завтрака в доме Барона Дэн показал, как он видит карты на столе и в руках игроков, угадывает шарик под наперстком. Потом Дэна повозили по павильонам игровых автоматов, которые, как выяснилось, все были под Бароном. Он указывал на автоматы, которые готовы были отдать выигрыш, и их сразу же разрядили. Всё это Дэн проделывал с явной неохотой, по личной и настойчивой просьбе Лиды. На самого Барона Дэн никак не реагировал. Сам Барон, чувствуя духовное превосходство Дэна, относился к нему подчеркнуто вежливо, но все просьбы и вопросы передавал Дэну через Лиду. Дэн категорически отказался от предложенной ему Бароном работы — отслеживать появление в павильонах таких же как он сам, «слишком одаренных», как сказал Барон, а также следить за состоянием автоматов и предупреждать персонал о готовности того или другого автомата дать крупный выигрыш. Отверг он и предложение Барона принять участие, хотя бы в качестве наблюдателя, в серьезных карточных играх. Барон понял, что обсуждать эти вопросы с Дэном бесполезно и отступил. Как оказалось, временно.

Лида всерьез увлеклась Бароном. Они не расставались ни днем, ни ночью. Какие уж там тайные цыганские знания использовал Барон, но Лида была им просто ослеплена. Она смотрела на красавца — цыгана с нескрываемым обожанием, верила каждому его слову и была готова, казалось, ради него на все. Только один раз, глубокой ночью, попыталась она проникнуть своим «внутренним зрением» в мысли спящего рядом Барона. Он тут же открыл глаза, долго смотрел своими бездонными зрачками на Лиду и просто предупредил: — Еще раз попробуешь, убью. Люблю тебя, но убью. Такими, как я, нельзя управлять. А знать то, что у нас в голове, не может даже наш цыганский бог. А он сильнее всех остальных. Той же ночью Барон убедил Лиду уговорить Дэна помочь обыграть казино. — Это — не грабеж. Это — шальные деньги. Они нужны мне, тебе и нашему роду для того, чтобы бросить мелкий грабеж и спокойно заняться хорошим бизнесом, — глядя Лиде прямо в глаза, убеждал её Барон.

И Лиде удалось уговорить Дэна. Видимо, настолько она сама была уверена в то, что ей это надо, что Дэн сдался. Он согласился на один заход в казино и на участие в одной игре.

В субботу вечером, когда начинается Большая игра, Барон и его люди собрались в самом «крутом» из них. Барон получил информацию, что в тот вечер у рулетки сойдутся несколько крупных игроков, давно ведущих негласное соперничество за титул самого рискованного, и ставки обещали быть просто космическими. Барон, в смокинге, с чуть седеющей гривой черных волос, с неизменной золотой серьгой, и красавица Лида в ослепительном платье с сияющими от счастья глазами были, несомненно, самой заметной парой этого вечера. Они ходили по залу, делали небольшие ставки, оживлено разговаривали и ... вызывали завистливые взгляды остальных посетителей. В этом казино, которое, как, впрочем, и все прочие, были под контролем криминала, хорошо знали Барона, и он не вызывал опасений. А Барон выжидал ту самую игру, на которой надо было сделать единственную верную ставку. Ставку на то число, на которое ему должен был указать Дэн. Остальное, а именно уход из казино с выигрышем, было уже делом техники. Для этого и нужны были Барону его самые подготовленные люди, находящиеся сейчас в зале и ожидающие в машинах с затемненными стеклами, припаркованных в узких московских переулках вокруг здания казино.

Сам Дэн тоже находился в зале, хотя попасть в помещение казино для него оказалось не таким простым делом. Несмотря на то, что его приодели подобающими образом, ну никак его облик «ботаника» с безмятежными, широко открытыми на мир голубыми глазами, в глазах охраны не вязался с образом игрока и завсегдатая этого «гнезда азарта». И если бы не два направленных Бароном помощника в элегантных костюмах, которые изобразили шумный восторг при виде Дэна и буквально протащили в помещение казино, бдительные охранники уже были готовы потребовать у Дэна документы и рекомендации. Или того хуже, приставили бы к нему негласного сопровождающего из внутренней безопасности. Впрочем, Дэна всё равно заметили и взяли на контроль, как «нетипичного», ребята из пункта видеонаблюдения, а также работающие в зале сотрудники внутренней охраны. В их задачу теперь входило подвести к «нетипичному» Дэну кого-нибудь из своих и выяснить его планы на вечер, а также психическое состояние.

Дэн вошел внутрь и несколько растерянно посмотрел по сторонам. Наблюдавший за ним из-за колонны Барон тихо выругался про себя. «Просил ведь этого барана зайти пару раз с ребятами в это казино. Чтобы осмотреться и привыкнуть. Не захотел, черт упрямый! Если бы не его дар, да не Лида, давно бы убрал этого ясновидящего! Но за это он у меня еще не одну игру поработает! А потом, когда на этом повяжу, заставлю на меня пахать по-настоящему!» Вспомнив данную ему инструкцию, Дэн взял с подноса проходящей мимо официантки бокал с соком и стал ходить между столами, ожидая мысленного сигнала от Лиды. Дело близилось к двум часам ночи. Дэн изрядно устал и устроился на низком кресле около барной стойки. По знаку Барона, к нему время от времени подходили его люди, чтобы поставить очередной бокал с соком и отпугнуть девиц, которые уже неоднократно пытались найти подход к неиграющему Дэну. Именно то, что он не играл, и привлекло к нему серьезное внимание охраны. За Дэном уже прицельно следили. Наконец Барон увидел, как у дальнего стола с рулеткой собрались интересующие его игроки. С раскрасневшимися от игры и выпитого лицами, с висящими на их руках девицами модельного вида. Были уже сделаны пара ставок, и, судя по восторженному визгу, кто-то даже выиграл.

Барон почувствовал, что настал его момент, подошел к столу и поставил на один из квадратов игорного поля солидную кучку крупных фишек. Стоящие вокруг стола игроки оживились и увеличили ставки. Барон проиграл и незаметно подмигнул Лиде. Та, с деланным жеманством, прижалась к плечу Барона: — Какой ты у меня рисковый, дорогой! За это люблю еще больше. А давай, за наше счастье еще больше поставим? Путь все видят, как играют настоящие мужчины!

Висящие на руках других игроков девицы наперебой заверещали, требуя от своих кавалеров такой же удали. Горы фишек на зеленой игровой скатерти стремительно росли. По внутреннему вызову Лиды к их столу подошел Дэн. Несколько секунд он смотрел на стол, на рулетку, на руки крупье и так же мысленно назвал Лиде число, на которое надо было ставить. Та прошептала это число на ухо Барону, который, выхватив у подбежавшего помощника поднос с жетонами, высыпал их на заветный квадрат. Гора фишек была настолько большая, что часть фишек пересыпалась на соседние квадраты. Не успел Барон назвать число, на которое он ставил, как крупье громовым голосом произнес свою знаменитую фразу о том, что ставки уже сделаны и несколько быстрее, чем это было заведено, вбросил шарик в крутящееся колесо рулетки. За столом установилась полная тишина. Колесо фортуны замедлило свой бег, и шарик остановился на той самой цифре, которую назвал Дэн. Но крупье, назвав это счастливое число, вдруг стал сдвигать все фишки, включая фишки Барона, к себе. — Погоди, я же выиграл! — прошрипел буквально остолбеневший от такого беспредела Барон.

Но крупье невозмутимо ответил:

— Ваша ставка лежала на другом квадрате, а вы не назвали, на какое именно число вы ставите.

За столом воцарило абсолютное молчание. Остальные игроки сочли за благо отойти. Свидетельствовать против казино в пользу неизвестного большинству из них цыгана никто не хотел. Да и кому нравится, когда выигрывает другой! С одной стороны стола стоял наливающийся бешенством Барон, к которому подбежали все его помощники; с другой — невозмутимо скрестивший руки на груди крупье, за спиной которого, как по мановению волшебной палочки, выросла стена охранников казино. Причем, в отличие от обезоруженных на входе в казино людей Барона, охрана была вооружена. Но свита Барона, привычная к рукопашным схваткам, была настроена решительно и теснее смыкалась вокруг Барона. К тому же они были уверены, что их группа поддержки, ожидающая на улицы, с минуту на минуту сомнет внешнюю охрану и придет на помощь. В самый ответственный момент, когда, казалось, достаточно было одной искры, чтобы вспыхнул бой, раздался властный окрик — «Всем тихо!» и в зал вошел хозяин казино. Он давно наблюдал за развитием событий на экране монитора в своем кабинете и успел к самой кульминации событий. Жесткий и хладнокровный, он шагнул к стоящим друг напротив друга партиям бойцов, вдруг широко раскинул руки и, улыбнувшись, сказал: — Дэн, дружище. Вот и сбылось... Как же я рад тебя видеть!