И, отъезжая от лагеря, десятник отметил про себя, как деловито, без суеты, двигались в лагере люди при звуке набата. Женщины просто забрали детей с улицы, закрывали двери и ворота. Мужчины выходили из домов полностью вооруженные, неспешно садились в седла и сразу разъезжались по известным местам сбора. В несколько минут лагерь опустел, превратившись в военный городок.
Звук набата был хорошо слышен в лагере Ярого, поэтому, когда Лекша туда подъехал, сотник уже поднял и вооружил всех своих воинов. Часть посадил на имеющихся лошадей. Оставшихся безлошадными вооружил всем подручным оружием - пиками, дубинами, шестоперами и кистенями, построил шеренгами и готов был уже выступить в сторону хорошо видного сторожевого дыма. Даже слабый еще Ваньша пытался подняться и идти с ними, но Ярый сурово приказал:
- Лежи. Еще с тобой возиться. Успеешь еще здесь повоевать. Вижу, здесь без сечи не скучают.
Решили, что Лекша поскачет поднимать стан дозорных, Ярый, со своим конным отрядом, присоединится к сотне атамана, а пешие, с одним из подручных Ярого, знающим местность, подойдут, как смогут.
Дозорные тоже видели дым и слышали набат. Бывалые воины, они в полном вооружении стояли у стана, ожидая команды атамана. Вскоре и дозорные, и воины Ярого присоединились к атаманской сотне.
Путь ногайцам, орда которых была хорошо видна на заснеженном поле, преграждал небольшой увал. По его гребню атаман и расставил своих людей, выстроив их цепью, что зрительно увеличивало их число. К атаману подскакал гонец и сообщил, что отряд Керим-бека числом около двух сотен сабель стоит в распадке в десяти полетах стрелы, готов к выступлению, но пока воины не в седле, очевидно, ожидая команды. Все, кого удалось собрать в лагере, числом около четырех десятков, стоят напротив и готовы атаковать, если этот отряд двинется на лагерь или на помощь «восставшему» роду.
- Не начинайте битву раньше времени! Бить – только если кинутся на лагерь. Если пойдут сюда, следовать за ними, и не нападать, пока не втянутся в битву. Если битва будет...- атаман пристально вглядывался в приближающуюся толпу ногайцев.
- Медленно идут. Не вижу впереди всадников. Да они гонят перед собой женщин и детей! Вот сучьи дети! Это чтобы мы их стрелами не посекли и пиками не достали. Ну да ладно. Лекша, со мной! Дьяк, случись что, знаешь, что делать. Ярый, помоги ему!
Помощник атамана, гордый тем, что атаман повысил его до «Дьяка», важно кивнул головой.
Атаман, взяв у сопровождавшего его всадника свой бунчук, из трех волчьих хвостов, привязанных к острию длинной пики, в сопровождении Лекши медленно поехал навстречу ногайцам. От их толпы тоже отделились двое всадников и двинулись к атаману. Орда продолжала двигаться, остановившись по знаку руки одного из всадников шагах в пятидесяти от переговорщиков. И хотя ногайцы оказались ближе, чем цепь всадников атамана, что являлось нарушением чтимых правил войны, атаман не стал «терять лицо» и подзывать своих ближе.
Один из ногайцев был настоящим батыром и, сидя на своей низкорослой степной лошадке, почти доставал своими ногами до снега. Второй, уже с седой бородой, гордо сидел в богато украшенном седле.
- Салам тебе, атаман, - поздоровался седобородый.
- Салам, салам. Извини, не знаю твоего имени, - так же степенно отозвался атаман.
- Мой хозяин – почтенный Бектемир - бек, брат хана Ногая, хозяин сотен кибиток и тысяч коней! – прохрипел батыр.
- Уважаемый Бектемир - бек, зачем пришел в наши земли, земли Великой империи монголов?
- Это – мои земли. Мои отцы и деды владели этой землей с момента её сотворения. И реки, и леса тоже были нашими. Вы отобрали их, и настало время всё вернуть. Хан Ногай выделил наш улус из Орды, а значит и эти земли принадлежат теперь снова нам!
- Уважаемый Бектемир-бек, а разве великий хан Сартак, правнук самого Чингизхана и сын могучего Бату-хана, не взял своей саблей эти земли, вручив вашему верховному хану ярлык на ханство от имени Империи монголов? Верховный хан ногаев, как и его сын Керим – бек, обещали исправно платить дань и не требовать назад эти земли. У меня тоже есть ярлык хана Сартака, севшего в Белую юрту Орды, где прописано, что что эти земли принадлежат Орде, а я надзираю здесь за порядком и охраняю собственность Орды.
- Керим-бек и его отец – проклятые шакалы, обманом захватившие белую юрту после великого хана Ногая. Они не имели и не имеют на это права, поэтому наш род и еще несколько родов великого племени ногаев не признаем ни их власть, ни ярлык Орды, - Бектемир - бек почти прокричал эти слова, а его телохранитель-великан схватился за рукоять своей сабли. Лекша сделал то же самое, но атаман поднял руки в знак того, что не хочет ссориться.
- Уважаемый бек! Мы сейчас обсуждаем с вами соглашения, заключенные самыми верховными правителями наших народов. Я не могу нарушить клятву и пустить вас на эти земли. Если вы попытаетесь сделать это силой, будем биться. У меня здесь почти четыре сотни опытных всадником. Еще сюда идут две сотни пеших воинов. А вы знаете, как дерутся наши пешие воины. А главное – через день – два здесь пройдет в землю русов отряд хана Неврюя, около трех тысяч сабель. Что он сделает с теми, кто пытается отобрать у Орды её земли? Подумайте о своем роде. Неврюй истребит всех.
Видя, что Бектемир-бек колеблется, атаман продолжил:
- Вас подбил на этот поход Керим-бек. Не знаю, как, но он обманул вас. Сегодня он пришел ко мне и сказал, что ваш род идет на нас войной и хочет всех вырезать. Сам он пришел с отрядом в двести сабель, который спрятал в распадке, не так далеко отсюда. По его замыслу, мы должны были посечь друг друга в битве, а потом он добил бы и вас, и нас. Так он убил бы сразу двух сайгаков – избавился бы от врагов в стане ногайцев, и пограбил бы потом наш лагерь. А Орде, которая не спускает таких оскорблений, сказал бы, что на лагерь напал изменник Бектемир-бек, а он пытался защитить нас, - дожимал атаман бека. В этот момент на гребне показались копья воинов Ярого, вставших в одну линию с всадниками. Прибытие дополнительных сил окончательно убедило бека в пользу мирного решения вопроса с атаманом.
- А где сам Керим-бек? Я должен посмотреть в глаза предателю и заставить его сказать правду, - бек пытался «сохранить лицо».
- Я ему сразу не поверил и оставил в лагере под охраной. Если мы договоримся о мире, уважаемый, я подарю вам Керим-бека. И если вы правильно решите с ним вопрос, то ваше старшинство среди ногаев будет неоспоримо, а земли его рода отойдут вашему.
- Где его люди? Они или подчинятся мне, или я их уничтожу, - седоволосый грозно взмахнул саблей, и воины за его спиной повторили его жест.
- Поехали, уважаемый. Мои люди покажут вам дорогу и проследят, чтобы никто из этих негодяев не ушел от вашего справедливого гнева. Только надо спешить, пока его отряд не решил отбить презренного Керим-бека. А вашему доблестному воинству кто-то мешает двигаться быстро.
- Да, это пленные русы. Мы отбили их по пути.
Видя, как нахмурился атаман, бек быстро добавил:
- Я дарю их вам. В обмен за Керим - бека.
- Спасибо. Тогда, уважаемый Бектемир-бек, давайте обнимемся в знак того, что у нас нет вражды. Пусть и воины наши это увидят. И я очень надеюсь, что, когда верховный хан всех ногаев Бектемир-бек вновь посетит нас, наша встреча будет еще сердечнее.
Атаман и бек сошли с коней и обнялись, что было встречено громкими криками ликования с двух сторон. Умирать в этот день никому не хотелось… Правда, ногайцы еще не знали, что их битва – впереди.
Атаман и бек сели на коней и так же, не спеша, вернулись к своим. Подъехав, атаман приказал Дьяку:
- Пусть ногайцем покажут путь к отряду Керим-бека. Они должны напасть друг на друга. Вы оба, - обратился он к Дьяку и Ярому, - идете туда же. Идите рядом с ногайцами и не высовывайтесь. Если начнется сеча, следите, чтобы никто не прорвался к лагерю. Если вдруг замирятся… В общем, они не должны объединиться против нас! Понял, Дьяк?
Тот кивнул головой и поскакал выполнять приказ.
- Я – в лагерь, Керим-бека проведать. Лекша, со мной! – атаман рванул коня и, не оглядываясь, поскакал прочь.
Ногайцы оставили пленных, которых гнали перед собой и столпились вокруг бека. Тот, по всей видимости, нашел нужные слова, понятные их сердцам. После короткой, но яростной, речи бека, степняки взметнули в воздух сабли и показали полную готовность умереть за своего властелина. После чего, ведомые проводниками из отряда дозорных, они поскакали в направлении притаившегося отряда Керим-бека. Оставшись без охраны, пленные русичи, тяжело опускались прямо на снег, не веря в свое неожиданное освобождение. Перед тем, как во главе отряда своих конников отправиться, как наказал атаман, сопровождать ногайцев, Ярый успел дать указание своим пешим воинам помочь пленным дойти до лагеря.
Пока ногайцы, скрытно сопровождаемые атаманцами, шли к отряду Керим-бека и не знали, ждет ли их братание или битва, - а если битва, то с кем? – атаман, Лекша и, конечно, Малой на взмыленных конях ворвались в лагерь. Когда атаман взбежал на крыльцо дома, он увидел смущенные лица стражников.
- Что? Ушел? – и рука атамана до белых костяшек сжала рукоять сабли.
- Нет, атаман, убили мы его. Как вы ушли, человек Керим-бека, с которым он прискакал утром, стал рваться к беку, кричал, что должен его видеть. Бек, услышав, что его человека не пускают, схватился за саблю и пошел на нас. Ну, мы его... пиками. Верткий был, собака, не давался. Зарубить мог.
- Ну, туда ему и дорога, - неожиданно спокойно сказал атаман, - вот оно само и сложилось. А второй где? Тоже – пикой?
- Нет. Взяли его. Народ на площади помог. Навалились, только помяли малость. В холодной сидит. На цепи. Пойдешь допрашивать?
- Не до него сейчас. Пусть сидит. Там решим, что с ним делать.
- Но мы-то не виноваты, отец – атаман? – стражники мялись, закрывая своими широкими плечами вход в дом.
- Не виноваты! Еще по чарке налью. Да дайте вы пройти, медведи! – атаман раздвинул стражников и зашел в дом, где на полу, залитый кровью, лежало тело грозного некогда Керим-бека, так хотевшего стать верховным ханом ногаев.
- Да отнесите вы его в сарай! И здесь приберите! Не могли одного степняка вдвоем тихонько убрать. Хорошо, пиками своими образ не повредили, - ворчал атаман, лихорадочно выстраивая варианты поведения в этой ситуации. «А ничего! По меньшей мере, мертвый Керим лишнего не наговорит!» Эта мысль его успокоила, и он налил себе ковшик медовухи. И с удовольствием выпил.
Вспомнив про Лекшу и Малого, вышел к ним на крыльцо.
- Здесь пока останьтесь. Если там управятся, то и без вас управятся. А коль, не дай Бог, сюда ногайцы нагрянут, лишние сабли здесь не помешают.
Площадь была безлюдна и непривычно тиха. Даже колокол молчал.
- Лекша, Лекша, - услышал вдруг десятник такой родной голос. От дверей церкви через площадь к нему бежала Гюльсан, не обращая внимания на грязь и лужи. Подхватив её на руки, он целовал её, не замечая смотрящих на них Малого, стражников, атамана и еще с десяток любопытных глаз, невесть откуда появившихся вокруг.
- Молодец, что приехала. Нашло отца Онуфрия?
- Да, нашла. Мы с ним много говорили, - она перешла на шепот, - а у него там, в церкви, за занавеской, булава стоит и сабля. Большая…
Но не выдержала и снова защебетала:
- Как у вас там? Отец Онуфрий говорит, что беда была близко, но всё почти обошлось. Это так?
- Так, всё так.
- Лекша, а я монеты и камешки с собой взяла. Вот, в мешочке. А то на что мы дом строить будем? – и она лукаво взглянула на Лекшу.
Тот даже не нашел, что ответить. Из двери церкви вышел отец Онуфрий.
- Чего вцепился в девицу? Иди, дела свои воинские твори! У нас с Марией еще долгий разговор.
- Какой такой Марией? – не понял Лекша.
- Крестить её так буду. Аккурат поминанье святой Марии, - батюшка перекрестился, - грядет. Ступай, ступай! Пойдем, дщерь моя. Здесь всё мирское, а нам о душе поговорить надо. Самое время.
Сидевший в распадке отряд Керим-бека уже начинал волноваться. Только командир отряда Буртай, близкий родственник Керим-бека, был посвящен в тайну их похода. Воинам было объявлено, что они ограбят лагерь, когда все его защитники уйдут на битву с другим врагом, где будут разбиты. И только он, Буртай, знал, что его хитромудрый родственник Керим – не даром он уже почти сумел занять юрту верховного хана ногаев, - придумал этот план и сейчас сам – о храбрый! –осуществляет его.
Керим-бек подстроил поход своего давнего недруга Бектемир-бека на свои родовые, но ранее отвоеванные Ордой, земли. Он знал, что атаман Ухо (давно считавший эти земли на окраине Орды своими) не отдаст их без боя. Керим хотел, чтобы в предстоящей битве Бектемир и Ухо истребили свои силы. Потом их можно было добить и ограбить лагерь, свалив вину на Бектемира. А смерть самого Бектемира отдавала Кериму белую юрту верховного хана и все, чем владел его недруг. Керим–бек понимал, что атаман Ухо поверит только ему, племяннику великого Ногая, и вынужден был рискнуть и самому отправиться в лагерь. Кто не рискует…
Керим–бек приказал в случае битвы, которую его отряд непременно услышит, незаметно подойти к месту и истребить всех выживших, прежде всего Бектемир–бека и атамана Ухо. Потом – напасть на лагерь и уничтожить всех. Если битвы не будет, Керим–бек велел просто подъехать к лагерю и вытащить его, силой или миром.
Ожидание длилось томительно долго, и Буртай уже хотел оправить к месту предполагаемой битвы еще кого–нибудь из своих людей, когда его прискакавший лазутчик сообщил, что ногайцы Бектемир - бека приближаются к месту их засады. Не зная, что делать в такой ситуации, Буртай решил выполнить приказ Керим–бека и двинуться на лагерь, но, когда его воины, вскочив на коней, уже готовы были выполнить этот его приказ, они увидели вставший на их пути лес пик засады. Его отряд оказался зажатым между двумя противниками. Буртай колебался, отгоняя от себя единственную спасительную мысль – «Бежать!» - только из страха перед своим могущественным родичем, Керим–беком. Выполняя приказ атамана, засада не нападала на противника, а просто стояла на его пути к лагерю. Ногайцы Бектемир–бека, увидев отряд Буртая, направились, не меняя своей походной рыси, на него. Сам бек, на своем длинноногом аргамаке, сверкая бородой и не вынимая сабли, скакал во главе своих воодушевленных воинов. Он был полон решимости строго спросить с воинов Керим–бека, за кого они хотят сражаться, и в случае их подчинения, милостливо простить их и принять в число своих сторонников.
И в тот момент, когда он уже почти доскакал до воинов Буртая, которые тоже пока не обнажали сабель, из придорожного подлеска вылетела стрела и сразила бека Бектемира. Седобородый откинулся в седле, и аргамак скинул тело на землю.
- Бека убили! Керим–бек убил Бектемира! - истошно завопил батыр – охранник, соскакивая со своего конька у бездыханного тела своего хозяина. Этого оказалось достаточно. Ногайцы Бектемира, не пришедшие в себя после долгой скачки, выхватили сабли и кинулись на всадников Буртая. Тем ничего не оставалось делать, как принять бой. И завязалась кровавая сеча! Ногайцы, потомки свирепых степных воинов – половцев, славно бились в тот день. И когда вечернее солнце, тоже уставшее за этот длинный и непростой день, озарило своими красными лучами такой же красный от пролитой крови снег, совсем немного всадников как с одной, так и с другой стороны остались на поле. Уже не крича пронзительными голосами боевые кличи своих родов, они молча рубились, с хрипом поднимая и бросая вниз свои вдруг потяжелевшие сабли. Давно лежал с разрубленным черепом Буртай, и могучий стражник в последнем усилии подполз и прикрыл своим иссечёным телом своего властелина Бектемира.
Атаманцы, по команде Дьяка, окружили поле брани, на которое уже опускались вечерние сумерки, и добивали тех, кто пытался уйти. Не важно, в сторону ли лагеря, или к себе в степь. Никто не должен был унести с собой тайну неудачного похода ногайцев. И не должно было остаться на поле тел иных, кроме тел ногайцев, побитых в смертельной битве друг с другом.
И когда битва закончилась, пошли атаманцы, с запаленными факелами, по кровавому полю, добивая раненных ногайцев и следя, нет ли среди них своих. Только двух человек потеряли они в тот день. Двух дозорных, не добежавших до сигнального костра, которых успели отследить и проткнуть стрелами люди Буртая. Да ранил одного всадника из новичков Ярого ловкий ногаец, пытавшийся уйти от погони. Дьяк строго – настрого приказал не обыскивать, как это было принято, тела убитых, а быстрее вернуться в лагерь. Правда, проследить за выполнением этого приказа он уже не мог. Темно, да и вообще…
Но собрать и перегнать в лагерь коней и припасы как Бектемира, так и Керим-бека, Дьяк, конечно, распорядился. Не пропадать же добру!
Первыми радостную весть о том, что атаману удалось избежать битвы и отвернуть орду Бектемира, принесли освобожденные из полона русичи, которых привели в лагерь ратники Ярого. Освобожденных от оков, до крови стерших их кожу, изможденных, грязных и оборванных русичей разместили в том же сарае, который ранее приютил Ярого и его людей.
Было их около трех десятков человек, молодых мужчин и женщин. Из их сбивчивых рассказов поняли, что родом они из-под Чернигова и были взяты в полон кипчаками во время очередного набега. Кипчаки намеревались продать их крымским татарам, которые держали всю торговлю живым товаром на морском побережье. По пути в Таврию их отбили ногайцы, у которых их снова забрали ногайцы, но другого рода. Последним их хозяином стал Бектемир-бек. К тому времени из более чем ста человек пленников осталось меньше трети. Уже понимая за долгое странствие язык степняков, они услышали, что люди Бектемира шли в набег за новой добычей, а потом хотели продать весь свой живой товар тем же татарам. Толком еще не понимая, куда попали, были они счастливы уже тем, что их объявили свободными. Лекарь осмотрел и оказал посильную помощь нуждающимся. С отеческим словом приходил и отец Онуфрий. Сердобольные женщины из лагеря принесли еды и что могли, из одежды.
Опросив освобожденных, атаман Ухо вынес им свое решение:
- Пока вы здесь, вы вольны поступать так, как решите сами. Захотите вернуться, идите. Но едва ли сможете одолеть весь путь без защиты. Через нас проходят отряды князей из русских земель. Идут как в Орду, так и обратно. Если им повезет... Можете пойти к ним и поменять одно ярмо на другое. Захотите остаться, примем. Наши люди вам расскажут, как мы здесь живем. Любо вам так жить – милости просим! Здесь есть земля и воля. Остальное добудете сами. Ночь проведете здесь, а завтра должны определиться. Даром кормить не можем.
Забегая вперед, хочу поведать, что эту первую ночь на свободе провели они, почти не смыкая глаз. Вспоминая пережитое, сами удивлялись, что выжили, и роняли слезу над памятью своих товарищей, не перенесших полон и оставленных в степи, без отпевания и погребения. Трудно им было вот так, сразу, решить свою судьбу. Да и кто смог бы… Еще, казалось, вчера было детство и отрочество в родном доме, семья, близкие, первая любовь. Потом – набег, кровь, жестокость, побои и унижения. Смена хозяев, а значит, новые побои и унижения. И вдруг, как прыжок в пропасть, освобождение. И впереди – стена, с которой надо прыгнуть. Куда? Зачем? И подсказать некому. Очень хотелось домой, но умом понимали, что сами не дойдут. Да и что там, дома? Пепелища? Прах некогда родных людей? Остаться здесь? А что это – здесь? Кто эти люди? Известно лишь, что они не степняки и не вешают ярмо. Пока не вешают…
Свое судьбоносное решение мало кто из них принял в ту ночь. Утро вечера мудренее.
А утром к сараю потянулись люди. Они все по-разному пришли в этот лагерь, у каждого за плечами своя история. Были и такие, кто тоже прошел тропою рабства и помнил тяжесть колодок. Путь человека извилист, но кто одолевает его собственными потом и кровью, знает, как важна поддержка и совет. И, принося еду и одежку, люди заговаривали со вчерашними пленниками, у которых уже прошел первый озноб свободы, и они могли спокойно и связно говорить. И нашли люди собеседников, и потекла беседа, и уходили уже вместе.
Так, нашли подмастерьев кузнец и бондарь. Послушав рассказы воинов, несколько парней решили попробовать себя в ратном деле. А первым делом разобрали по домам вчерашних пленниц. Уводили их с собой за руку женщины лагеря, жены, матери и сестры воинов и ремесленников этого приграничного городка Орды, где их мужчины защищали и строили уже не столько будущее далеких ханов, сколько свое собственное. Женщины, они понимали, каково это – остаться беззащитной в этом жестоком мире.
Рабства в лагере не было. Прежним рабам, что с первым отрядом привезли сюда монголы, атаман Ухо и сход давно дали свободу, и, сделав свой выбор, они либо разошлись по родной степи, либо остались на правах прочих жителей лагеря. Сами монголы давно ушли, а из тех, кто остался, кто не был когда-то рабом? Не по доброй же воле пришли они сначала в Орду, а потом сюда, в земли, прежде им не принадлежавшие, но уже ставшие им родными.
А пока освобожденные русичи переживали свою первую ночь свободы, в лагерь вернулись воины. Нагнав в пути отбитые у ногайцев припасы, их объединенный отряд являл собой внушительное воинство. Освещая факелами путь и распугивая тишину торжествующими криками, они влились через распахнутые ворота в лагерь, сразу наполнив его до краев своей радостью и гордостью за почти бескровную победу. Эти чувства еще не знали пафоса фанфар, барабанов и торжественного строя, но ликование встречавших – а на площадь сбежалось все население городка, - было искренним, а к ногам вышедшего им навстречу атамана бросили бунчуки Буртая и Бектемира. В те поры был еще обычай приносить в подарок отсеченные головы побежденных врагов, но в этом случае делать этого не стали. А то как же потом объяснить проверяющим из Орды или представителям кровожадных и мстительных ногайцев, что мятежные беки сначала посекли друг друга, а потом отрезали друг у друга головы.
Поставив служку бить в колокол, к воинам поспешил отец Онуфрий. Найдя и произнеся приличиствующие случаю слова, он освятил воинов крестным знамением. Затем, установив поднятой рукой молчание, говорил атаман.
- Други мои! Злые силы шли на нас, дабы стереть с лица земли и нас самих, и плоды трудов наших. Но Бог на нашей стороне! Он столкнул в жестокой битве врагов наших и даровал нам победу.
К атаману тихо подошел Дьяк и сказал тому на ухо несколько слов. Атаман кивнул и продолжил:
- Мы отбили у ногайцев наших братьев – русичей, и по обычаю нашему предложим им наше радушие. И свободу!
Переждав, пока стихнут восторженные крики, атаман добавил:
- Дабы отпраздновать нашу победу, хочу предложить накрыть завтра здесь, на площади, большой дастархан для всех, кто хочет поднять чарку за лагерь, за волю и острую саблю её защитников. Не грех будет и провианта, отбитого у врага, попробовать. А медовуху я выкатываю! Как, други, любо вам такое решение?
И под громогласные крики всей площади, атаман направился в свой дом. С ним привычно направились Дьяк и сотника - атаманец, но Ухо остановился и кратко позвал Ярого с Лекшей:
- Вы тоже.
Когда все расселись по лавкам, Дьяк, было, потянулся к кувшину, но Ухо резко остановил его.
- Погоди, не время сейчас. Удар по лагерю мы отвели, но это только полдела. Неспокойные времена начинаются. Пока Орда, которую привел в эти земли хан Сартак, сын великого Батыя, крепко стояла от китайских стен до Фряжского моря, мы, как воины Орды, чувствовали за собой её мощь и были непобедимы. Сейчас же, когда Орда распадается еще и на Белую, и на Синюю, а в каждой из них появляются отдельные ханства, сила Орды слабеет. Все, кого она покорила, и кто исправно платил дань, это чувствуют. Когда ко мне прискакал Керим-бек, натравливая меня на своего врага Бектемира, он много чего рассказал. Важность свою показывал. По его словам, а врать он едва бы стал, хан Ногай, действительно занимавший видное место в Сарае, успел получить у Сартака ярлык на все эти земли. К счастью для нас, правящий сейчас в Орде хан Берке не признал этот ярлык. Но ногаи, люто ненавидящие монголов, считают ярлык Сартака действующим и хотят вернуть себе свои земли.
- А чего ногаи так монголов ненавидят? Вроде тоже степняки, - не сдержал любопытства сидевший на краю скамьи Лекша.
- Ладно, паря, молодой ты еще и новичок у нас, потому отвечу, - атаман Ухо разгладил свои усы, - ногаями они стали называть себя недавно. По имени того самого знаменитого хана Ногая, объединившего все их родовые племена. До этого русичи знали их как половцев. И когда Батый шел на Русь, они выступили против монголов вместе с русскими князьями. И полегли все на Калке – реке. И русичи, не сумевшие всех своих собрать в единую рать, и половцы, не сумевшие поднять против монголов другие степные народы. Так, порознь, Батый всех и покорил.
- И чего теперь ногаи хотят? Сюда вернуться? –теперь уже Ярый пытался вникнуть в суть происходящих вокруг событий.
- Вернуться, конечно, хотят. Да и как им было свыкнуться с утратой таких благодатных земель! Но еще боятся Орды, напрямую против Берке им не хватит сил выступить. А вот пограбить, прикрываясь тем самым ярлыком, что Ногай им оставил, это они вполне могут. И будут нападать, пока очередной хан из Белой юрты не пройдет походом по этим землям и не вырежет в гневе своем непокорных. Но пока в самой Орде идет борьба между чингизидами, прямыми потомками Чингиз-хана, имеющими право на верховное ханство, им не до нас. И ногаи это знают и не успокоятся. Потому, сразу после беседы с Керим-беком, и направил я сотника Чуба в дальний дозор по самым крупным стойбищам ногаев. Дабы знать, не готовятся ли они в большой набег на нас. Пока Чуб не вернется, удваиваем дозоры и не расхолаживаемся. Запомните и своим передайте – завтра, конечно, гуляем, но оружие и коней наготове держать. Ты, Лекша, возвращайся с дозорными в свой лагерь. Знаешь, что делать. Ты, Ярый, пока своих отсюда не уводи. Поставь на постой. Завтра эти, которых мы отбили, разойдутся, пусть твои сарай занимают. Дня два – три здесь похарчитесь. Погоняй их вокруг стен, пусть покричат, да пыль попускают. Всем видно будет, что много нас, и мы готовы.
Атаман встал, давая понять, что разговор окончен.
- Но, главное, доведите до всех – мы не били ногаев. Они друг с дружкой рубились, чтобы потом на нас идти! Так оно и было, а потому так и сказывать надо. Если спросят…
И, видя, что все собрались уходить, атаман вдруг улыбнулся и с хитринкой взглянул на своих сподвижников:
- Так и уйдете? Не хотите и чарки выпить с атаманом, что ногаев стравил и тем самым беду от нас отвел? Дьяк, а у тебя что, и руки отсохли?
И все снова шумно плюхнулись обратно на скамьи, почувствовав вдруг страшную усталость. И благодарность. Атаману. Нашел ведь слова…
И выпили по первой, помянув павших.
И по второй – за атамана, что развел врагов и не допустил разорения.
И по третьей – чтоб и впредь!
Теперь уж точно, пора расходиться, тем более что черный купол бездонного неба уже лизнул розовый язычок солнца, предвещая новый день. И новую жизнь. Ибо не могла она уже быть прежней после того, как удалось им не умереть и не испытать стыда за поражение.
В дверях атаман задержал Дьяка:
- Как столкнул ногаев?
- Заранее посадил лучников и сбили стрелой Бектемира, вроде как со стороны Керима.
- Стрела-то хоть ногайская?
- А то!
- Молодца!
И, завершая этот день, атаман наказал своим охранникам:
- Возьмите тело Керим-бека и отвезите к месту сечи. Подбросьте с саблей в руке.
- А второго?
- Туда же.
- Так ведь жив еще!
- Почему?
Вышел атаман на крыльцо, с удовольствием глотнул свежего, с морозцем, воздуха. Хорошо! В избе-то накурили, надышали, черти горячие. Красный диск солнца уже вовсю поджаривал черный платок ночи, готовясь окончательно пронзить лучами всю поднебесную высь. «И будет так всегда, - думал атаман, - уйдем мы, уйдут в свои степи небесные и ногаи. Уйдет даже великая империя монголов, как ушли те неведомые народы, чьи курганы и каменные идолища до сих пор стоят в степи. А солнце и земля эта останутся. И потомки наши, глядя на рассвет, так же будут думать о вечном круговороте жизни!»
Но круговорот жизни – это вечно, а значит просто, а вот как отвести от себя ногаев, обхитрить Орду и сохранить с таким трудом налаженный уклад жизни – это действительно серьезные вопросы, над которыми надо будет и свою голову ломать, да и собратьев своих, таких незатейливых с первого взгляда, но далеко не простых внутри, тоже послушать надо. Ведь все они, и Дьяк, и Чуб, да и другие, выбившиеся своими головой и умением из остальных, много чего знали, и каждый таил в душе до поры до времени свою правду. Да и эти, недавно бежавшие из Орды, Ярый с Лекшой, тоже ой какие крученые ребята! Не один пуд соли с ними надо съесть, пока поймешь, надежны ли. А именно этим, надежностью, и определяется ценность каждого в окружении вожака. Ибо таков закон жизни – вожак не терпит в своем окружении равных себе по силе и уму сподвижников, нутром чувствуя исходящую от них угрозу соперничества, и лишь надежность этих людей, их доказанная готовность подчиняться позволяет им сохранить команду.
С первым ударом колокола в церкву потянулись люди. Сегодня их было больше, чем обычно. «Свечи ставить за то, что уберег Господь от беды, что мужчины вернулись, что степняки поселение не спалили, в полон не забрали. Вечное есть вечное, но живем сегодня. И вечером гулять будем и славить не вечное, а сегодняшнюю жизнь. И это правильно. Как бы еще ногаев стравить побольше…» С этими мыслями и пошел атаман в дом с твердым желанием поспать хоть пару часов после такого непростого дня.
Поспать ему не дала его хозяюшка, луноликая и крутобедрая Су-линь, так призывно взглянувшая на него из-за занавески своей части дома, что лихой атаман тут же забыл о своей усталости. Потом, лежа в сладкой истоме на шелковом одеяле и нежно обнимая спящую у него на груди женщину, он снова и снова вспоминал их недлинную, но такую счастливую совместную жизнь.
Дочь русской невольницы и китайского чиновника, Су-линь была отдана сначала в один, а потом в другой шатер ордынских военачальников. Красивая невольница не смогла дать детей ни одному из своих хозяев, и скоро должна была перейти в разряд простой прислуги и разового подарка отличившимся воинам. Но Судьба распорядилась иначе. Её последний хозяин – темник, под бунчуком которого в Орде было десять тысяч воинов, получил приказ идти на дальний рубеж Орды и основать там несколько укрепленных лагерей для устрашения врагов Великой империи монголов и обеспечения потока поступающей в Орду дани. В этот отряд, состоявший из десяти сотен монгольской конницы и каравана отобранных мастеровых и прислуживающих, попала и Су-линь. Хозяин взял её с собой как искусную кухарку и мастерицу играть на китайской цитре, заунывные звуки которой так славно убаюкивали его в этом дальнем походе. Другие интересы хозяина ограничивались двумя молоденькими, но визгливыми и жадными, наложницами-уйгурками, не дававшими убеленному сединами хозяину тихо наслаждаться радостями заслуженной старости.
Ночью Су-линь любила сидеть у порока свой юрты и, глядя на звезды, тихо напевать слышанные ей от матери мотивы. Там её сначала услышал, но потом и увидел тогда еще просто сотник Ухо.
Прозвище свое он получил за то, что увезенный в самом раннем возрасте с родины в составе очередной тамги, он несколько раз пытался бежать, и вконец обозленный конвоир отсек ему саблей левое ухо. Слух он не потерял, прошел все препоны военной подготовки, и за доблесть и преданность своему начальнику - темнику был назначен со своей сотней в этот отряд. По некоторым намекам темника сотник понимал, что после создания нескольких укрепленных лагерей на этом рубеже Орды он и его коллега – сотник некоторое время останутся там служить. А сколько эта служба продлится, никто не знал. Ушли они из Орды еще при хане Батые и его сыне Сартаке, когда большие белые шатры еще не сотрясал ветер перемен, а могучая и единая монгольская конница стремительно завоевывала государства Азии и Европы. Сартак, которому его отец, великий хан Батый, отдал Орду и повелел расширять её на запад, лично приказал своему темнику создать эти несколько пограничных поселений и вручил большую ханскую пайцзу, обеспечивающие её обладателю самые широкие полномочия. И темник рассчитывал по окончании этой миссии на благосклонность хана Сартака и достойное место в его новой ставке.
Сотник не надеялся на благосклонность хана Сартака, тем более что степные ветры уже занесли в их отряд слухи о недобрых событиях в Орде. Он понимал, что едет сейчас к своему последнему месту службы, и судьба уже подводит его к переломному моменту. И мысли его, ранее привычные к военной дисциплине и четкому пониманию окружающего мира, как раз и навсегда выстроенной структуре монгольской империи, стали со скрипом перестраиваться, пытаясь охватить новую, открывающуюся перед ним реальность
Та короткая встреча у юрты Су-линь, когда они едва смогли обменяться парой слов, но посмотрели в глаза друг друга, изменила всю их жизнь. Она, уже, было, смирившаяся со своей судьбой, расцвела. Лицо словно светилось изнутри; зеленые глаза, прелестные в своем миндалевидном разрезе, лучились светом и улыбкой. Стан распрямился, походка стала упругой и стремительной. Если бы не мешковатый халат и платок, закрывающий лицо, это преображение вызвало бы подозрение и ненужный интерес окружающих, особенно всегда замечающих такие метаморфозы соперниц. Даже потенциальных. И даже не соперниц. Просто женщин. И некоторых мужчин. Не тех, которым это предназначается.
Сотник вдруг увидел себя и свою жизнь со стороны. Кто он и зачем? Вот были вопросы, ответы на которые он искал и не находил. Он хотел её видеть, просто видеть. О другом он и мечтать не мог. Иногда они, словно случайно, видели друг друга, глазами рассказывая всё то, что нельзя было сказать словами. Но часто видеться было нельзя, слишком много вокруг было глаз и ушей, и слишком дорого могла за это заплатить она. Ему, бывалому воину, было ясно только одно – помочь в этом, практически безнадежном деле, мог только случай. И он, этот случай, мог быть только один. И его внезапность должна быть хорошо подготовлена.
И сотник стал готовить этот Случай.
Они уже основали шесть лагерей по рубежу ордынских земель, и у темника остались две сотни воинов и около сотни хозяйственных людей, нужных для обустройства. В их плане остались еще два лагеря, после чего поход можно было считать благополучно завершенным. И рассчитывать на награду.
За пару дней до подхода к очередному рубежу, которому надлежало обеспечить охрану, сотник, находясь на ежедневном вечернем докладе у темника, указал тому на карте три точки, ранее выбранных ими как удобные для организации лагерей.
- Мы сначала дойдем до одного, разобьем лагерь там, потом дойдём и устроим второй лагерь. Устройство лагерей и переходы между ними с нашим караваном и обозом переселенцев, который мы везем с собой, займет три – четыре луны. Через пару лун наступят холода и степь уйдет под снег. Будут проблемы с кормом для коней и пищей для людей. Надо будет организовывать снабжение. Мы здесь застрянем на год, - словно размышляя вслух, говорил сотник, - а за год в Орде многое может измениться…
Темнику явно не нравилась идея оставаться в чужой степи на год. Ему надо было спешить домой, который, если верить слухам, мог разрушиться в борьбе великих мира сего. Поглаживая свою седую бороденку, он обратился к сидящим у его ног на ковре перед картой двум сотникам и беку, отвечающему за караван переселенцев.
- А как можно ускорить выполнение распоряжения нашего досточтимого хана Сартака? Нельзя заставлять ждать его так долго.
- Ухо прав. Быстрее мы не управимся, - второй сотник был лаконичен.
- Людей кормить зимой будет сложно. Пайцза едва ли поможет нам забирать корм и пищу у местных. Да и не особо они здесь пайцзу уважают, - начал, было, бек, но осекся под строгим взглядом темника.
- У нас двести с лишним сабель, и мы представляем Великую империю монголов! Мы отберем всё, что нам надо!
Все склонили головы в знак послушания и одобрения.
- А ты, Ухо, что можешь еще сказать?
- Есть только один способ ускорить выполнение воли хана Сартака…
-Какой? Говори быстрее! – темник даже стукнул кулаком по колену.
- Надо разделить наш отряд на две группы и пойти сразу в два места. Поставим оба лагеря одновременно. Вы, - Ухо поклонился темнику, - примете их и отправитесь к Великому хану с сообщением о выполнении его воли. Еще до снегов.
Темник задумался. Ему явно понравилась мысль вернуться в Сарай до снегов, но идея дробить отряд на две части в этой беспокойной степи…И целый год провести в степи…
Он встал с седла, на котором по степному обычаю сидел перед своими подчиненными и поднял руку.
- Я решил! Делим отряд на две части. В каждой по сотне всадников и по половине поселенцев. Я и сотник Ухо идем ставить главный лагерь. Ты и ты, - он ткнул пальцем во второго сотника и бека, - идете и ставите второй лагерь. Вот здесь, - он ткнул кармой в отметку на карте.
- Поставим два, они отстоят зиму, а весной совместно поставят третий. Если надо будет... Идите, готовьтесь. Утром выступаем.
Так сотник Ухо выполнил первую часть своего плана.
На выходе из юрты его остановил темник.
- Погоди, Ухо. Иду с тобой, потому что доверяю. Отбери самых надежных людей в охрану. И самых искусных ремесленников. И поселенцев поздоровее. И припас получше возьми. Ты меня понимаешь?
Конечно, сотник Ухо прекрасно понимал своего темника.
У своей юрты его остановил второй сотник, алан по национальности. Они хорошо знали друг друга, часто ходили в одни походы, рубились рядом в битвах, но особо дружны не были.
- Здесь наши пути расходятся. Ты мне как брат, Ухо. Брат по судьбе и по оружию. Лукавить перед тобой не стану. У меня – иной путь, не совпадающий с судьбой нашего темника. Ухожу на волю. Знаю, не донесешь, да и доносить некому. Сейчас разойдемся, и только Боги знают, увидимся ли. Доверять можем только своим братьям-воинам, а здесь важно быть в них уверенными. Голос крови здесь важнее, чем дисциплина монгольской конницы. Ты меня понимаешь?
- Да, Гирей, понимаю. Ты выбор сделал. Теперь пусть выбор сделают сами воины. Я скажу своим, ты – своим. Завтра сбор у твоей и моей юрты, кто кого выберет. Поселенцев поделим также. Мне темник разрешил отбирать людей, но пусть выберут сами. Не возражаешь?
Гирей согласно кивнул головой.
- Якши.
Хорошо иметь дело с военными. Коротко и ясно. Гирей продолжил.
- Темнику скажешь, что воины сами решают свою судьбу? Он возражать не будет?
- Пусть попробует! Ему же с нами дальше идти. Давай, брат, обнимемся. Завтра сухо попрощаемся, чтобы в сговоре темник не заподозрил. А то взбрыкнет на прощание, скакун монгольский!
Воины обнялись.
- Авось свидимся!
- Иншалла!
И началось на стоянке сумбурное движение. Вполголоса переговаривались люди, переходя от одной группы к другой, перегружались вещи, скрипя, перекатывались арбы и повозки, с колокольным треньканьем медленно поднимались, медленно шли и так же медленно опускались на колени верблюды.
Лишь у юрт темника было тихо. Даже стражники отвернулись в сторону, словно не замечая перемещений в стойбище. Там не волновались. Почти никто.
Первые лучи солнца увидели уже разделенный на две части отряд, готовый начать движение в неведомое. Воины разделились почти поровну, а вот большая часть поселенцев перешла на сторону отряда сотника Ухо. Темник, конечно, заметил это, но промолчал. Это же естественно, что большая и, несомненно, лучшая часть ремесленников шла с ним! Тем более, что массу отряду добавлял и сам караван темника. С продуктами, утварью, коврами, челядью, наложницами. И еще кое-кем. О чем хорошо знал Ухо.
Без лишних слов, по знаку руки темника, отряды разошлись. Сотники Ухо и Гирей просто махнули друг другу рукой.
Через два дня пути они прибыли на место. Выбранное ими по карте как идеально подходящее для рубежного лагеря, в реальности оно оказалось еще лучше. Две сходящиеся речки образовывали удобную пойму, которую с юга защищал от знойного ветра невысокий кряж. Высокий берег, с которого к воде вели удобные склоны, порос деревьями и колыхался уже осенним разноцветьем трав. Опытным глазом сотник разглядел, конечно, и натоптанные тропы водопоя, и торчащие из воды у поросшего камышом берега вешки с поставленными неводами. Видел он и кострища под кронами деревьев и летние шалаши пастухов. Он понимал, что такие богатые земли не могут не быть обихожены, и наверняка числятся за каким-нибудь местным кочевым родом. Знал он и то, что это были традиционные земли половцев, или, как они стали сами себя называть по имени своего хана – ногайцев. Но у них была Большая пайцза Орды, дающая право на любые земли и доход с них. А, кроме того, со слов темника, которому об этом поведал хан Сартак, ногаи были данниками Орды, исправно платили Сараю, а когда вдруг какой – либо из родов бунтовал, его жестоко карали и сами ногайские ханы, и монгольская конница.
По приказу темника сразу приступили к сооружению лагеря. Валили деревья и сразу врывали стволы в частокол, в строгом порядке ставили юрты. У юрт сразу поставили бунчуки, чтобы ясно было, что это – монгольское войско. В дозор были посланы воины, остальная часть которых, не отходя от оружия, помогала обустраивать лагерь. Бывалый воин, темник знал, что местные должны появиться.
И они появились. Уже на закате, когда горячее солнце намеревалось остудить свой огненный диск в водах Вечного моря, к лагерю подъехала, перейдя реку вброд, группа всадников в богато расшитых халатах, с дорогим оружием. Подскакав к украшенному белыми шкурами шатру темника, у бунчуков которого с грозным видом скрестили копья два гиганта – стражника, гости спешились и неторопливо направились к входу. Стражники не разомкнули копий, пока подскакавший с группой своих воинов сотник Ухо, тоже спешившись и поздоровавшись с подъехавшими, не узнал у них, кто они и с какой целью прибыли.
Представившись посланниками Бектемир–бека, ногайского властителя местных земель, приехавшие сказали, что хотели бы выразить свое уважение представителю Великой империи монголов, посетившего их землю. Сотник пригласил их войти, оставив свои сабли у входа. Приехавшие с явной неохотой подчинились, после чего стражники разомкнули копья, и все вошли в шатер, причем сотник и его люди остались при оружии.