Москва 7528 год (от сотворения мира)
Огромное спасибо
- тем моим любезным читателям, которые красноречиво убедили меня в необходимости продолжить «тему Матвея» в моих рассказах. Он мне самому не безразличен, ибо чувствую некое родство;
- тем моим любезным читателям, кто оценил и одобрил историческую составляющую моих трудов. Несмотря на кропотливость и трудоёмкость процесса подбора сведений из прошлого, мне это самому нравится;
Тем моим любезным читателям, которые просят добавлять в повествование лирические, романтические и, наконец, любовные сцены, категорически отвечаю –
НЕТ! Мне еще хочется жить! И творить!
Вместо вступления
Такая вот это была традиция. Еще не обычай, освящённый пусть не столетиями, но хотя бы десятилетиями, но уже хорошая, добрая традиция, позволяющая не растерять друзей в круговороте жизни и держать руку на пульсе этой самой жизни.
Раз в пару недель, но не реже раза в месяц, собирались они, сослуживцы по прежней государевой службе, в каком-либо укромном, но вкусном уголке нашей столицы, и там, под незатейливые, но традиционные для их вкусов и этой харчевни яства и нечастое чоканье запотевших рюмок вели неспешное общение. Незлобливое, но просто содержательное. Так уж сложилось, что острых политических и экономических тем, особенно своей страны, они не затрагивали, знакомых грязью не обливали.
Адреналина им всем хватило в их прошлой жизни, и они просто общались. Официанты любили их за незлобливость, щедрые чаевые, культуру пития и не очень сильно возражали, когда к честно заказанной в харчевне бутылочке они украдкой, отдавая дань своей далеко не сытной молодости, разливали принесенный с собой нелегальный бутылёк.
И деньги у них были, и понимали они незаконность этого разлива, а также экономическую составляющую негодования хозяев харчевни, но хотелось еще раз ощутить себя совсем молодыми, пройтись по этому совсем уже не острому краю мнимой опасности. А как это роднило!
Беседовали всегда спокойно, без надсаживающего душу надрыва и пафоса повествования, просто рассказывая друг другу об интересном в их жизни. Так получилось, что, уйдя с государевой службы, осели они довольно удачно в сытых местах, где без риска и ненужных теперь никому подвигов, честно зарабатывали на жизнь, сознательно вычеркнув из своей памяти укорачивающие жизнь воспоминания. Как говаривал кто-то из классиков – «Гораздо проще разговаривать с десятью, у которых всё есть, чем с одним, у которого чего-то остро не хватает!»
У них хватало.
Если не всего, чего, как известно, не бывает по природе человеческой, то всего необходимого для нормальной жизни. А главное, им хватало разума не требовать и не желать несбыточного, и не обвинять в его отсутствии тех, кто всё равно не поможет.
Последние пару раз встречались в обнаруженной кем-то из приятелей хинкальной у Белорусского вокзала. Прекрасная еда, замечательно оформленный зал, отсутствие «чистаа…» вокзальных персонажей пришлись по душе, и было решено провести очередное заседание клуба друзей там же.
Медленно бредя к своему троллейбусу по пустынному в этот поздний декабрьский вечер Бутырскому валу, Матвей любовался городом и погодой. Удивительно безоблачное темно-синее небо над Москвой было красиво подсвечено праздничной иллюминацией Тверской и начала Ленинградского шоссе. Редкие в том районе витрины были красиво освещены и украшены новогодней и рождественской символикой, и даже у мрачноватого присутственного здания очередного силового ведомства в темных окнах видны были огоньки маленьких ёлочек.
Тихо падал пушистый снег, подчеркивая некую сказочность и нереальность умиротворяющей тишины этого уголка вечно суетливой и копошашейся Москвы. На этом фоне особенно торжественно смотрелась величественная белая церковь, нависшая над самим Бутырским валом и отделенная от суеты мира лишь узким тротуаром.
Матвей знал, что это одна из старообрядческих церквей города. Живо интересуясь историей своей страны и её столицы, Матвей знал в общих чертах историю раскола в рядах русской православной церкви, читал о деяниях патриарха Никона, трагической судьбе неистового протопопа Аввакума и гонениях, которым подвергались староверы в петровские, да и последующие за ними, времена.
Вечер, обстановка и внутреннее состояние Матвея не требовали спешки, и он позволил себе задержаться у храма, любуясь его строгими, но такими возвышенными очертаниями, устремленными ввысь. Белоснежные стены были скромно расцвечены рождественскими украшениями, более похожими на самодельные, что их выгодно отличало от китайского новогоднего ширпотреба. Прочитав на табличке, что сей старообрядческий храм был соодружен во имя Святителя Николая Чудотворца, он собрался, было, продолжить свой путь.
Матвея остановил непривычный для него одиночный удар колокола на звоннице храма и одновременно легшая на его плечо незнакомая рука. Рука была интереснее колокола, и резко обернувшись и стряхнув с себя овладевшую им задумчивость, он, уклонившись, как положено, в сторону, обернулся, готовый к адекватной реакции. В их среде не было приняло не то, что тихо подходить со спины, а тем более – дотрагиваться. Не знаю, что там говорят психологи о «неприкасаемости личного пространства и вторжении в зону комфорта», но инстинкт самосохранения и отрепетированные когда-то, но на всю жизнь, приемы самообороны, как и талант, не пропьешь…Так любил говаривать их тренер, сам трагически унесенный в неполные шестьдесят лет этим самым Зелёным Змием.
Готовый увидеть кого-то из знакомых или, ему же хуже, уличного попрошайку или незадачливого грабителя, Матвей был удивлен, увидев перед собой нелепого старичка с мохнатыми бровями и торчащими из-под скособоченной лыжной шапчонки седыми лохмами. Из-за толстых стекол очков на Матвея в упор смотрели когда-то ярко-голубые, а сейчас просто выцветшие глаза.
Реакция Матвея на его прикосновение заметно сконфузили старичка, но он быстро пришел в себя и заговорил, не отводя своего пристального взгляда.
- Мил человек, Бога ради, прошу простить за касание. Просто не знал, как окликнуть незнакомца. «Товарищ?» - вроде как отказались все от товарищей, «сударь» - вроде не ловко по возрасту, не те года еще. На «господина» еще и обидеться мог бы, служивый…
- А почему решили, что я – служивый?
- Дак ходишь так. Руки в карманах не держишь, шаг сторожкий, но твердый. Смотришь вокруг, не глазея, но словно запоминаешь всё, или вспоминаешь, где раньше видел. Так охотники ходят, дознаватели да пластуны казачьи… «Наблюдательный дедок!» – подумал Матвей, хотя сравнение с пластунами, этими казачьими разведчиками – диверсантами, ему явно польстило.
- Ладно, отец. Считай – проехали! Простил, хотя вот так, сзади, не рекомендую к незнакомым подходить, даже дамам. Народ пуганный, ненароком и обидеть могут, незнаючи, - сам того не ожидая, перешел Матвей на этот стиль говора, который ему казался «прежним», - чем помочь могу, отче?
- Да это не мне помощь нужна, а тебе. Смотрю, стоишь у храма, любуешься, а не заходишь. Или потерял что-то, или себя ищешь? Давай вместе зайдем, помогу, если что….
- Спасибо, отец. Я просто стоял, любовался… Сколько раз мимо ходил, а сегодня как первый раз увидел. Это ведь старообрядческая церковь? Вот и вспоминал, что о расколе знал. Это ведь история нашей страны!
- Ну, так зайдем. Оттуда история виднее. Чего нового узнаешь, доселе не знаемого. Может, весть какую свыше получишь. Ведь знаешь, поди, как Евангелие переводится?
- Благая весть, кажется…
- Верно! Вот и на тебя благая весть может снизойти. Зовут-то тебя как, служивый?
- Матвей.
- Вот и будет Евангелие для Матвея. А дальше весть понесёшь, будет уже Евангелие от Матвея!
- Нет, спасибо, отец. Вестей не жду, да и опасаюсь я их, особенно нежданных. Не воцерковлённый я человек, хотя и крещен при рождении в православие. А ходить в православные храмы как турист, или, как эти, новые, - якобы возверовавшие, не могу. Да и не крещюсь, не умею. Тем более, знаю, что у старообрядцев и наложение на себя креста иное – двуперстием. Так что уволь, отец. Хотя и интересно было бы на ваши иконы посмотреть, на их суровые, темные лики….
- Кто это тебе про темные лики наплёл?
- Так везде в литературе так про раскольников написано.
- Врут всё! Иконы у нас светлые, радостные, от византийского чина, продолженного на Руси киевской школой. А темные лики – то у новгородцев, самой природой призванных суровость и твердость свою в ликах святых славить! Раскольники – не старообрядцы, а сам Никон, внесший ересь в старорусское православие. И те, кто ему следует! Кто в золото разряженные, как ёлочные игрушки, у златых же икон ходят, лишь Маммону, языческое божество стяжательства, своим видом теша! Нет им веры, историю своего народа поправшим, сладкими речами да льстивостью к власти место свое иерархическое выслужившим. Но Бог всё видит! Терпит, правда, долго… Но придёт час, воззовут трубы небесные!
Ибо сказано – Мне отмщенье, и аз воздам!
Старичок распалился. Глаза его гневно блестели вместе со стеклами очков. Седые кудряшки под лыжной шапочкой завились, образовав нимб вокруг чела. И стал он похож на гневного бога Саваофа, виденного Матвеем на одной из картин великих итальянцев. Всерьез опасаясь, что его нечаянного собеседника может хватить удар, Матвей аккуратно, взяв того под руки, довел по ступенькам до ворот храма и, отворив тяжелую створку, впустил в переполненную, к его удивлению, церковь. Войдя внутрь, старичок моментально успокоился, осенил себя крестом, и уже совершенно спокойным голосом сказал Матвею.
- Спасибо. Приятно было поговорить. Если Вы захотите вернуться к нашей теме, обращайтесь, - и он быстро сунул Матвею белый квадратик визитки.
- Благодарю, но я не думаю… – начал, было, Матвей, но старичок довольно невежливо прервал его.
- А я думаю. И знаю. – после чего быстро растворился в толпе молящихся. Выйдя на улицу, Матвей прочитал визитку при свете уличного фонаря. На одной стороне был длинный перечень российских и иных учебных заведений и список титулов от академика и профессора, до доктора исторических наук и богословия. На второй стороне было напечатано имя, ничего к тому времени не говорившее Матвею.
Конечно, он не выбросил визитку, а аккуратно сунул её во внутренний карман пиджака.
«А что, а вдруг?»
Остаток пути Матвей проделал быстро и молча, дав себе перед сном зарок обновить свои знания о старообрядстве, надеясь, впрочем, что в практическом плане они ему не пригодятся.
Хочешь насмешить Бога, расскажи ему, что ты думаешь о своём будущем. Выполняя свой зарок – а Матвей гордился тем, что старался не забывать о своих обещаниях, даже себе и близким, он залез в Сеть с запросом о старообрядцах. Нахлебавшись… полезной информации, он нашел дома свой старый, еще студенческий, членский билет в Ленинскую библиотеку, и вечером, гордясь собой, отправился в это святилище знаний. К его удивлению, пропуск сработал, его пустили в общий зал, быстро предоставив по запросу несколько электронных книг.
Поскольку Матвей не искал ничего конкретного, он быстро, по диагонали, пробежал страницы текста, вычленив основную нить событий в этой, столь запутанной, теме. И долго сидел просто так в этом, пусть отремонтированном, но до боли знакомом зале с зелеными лампами, вспоминая проведенные здесь вечера, украденные у друзей и подруг ради рефератов и курсовых работ. Ну не мог он тогда опуститься до уровня списывания или выдергивания цитат из газет и научно-популярных брошюр в институтской или районной библиотеке!
Правду говорят – воспоминания о себе, любимом и героическом, это и есть наступление старости. Но шутки в сторону! Зарок выполнен, знания обновлены. Жизнь продолжается! Через пару недель, поздравив друзей в хинкальной с Новым годом, Матвей прошел мимо храма на Бутырской, не останавливаясь, лишь приветственно мотнув головой – «Плавали, знаем!». Но глаза пристально шарили вокруг, фиксируя – а нет ли многоумного старичка-академика и прочая, прочая…
Старичка не было. Как не было его и через месяц, и через два. А через три месяца, когда уже растаял снег и набухли почки деревьев, хинкальную закрыли, и клуб друзей перенёс свои заседания в другой район, где о теме староверов уже ничего не напоминало.