Отъезжая от града вдоль Клязьмы – реки, оглянулись на возвышающийся над раскидистыми деревьями княжеский терем и перекрестились на каменную громаду собора. Ехать по кудрявым владимирским березовым рощам и дубравам было легко. Всадники, ведя в поводу запасных коней с навьюченной поклажей, больше молчали, с интересом осматривая русские земли. Наезженный тракт шел мимо полей с уже наметанными копнами, мимо небольших селений, жители которых не убегали прочь, но долго смотрели им вслед, гадая, куда едут, не спеша, два воина о-двуконь. За время их длинного пути из Орды, Ярый и Малой сменили свой облик и уже мало напоминали прежних степняков. Добротные кожаные сапоги, с заправленными в них портами, длинные кольчуги поверх домотканных рубах с расшитыми воротами. На головах – шлемы-шишаки. Во вьюках были и степные шапки из теплого меха, и полушубки, и длинные халаты, и мягкие меховые сапоги – ичиги. К седлам были приторочены луки с кочанами стрел. На поясах висели сабли. В руке Малого была пика с привязанным к наконечнику волчьим хвостом, а у Ярого, с другой стороны седла был прилажен его арбалет. Выглядели они грозно, и уж никак не походили на израненных ратников, как им присоветовал княжеский тиун.
Простой люд к ним не подходил, справедливо опасаясь вооруженных людей в столь смутное время. Лишь к вечеру к ним подъехали несколько всадников. Опасений у Ярого они не вызвали. Сидели охлюпкой, без седел, на неказистых лошадках, были бескольчужны и вооружены вразнобой, кто саблей, кто пикой, кто дубиной. Остановились чуть вдалеке, опасливо глядя на Ярого и Малого. Подъехавший от них назвался старостой близлежащего села и спросил, кто они такие и куда направляются. Тут же испугался своей смелости и добавил, что опрос проезжающих ведет по указке своего князя.
Запутавшийся в князьях, Ярый не стал спрашивать, какого князя тот представляет, а просто показал перстень Александра. Узнав знак Великого владимирского князя, староста молча отъехал с дороги, освобождая им путь.
- Раз так перстень действует, может заночуем в селе? Подхарчимся... – робко спросил чуть отставший Малой.
- Не надо дразнить судьбу. В лесу заночуем. Припасы есть, - даже не оборачиваясь, резко ответил Ярый.
Ночевали по-походному, по очереди дежуря у маленького костерка. Тверь и Торжок миновали, не заходя в города. Только в Вышний Волочек, маленький и очень приветливый городок, живший рыбальством и перевалами лодей и товаров, рискнули зайти. Ярый остался в лесу с лошадями, своим приметным шрамом и хромой ногой, а Малой, скинув лишнее снаряжение, поскакал к торгу. На торжище было много приезжих, и на него никто внимания не обратил. Купив нужное, засунул всё в переметные сумы и, не торопясь, как учил Ярый, поехал прочь, перемигиваясь с приглянувшимися волочанками.
Перейдя на земли вольного Новгорода, воины постепенно стали замечать разницу с владимирскими землями. Народ здесь был покрупнее, степеннее. Голубоглазые детишки не убегали боязливо от всадников, а лишь уступали им дорогу, с любопытством разглядывая. Строения были основательные, иногда в два наката, крепко стоящие на своей земле, словно пустили в неё корни. Их не один раз останавливали, уже серьезные дозоры конных и пеших воинов, грозно опрашивающих всех проезжавших. Перстень князя Александра пока действовал, но уже не так быстро, как на владимирщине.
На одном из дозоров Ярый услыхал, как воины - новгородцы говорят о недавно прошедшем здесь ордынском отряде.
- Что за ордынцы здесь прошли? Через наши, владимирские, земли вроде не проходили. Конница? Кто ведет? – не мог удержаться от вопросов Ярый, понимая, чем может грозить им встреча с кем-либо из старых знакомых.
- Ээ, паря! А ты любопытный! Чего так ордынцами интересуешься? Не из них ли? Твой князь Александр их сильно любит, - воины дозора теснее обступили Ярого и Малого.
Понимая, что дело принимает серьезный оборот – не рубиться же со своими? – Ярый решился на полуправду.
- Недруги они нам. Приходилось с ними биться. Вот шрам и хромоту ордынцы мне оставили, а моего товарища подстрелили. Но и нас они могли запомнить. Боимся, что встретимся, и узнают нас.
Искренне говорил Ярый, и ему поверили.
- Ладно, брат, не боись пока. Шла не конница, а обоз с переписчиками и баскаками. Через Полоцк сюда шли, их воины князя галицкого, Даниила, охраняют. Татарских воинов в обозе нет, лишь в Новгороде их небольшой отряд мирзу охраняет.
- А идут в Новгород за чем? Дань - то рано еще собирать.
Один из дозорных не выдержал:
- Да опять переписывать нас, вольных людей, хотят! Чтобы данью каждого, включая младенцев и стариков, обложить! Прошлый раз тоже приезжали, да мы им бока намяли. Если бы не ваш князь, всех бы ордынцев разметали! Но сейчас и он не поможет. Так врежем!
- Заткнись! – грозно оборвал говоруна старший, - это тебе врезать надо, чтобы не нёс неведомо чего, помело поганое!
И, обращаясь к Ярому и Малому:
- Езжайте с Богом. Не обращайте внимания на дурака.
Чем ближе подходили они к вольному городу, тем больше встречали они вооруженных отрядов, также направляющихся к городу. Люди были возбуждены, слышались крики – «Дадим укорот басурманам! Неча им нашу вольность в бесовские книги заносить!». С одной стороны, идти в таком потоке Ярому и Малому было сподручнее, а с другой – Ярый помнил слова старшего в дозоре о том, что в Новгороде стоит отряд ордынцев, и не с руки было им там так открыто появляться. Как никак, а Новгород был данником Орды, и хоть и не знал он нашествия, резни и крови, но присягал в верности Орде и её ставленнику – Великому владимирскому князю Александру Ярославовичу.
И еще чувствовал Ярый своим нутром бывалого воина, что назревает большая свара, а вмешиваться в неё незнамо на какой стороне было опасно. Он помнил о том, что тиун князя говорил им о том, что пару лет назад ордынцы уже пытались провести опись населения во всех своих русских владениях, что вызвало недовольство народа. Но князья сумели справиться с недовольством и помогли переписчикам составить более или менее верные списки. По словам говорливого тиуна, это было выгодно князьям, которые могли собирать с людишек большую дань, а Орде платить меньше, ссылаясь на мор, недород и иные напасти.
Тогда лишь Новгород, не знавший княжеской власти, а правимый лишь своей верхушкой, укрощавшей, как ей надо, новгородское вече, встал на дыбы и пытался прогнать ордынских переписчиков. Князю Александру удалось кровью подавить мятеж, сместив даже своего первенца - князя Василия, которого сам и ставил наместником, и упросить Орду не карать новгородские земли. Теперь же, судя по настроению и количеству вооруженных ратников, идущих в Новгород, заваруха предстояла куда как серьезнее.
В толпе всё чаще раздавались крики против владимирского князя, которого называли и ордынским прихвостнем, и веропродавцем, и Ярый счел за благо снять с руки перстень Александра и на все вопросы отвечал, что возвращаются домой из литовского похода. Походов тогда было много, и эта сказка не вызывала подозрения, но всё равно, положение Ярого и Малого, одетых как княжеские дружинники, было шатким. Они сменили шишаки на обычные шапки, спрятали кольчугу под рубахи, но даже неопытный взгляд распознал бы в них воинов, а не ратников – смердов, возвращавшихся после удачного похода. Удачного потому, что живы остались, и едущих о – двуконь.
Первой была мысль переждать заваруху, и они, найдя заброшенную лесную избушку, прожили в ней два дня. Но потом Малой увидел в лесу местных детишек и поняли они, что остаться незамеченными им не удастся, а два прячущихся воина вызовут подозрения, и не миновать им пристрастного дознания. Они снова встали на тракт, двигаясь в людском потоке. После очередной ночевки Ярый решил больше не рисковать и обойти беспокойный Новгород, взяв путь на Ладогу. Об этом городе много рассказывал ему князь Александр, называя Ладогу первогородом их пращура Рюрика, совсем уж далекого и никогда не знавшего Орды. Они свернули в сторону от новгородского тракта, но не успело солнце занять свое главенствующее положение, как были остановлены большим отрядом. Рослые воины на высоких конях, кольчужные, с копьями и висевшими за спинами круглыми щитами, окружили Ярого и Малого, недружелюбно разглядывая. Позади, из – за леса, выходила толпа пеших ратников, ощетинившихся копьями, вилами и иным оружием.
Вперед выехал витязь на богато украшенным коне, в золоченом шишаке и отороченном мехом синем плаще.
- Кто такие? Куда идете?
Ярый повторил свой рассказ, делая упор на том, что они – вольные люди, давно ушли из родных мест, были во многих походах, увечны, и теперь возвращаются.
Не дослушав, витязь, резко его перебил:
- Я – посадский воевода Козьма. Выполняю наказ собрать рать новгородских земель, и забираю вас в дружину. Остаётесь оружны на своих конях. Вторых коней забираю волей Новгорода в войско. Можете взять нужное. После похода – вернем.
Спорить было, видимо, неуместно. Сняв, под пристальным взором новгородцев, самое необходимое с запасных коней, с остальным простились. Известное дело – на битву забирают.
Теряючи голову, по волосам не плачут.
До новгородских стен дошли быстро, в тесном строю дружины. За толстыми, с виду неприступными степами вольного города, кипело людское море. Непрерывно звонили колокола, в могучем многоголосье которых уж нельзя было разобрать, то ли вечевой колокол собирает народ на битву, то ли церковные колокола увещевают и призывают к смирению.
Воевода Козьма завел конных дружинников в огромный, мощенный камнем, двор перед величественным теремом, сложенным из могучих почерневших бревен. Огромные ворота закрыли, отрезая дружину от улиц. А Ярого и Малого – от свободы.
- Где мы? – спросил посерьезневший Малой у спешившегося рядом дружинника.
- Не узнаешь, что ли? Терем посадника, - дружинник подозрительно посмотрел на Малого.
- Да мы из-под Ладоги. Давно в походе. В Новгороде, почитай, и не были, - нашелся тот.
- Ну – ну. Смотри, любуйся, - дружинник с хрустом потянулся, разминая затекшие в переходе плечи.
- Хорош! Как княжеский…
- Княжеский – тьфу! Князь, он – наместник, из Владимира присылают место свое сохранять. Захотим – оставим, не захотим, выгоним, другого возьмем. А посадник, он всему голова, потому как нами на вече выбран. И казна, и войско, всё у него. Смекай, паря… - дружинник отошел, попросив присмотреть за конем. Воины не расходились, стоя у коней и тихо переговариваясь, словно ожидая приказа. К вечеру разложили несколько костров, поставили большие котлы, в которых посадские повара стали готовить еду. Коней напоили и поставили к кормушкам, куда из посадских запасов насыпали отборного зерна.
Ночь прошла в ожидании. Воины напряженно прислушивались к шуму и крикам улицы, где, казалось, бурлило в штормовом ветре безбрежное человеческое море. В терем и из него постоянно входили и выходили люди, челноками снующие через потайные калитки. Временами через эти же калитки выезжали и въезжали всадники. Новости просачивались и к воинам посадской дружины.
- «Низовые и верховые пришли на площади к согласию идти на ордынцев!»
- «Сломали ворота мурзаева двора! Всех татар и переписчиков согнали в подвал. Будут суд вершить!»
«Охрана ордынская сложила оружие и не пошла за мурзу и баскаков биться!»
«На вече кричат, чтобы дань больше Орде не платить!»
«Верховые кричат, чтобы тевтонцев и литовцев на подмогу звать!»
И последняя новость, от которой и у Ярого и у Малого встали дыбом их отросшие волосы.
- «К Новгороду идут дружины владимирского князя Александра, его брата, суздальского князя Андрея и ростовского князя Бориса!»
Последняя новость заставила присмиреть всех дружинников в посадском дворе. Как понял Ярый, воины надеялись, что выступление Новгорода против Орды может быть поддержано остальными русскими князьями, и весть о том, что знаменитый князь остался верен Сараю и идет на подавление мятежа, ввела дружинников в большое смятение. Памятуя о том, как жестко князь Александр подавил прошлый мятеж, столько бунтовщиков по его приказу были ослеплены и лишены носов, многие невольно поежились. Выкалывание глаз было невиданной жестокостью, и этой ужасающей казни подвергали князья разве что своих соперников, руководствуясь псевдохристианской добродетелью. Они – де не лишали жизни равных себе противников, а лишь отстраняли от дальнейшей борьбы за власть! И только после того, как князь Александр подавил прошлый бунт, по русским землям пошли слепые и безносые калики перекатные, собирая на пропитание милостию божьей. Это было страшно.
И вот теперь на Новгород идут полки трех русских князей, Рюриковичей, и новгородцы знают, что месть князя Александра и брата его Андрея, один раз оступившегося перед старшим братом, но теперь стремившегося загладить свою вину, будет еще страшнее. Не познавшие на себе ужаса прямого нашествия татар, подвергающих непокорных огню, унижению и полному истреблению, новгородцы не осознавали тяжесть того греха, который взял тогда на себя владимирский князь, отводя этой малой кровью бунтовщиков беду от всей русской земли.
Первыми поняла опасность для себя новгородская верхушка во главе с посадником. Осознав, что смерть ордынских чиновников неминуемо повлечет за собой не только ярость владимирского князя, но и карательное нашествие татар, они попытались прекратить мятеж. Но полностью справиться с «низотой», то есть ими же поднятой на бунт беднотой, жившей в нижней части города, они уже не могли. Перевезти тайно плененных ордынцев в охраняемый посадский терем не получилось, поскольку все подходы к пленникам были заполнены вооруженными новгородскими ратниками, ожидающими расправы над ордынцами.
Посадник, уже получивший тайное послание князя Александра о том, насколько велика будет кара в случае смерти ордынцев, решил попытаться снять с себя ответственность за бунт. Собрав все верные себе силы, включая малую дружину князя – наместника, соблюдавшую пока нейтралитет охрану ордынцев от Даниила Галицкого и часть собранной у него во дворе посадской рати (не всю же, а вдруг на него самого толпа полезет!) приказал идти к месту заточения ордынских чиновников. Якобы, охранять их до суда. Хитрый посадник рассудил, что если ордынцев таким образом убережет, то владимирский князь оценит его усердие «противу бунтарей» и сохранит жизнь. И глаза. Если же эту помощь восставшие разобьют, то его, посадника, вины в том не будет.
Пока чинилась эта неразбериха, бунтовщики вволю пограбили дома ордынских купцов, а заодно уж, и остальные богатые дома, обвинив их хозяев в лояльности Орде. Вот – вот, дело должно было дойти до расправы над переписчиками. Люди понимали, что ждать пощады от русских князей им не придется, и от безысходности поддавались на любые призывы смутьянов. Семь бед – ответ будет один. Смерть.
За два дня пребывания в посадском дворе дружинники отоспались и нахарчились. Могли бы даже округлиться, если бы не постоянная тревога и неизвестность. Караульные на стенах уже устали отвечать на вопросы слоняющихся по двору воинов и лишь махали руками на постоянные – «Ну что там?»
К вечеру третьего дня смуты, когда крики яростных бунтарей, подбивающих людей на погромы теремов предателей из новгородской верхушки, и зарево пожарищ над Новгородом достигли своей верхней точки, часть дружины, включая Ярого и Малого, посадили на коней, и, ведомые воеводой Козьмой, они ринулись из ворот посадского двора. Им объяснили, что должны будут не допустить убийства ордынцев и дальнейшего разрастания бунта. Но они не знали, что скакать во всю прыть им придется по тесным улицам города, заполненным обезумевшим от безнаказанности народом, в своей вольности просто сводившем личные счеты и утолявшим корыстные интересы. И этот народ был вооружен.
Посадские воины еще не знали, что попытавшиеся встать на охрану ордынцев галичане были тут же растерзаны ратниками Новгорода, ненависть которых к воинам князя Даниила Галицкого подогревалась и тем, что еще недавно князь сражался на стороне ненавистной Литвы против Новгорода.
Та же участь постигла и малую рать новгородского наместника, дальнего родственника идущего на Новгород князя Александра. Едва его дружина вышла за ворота княжеского терема, как была окружена оружными новгородцами и посечена. Бунтовщикам терять уже было нечего.
Толпа кинулась во двор дома мурзы, где в подклети тряслись от страха перепуганные ордынские чиновники. Требуя немедленной расправы, бунтовщики кинулись к дубовым дверям. Воющих чинуш спасло маленькое чудо. Сторож с ключами от подклетей сбежал, а крепкие двери не поддались первому напору бунтарей. Пока те спорили, как вскрыть двери – огнем или тараном, во двор ворвались всадники посадской дружины. Им удалось пробиться, поскольку бунтовщики не ожидали предательства со стороны своего главаря и не сразу восприняли посадскую дружину как врага. Воспользовавшись внезапностью, дружинники начали теснить толпу от ворот подклети. Но бунтари быстро пришли в себя и, поскольку в их рядах нашлись умелые воины, завязалась сеча.
Сначала Ярый не брал в руки саблю, считая зазорным применять боевое оружие против простых горожан, да еще столь желанных для него новгородцев. Он действовал тупым концом пики и конем, расчищая себе дорогу. Он полагал, что они освободят двор, не допустят безвинного кровопролития и дождутся прибытия князя Александра. Глядя на него, так же действовал и Малой. Но когда во дворе против дружинников бунтовщики пустили в ход вилы, топоры, секиры и мечи, Ярый и Малой обнажили сабли. Это был бой с вооруженным и ненавидящим тебя противником, и некогда было думать о том, что еще недавно ты видел в этих людях свою мечту о родине.
Отражая саблей нацеленные на него со всех сторон удары, Ярый не поражал самих людей, хотя видел, как рубившиеся вокруг него посадские воины вовсю рубили горожан, не взирая на то, оружны те были или нет. Малой тоже отбросил всякие сомнения, и, вертясь волчком на своем коне, наносил стремительные удары по рукам и головам нападавших. Преимущество опытных в бою дружинников стало приносить свои плоды и, несмотря на некоторые потери, они стали теснить бунтовщиков со двора в открытые ворота. В момент, когда Ярый поднял саблю, отражая удар булавой какого-то дюжего новгородца, кто-то юркий метнулся под передние ноги его коня и подсек их ловким ударом ножа. Верный боевой товарищ рухнул, придавив своим телом Ярого. Последнее, что видел бывший ордынский сотник – занесенная над его головой та самая дубина, отразить которую он так и не успел.
Он не видел, что в последний момент Малой успел разрубить плечо того новгородца, что готовился навсегда упокоить Ярого, и дубина лишь скользнула по шишаку и наплечнику кольчуги. Но удар был так силен, что Ярый потерял сознание. Малой соскочил с коня и попытался вытащить бесчувственного сотника из-под коня. Тот бился в агонии, пуская кровавую пену. Не раздумывая, Малой прекратил страдания умирающего животного, перебив саблей конскую шею. Только тогда ему удалось вытащить Ярого и оттащить его за угол одной из построек. Затем он кинулся в сечу, помогая дружинникам окончательно вытеснить бунтовщиков за ворота и запереть их.
Пока дружинники ходили по двору, собирая своих и добивая, по приказу воеводы, раненных бунтарей – а кому нужны живые свидетели? – Малой вернулся к Ярому, пребывающему в глубоком беспамятстве. Сняв с того шишак и убедившись, что серьезных ран на теле нет, а сердце бьется ровно, Малой разжился водой и омыл Ярому лицо. Дубина новгородца успела – таки содрать кожу на виске и щеке сотника, повредив старый шрам. Оборвав подол рубахи, Малый, как мог перебинтовал голову старого товарища, отметив, что отросшие волосы Ярого стали совсем седыми.
Освобождать ордынцев осторожный воевода не велел, и дружина так и сидела во дворе, ожидая решения своей судьбы. Сидела почти сутки, сама голодная и слушала голодные и злые крики запертых ордынцев, которых, видимо, не кормили уже несколько дней, с момента заточения. Дом был весь разграблен, хорошо, был нетронутый колодец, да в сарае нашлось немного сена для коней. В седельных сумках Ярого и Малого было немного еды, и молодой воин даже подкормил нескольких дружинников, заведя с ними короткие дружеские отношения. Те и рассказали о непростой жизни в вольном городе, о сложных отношениях бедняцкого «низа» и богатого «верха», подтасовках и подкупах при вечевом решении всех основных вопросов жизни города. С горечью поведали о шараханиях «вершины» то к князю Александру Ярославичу, то к папской Ганзее.
И понял Малой, что той воли и свободы, к которой так стремился Ярый, и которую, со слов своего старшего товарища, успел полюбить он сам, в самом Новгороде нет. И горько стало ему от этих мыслей, словно пришел он к стене, единственная калитка в которой ведет в пропасть…
За стеной слышали они цокот копыт по мощеным и деревянным улицам Новгорода, крики о помощи и звуки сечи. Но всё быстро закончилось, о чем возвестили благостные колокола новгородских церквей. Молчал лишь вечевой колокол, словно отдыхая после заварухи и с удивлением наблюдая с высоты Вечевой башни на то, к чему привели его набатные раскаты.
К вечеру второго дня в ворота ударила твердая рука, и именем Великого князя владимирского приказано было ворота открыть. Ворота немедленно были распахнуты, и во двор въехал сам князь Александр в красном плаще и горящих в свете заходящего солнца доспехах. К нему кинулся выстроивший всю дружину с опущенными копьями воевода Козьма.
- Великий княже, вот, сохранили посланцев Орды, уберегли их от смерти неминучей от рук нечестивых бунтарей…
- Взять его в железо! – негромко приказал князь. Оглядев все кругом и поняв, что ордынцы по-прежнему в заточении, так же негромко велел их освободить и накормить.
Тут он увидел Ярого и Малого.
- Это кто? Твои? – обратился он к воеводе, уже стоящего со связанными руками меж воинов князя.
- Это какие-то ратники из-под Ладоги. По пути к нам примкнули. Помогали бунтовщиков усмирить…
- Не мы примкнули, а ты силой в дружину втянул. Коней отнял, - с ненавистью глядя на воеводу, твердо ответил Малой, сжимая рукоять сабли. При этих словах Ярый приоткрыл глаза и увидел князя. Туманное еще зрение явило ему сияющий в лучах солнца знакомый образ.
- Как тогда…, - успел прошептать старый воин и опять впал в небытие.
Александр спешился и подошел к ним.
- Кто его так?
- Бунтарь, дубиной. Хорошо, я успел… Коня жалко.
- Отведите этих в княжий терем, пусть лекарь посмотрит, - приказал Александр. И отправился вершить свои, княжеские, дела.
Суд был скорым. Бунтовщиков вешать и калечить не стали. Их просто потопили в Волхов – реке. Посадник был пощажен, но смещен и выслан. Новгород выплатил тройную дань, а переписчики выполнили свою работу.
Всё успокоилось.
Пока.
Утром следующего дня князь зашел в клеть, где лежал Ярый с дежурившим около него Малым. Ярый пришел в себя, был еще очень слаб, но поел и стремился казаться бодрым. Лекарь не нашел у него серьезных ран, но предупредил, что в седло старый воин еще не скоро сядет. «Зело мыслями путается, да и очами слаб». Но, видать, сильно его новгородец приложил. Как глаза закрывал, видения его одолевали. И детство видел, и юность свою в Орде. И сечи, походы, битвы, кровь, кровь… И образ князя Александра в нимбе сверкающих лучей. Долго не мог поверить, когда Малой рассказал, что князь действительно их нашел и сюда, в эту клеть поместил, лекаря вызвал. А поверив – успокоился. «Слава Богу, явь это была, а не блажь! Цела еще головушка, битая – а цела!» Увидев князя, хотел встать, но князь остановил жестом. А и не остановил бы, не смог бы встать, ноги совсем не слушались.
Александр был краток:
- Все показали, что в бунте вы не виновны. Силой вас в посадскую дружину привели, и против бунтовщиков вы бились. От них и пострадали. Моего имени новгородцам не открыли, перстнем моим не кичились. Где он?
Малой молча протянул князю его перстень:
- Ярый за пазухой держал. Как в Новгородчину вошли, он его снял, чтобы имя твое не всплыло.
Князь кивнул и забрал перстень.
- Больше он вам не нужен. Сами понимаете, ни со мной, ни в Новгороде остаться не можете. Много вокруг вас всякого сплелось…
Держите путь на Ладожское городище, но туда не заходите.
Очень не любят они чужаков, по себе помню. Под городищем есть скит, схимником
там старец Овакум. Бают, жив еще. Одиноко живет, но люд его чтит за мудрость и силу
чудесную. Врачует травами и молитвами. Я с ним знаком, и он - должник мой. Вот,
я ему написал, передадите, он примет вас.
И князь передал Малому малый свиток, перевитый
простой ниткой. Без княжеской печати, он походил на обычную запись, кои часто
пересылали друг другу грамотные люди. Увидел недоверчивый взгляд Малого, князь
вдруг улыбнулся.
- Бери, бери! Так надежнее. На этих землях мое имя
не всех радует. Езжайте, не медля. Мы уходим, а вам после меня оставаться
опасно. Повозка и твой, воин, конь ожидают внизу. Мои гридни помогут его, - он
кивнул на Ярого, - донести. Припас кой-какой положили. Ну, Богом!
И князь вышел из клети. Ждала его долгая дорога в
Сарай, где он должен был объяснить хану события в Новгороде как внутреннее дело
Руси. Умасленные переписчики не стали (пока) доносить о том, что бунт был
замыслен против Орды, и князь надеялся, что повышенная дань и обычные взятки
позволят ему и на этот раз избежать карательного похода татар на русские земли.
Ждали Александра его непутевые братья, другие своевольные Рюриковичи, да и не
только. Ждали литовцы, тевтонцы, шведы. Да мало ли забот было в то время у
Великого князя Владимирского!
После ухода Александра в клеть споро вошли два
рослых княжеских гридня и, легко подняв лежащего Ярого, отнесли его в стоящую у
заднего крыльца терема повозку. Малой едва успел подхватить свои вещи и
оставленное лекарем снадобье, и кубарем скатился по узкой лесенке вниз. Сев на
своего коня (спасибо, что сберегли!), взял за повод запряженную в повозку лошадь
и выехал с княжеского двора через малые ворота, предусмотрительно открытые теми
же гриднями. Милость князя на этом не закончилась. Гридни, вскочившие в седла,
сопроводили их до рубежа новгородских посадов и, поставив на ладожский тракт,
долго еще смотрели вослед, словно убеждаясь в том, что гости князя
действительно покинули город.
И на том спасибо!
Медленно скрипела повозка по
каменистому тракту. Путь был безлюден, словно недавние новгородские события
прекратили торговлю, да и просто движение людей. Чтобы спросить путь, Малому
приходилось пару раз съезжать с тракта и подъезжать к селянам. У самого
Ладожского городища повстречался им обоз поморов, везших соль в Новгород.
Напуганные слухами о бунте, возчики наперебой расспрашивали Малого, с опаской
глядя на лежащего в повозке Ярого. Успокоив их добрыми вестями о том, что в
Новгороде всё успокоилось, а у больного не черная язва, которой, как огня,
боялись все поморы, а лишь ушиб от падения с лошади, Малой, в свою очередь,
узнал путь к скиту старца Овакума.
К скиту вела натоптанная тропа,
временами такая узкая, что Малому пришлось изрядно потрудиться, чтобы протащить
повозку. Старец обитал в рубленной из толстых бревен махонькой избушке, с
маленьким оконцем, затянутым рыбьим пузырем. У двери избушки были сложен
нарубленный хворост.
«А неплохо, хоть и тесно, живет
старец» - не успел подумать Малой, как сильный удар в спину чуть не заставил
его упасть. Пошатнувшись, он резко оглянулся, схватившись за рукоять сабли.
- Кто такие? Пошто оружны пришли?
Перед Малым стоял высокий худой
старик с удивительно ясными глазами. Длинные и совершенно седые волосы
покрывала старенькая скуфейка. Полотняная рубаха, подпоясанная простой
веревкой, доходила до босых ног старца. В его костистой руке был зажат
сучковатый посох, почти в рост самого старца, которым он и «постучал» в спину
Малого. Воин удивился, что его чуткое ухо не уловило шагов старца.
- Путники мы. Оружие нам затем, что
дороги ныне не спокойны. Пришли тебе запись передать от знакомца твоего.
- Олександра, что ли? Ну, давай
запись, - и старец протянул руку, зажав ранее бывший в ней посох второй рукой,
так и висящей вдоль тела.
Увидев связанный свиток, насмешливо
сказал:
- Ну, развяжи. Видишь, что не с руки
мне.
Быстро прочитал написанное, убрал
свиток в суму, которая висела у него на боку.
- Ладно. Будете моими гостями. Живите
в этой избушке, пока час не придёт!
- Что за час, что прийти должен?
Избушка – то маловата для нас троих будет.
- Много вопросов задаешь, сын мой. В
избушке будете вдвоем с сотоварищем. Я – в пещерке живу, рядом. Потом зайду,
посмотрю его, - он кивнул в сторону повозки, - а что за час, и когда он придёт
– сами поймете…
Пока Малой затащил Ярого в избушку,
уложил того на лавку с подстеленными бараньими шкурами, да затопил сложенную из
камней печурку, совсем стемнело. Сотник был в полузабытьи, часто проваливаясь в
свои видения. Малой натаскал воды из журчащего рядом ручья и поставил на огонь
котелок, намереваясь сварить им какое – либо варево. В этот момент дверь
отомкнулась, и вошел старец. Сняв и отложив в сторону раздувшуюся суму,
попросил Малого:
- Приподними его и посади. Рубаху
сними, да огонь поярче сделай. Хорошо, что воду греешь. Ничего туда не кидай,
будем снадобье варить.
Осмотрев Ярого, молча смотрящего на
старца и лишь морщившегося, когда тот нажимал на свежие, да и прежние, раны.
Потом Овакум долго смотрел в глаза Ярого, приподнимая тому веки, когда сотник в
бессилии смыкал их.
- По головушке приласкали? Вон плечо
надломано, да и кожу содрали. Смерть – то рядышком прошла. Хороший знак, видать,
не время еще. Плечо – то заживет, и рука двигаться будет. А вот головушка…
Жаль, нельзя в неё залезть, а лишь заглянуть через глаза можно. Ну, да Бог
даст. Помогай!
И пока Малой, по указанию старца,
готовил мазь, резал и отваривал корешки, он, по обыкновению своему, спрашивал.
Спрашивал обо всем. Старец сначала хмыкал и отмалчивался, но видя, как его
помощник заботливо обихаживает Ярого, как старательно готовит притирки и
целебное снадобье, стал отвечать.
Малой узнал, что Овакум живет в ските
уже много лет. Был он в молодости дружинником отца князя Александра – Великого
князя владимирского Ярослава, прозванного в народе Мудрым. Когда молодого
Александра, а ему не было тогда и шестнадцати лет, отправил отец княжить в
Новгрод, то дал сыну малую дружину, в которой был и Овакум.
_ Правда, во Владимире звали меня
Авакум, но здесь переиначили на свой, поморский лад. Привык уж… - ловко
натирая больное плечо впавшему в забытье Ярому, рассказывал старец.
Был Овакум с князем и в первой битве,
со шведами, которые пришли на кораблях в Неву – реку, грозя Ладоге и Новгороду.
И много было еще стычек и походов, в которых Овакум бился бок о бок с князем
Александром. «Молод он был, душевен, с нами, воями, и ел из одного котла, и
спал на земле, и поговорить не гнушался». Был воин Овакум и в том побоище на
Чудовом озере, где смогли они разбить рыцарей – тевтовцев и потопить их, в
железо закованных, под треснувшим льдом. В той сече и получил удар тевтонским
мечом по левой руке. Меч прорубил кольчугу и перебил жилу, после чего рука
высохла. Рыцарю тому не дал добить своего воина сам князь, доставший латника
свои копьем. После боя князь отыскал Овакума.
- Княжий лекарь выходил меня, да руку
уже было не вернуть. Так и высохла. Сначала персты чуть шевелились, теперь и
вовсе засохли, - говорил старец.
- И что, сразу сюда пришел? – не
унимался Малой.
- И не знал тогда, что эти места
есть. Князь отправил в свой терем, в челядь определил. Но какой я хлопотун, да
подавальщик с одной-то рукой! Приметил меня духовник княжий, отец Дмитрий,
приблизил к себе. Стал я, по княжьему согласию, отцу Дмитрию прислуживать.
Добрый ко мне был, веру во мне разжег, грамоте научил. Потом уж, когда его
князь во Владимире, в соборе, оставил, владыко меня на это служение
благословил. На земли эти указал, доверил слово Божье и смирение людям нести.
- А врачевать тоже отец Дмитрий
выучил?
- Нет, он только души лечил добротой
и словом ласковым, а раны телесные меня самого Бог сподобил врачевать. И люди
местные, что помогают мне, да сами приходят за исцелением.
Помолчав, Малой не утерпел:
- Знаешь, отче, схожая у вас с
сотоварищем моим, с Ярым, судьба.
И он честно рассказал старцу их
историю. Всю. Сам не понимал, почему вдруг выложил всё без утайки. Словно
озарение какое нашло. Но так легко ему сразу стало, словно всю тяжесть с души
свалил.
Долго всматривался старец в лицо
Ярого.
- Нет, не упомню. Но если князь его
прислал со своим словом заветным, знать и вправду судьбы их крепко пересеклись.
А ты – молодца, что рассказал всё. И мне проще с вами будет, да и тебе, видать,
полегчало на душе. Душа – то она терпеливая, всё сдюжит, но и её жалеть надо.
Для того люди на исповедь и ходят.
- К тебе ходят?
- Я не батюшка. В сан не рукоположен,
грехи не отпускаю. А поговорить и высказать, что на душе скопилось, приходят. В
доброй беседе и хмарь печальная уходит. Ладно, хватит на сегодня. Помогай
болезного напоить, да уложить. Как, говоришь, его кличут? Ярый? Не христианское
имя, хотя и крест носит. А ты у нас кто? Малой? Тоже не по святцам, но
по-местному сойдет.
Малой уснул сразу и радостно. Так же
проснулся, чуть солнце осветило избушку, пробившись свои первым лучом сквозь
мутный рыбий пузырь. Выйдя на волю, где смог, наконец, выпрямиться и
потянуться, собрался идти за водой, но вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд.
Схватился, по привычке за пояс, но нож и сабля остались в избушке.
«Сплоховал! Нюх потерял! Шайтан!» -
мысли пронеслись в голове, а рука потянулась к увесистому колу в куче хвороста.
И тут он услышал смех. Тихий, приглушенный, но смех! Прыгнув на звук, он отвел
схваченным колом нависшую лапу ели и увидел девушку. Прикрыв рукой рот, она
тихо смеялась, глядя своими голубыми глазищами на оторопевшего Малого.
- Чего смеешься? – только и мог
спросить молодой воин.
- А тянулся смешно. Как наш кот. Тот
тоже после сна так тянется, только глаза жмурит и когти таращит. У тебя когти
есть? – вдруг спросила девушка.
- Нет, - ответил Малой и тоже
улыбнулся. Так и стояли, улыбались и смотрели друг на друга. На девушке был
домотканый сарафан, опоясанный красным витым пояском, красные бусы то ли из
крупных ягод, то ли из неведомых Малому камней. Светлые волосы девушки,
стянутые по лбу тонким кожаным ремешком, свободно падали по плечи, а голову
венчал сплетенный из полевых цветов венок. Обута была в аккуратные лапоточки, в
лыко которых тоже была продета красная нить. В руке девушка держала туесок, где
поверх травы лежали ягоды и несколько грибов с тугими ножками.
- Гляжу, познакомились, - опять
неслышно появился старец со своими неизменными посохом и сумой.
- Нет еще, только столкнулись,-
девушка опустила глаза, бросая насмешливые взгляды на покрасневшего Малого, - я
– Ярослава. А ты кто?
- Малой я…
- Хорошо. А старшой кто? – явно
потешалась над заробевшим парнем девушка.
- Старшой в избе хворый лежит. И
кличут его Ярый, - вдруг рассердился воин.
- Да мы с ним почти одно имя носим.
Ярый – Ярослава… Как думаешь, дедушка? – обратилась она к старцу.
- Думаю, нелепица это. Крещеный муж
носит басурманское имя, а некрещеная внучка моя речётся христианским именем. Но
ты права, ваши имена очень похожи. Пошто пришла?
- Да вот травок тебе принесла, что
просил, да матушка печива тебе передала. Знала бы, что гости у тебя, больше бы
взяла.
- И за то спасибо. Зайдешь к нам?
- Нет, дедушка, дома ждут. Пойду я.
Только одной в лесу страшно. Проводишь меня? – она бросила насмешливый взгляд
на Малого, - волков не боишься?
Тот метнулся в дом, быстро обулся и
перепоясался ремнем с неизменным ножом. Когда они отходили от избушки, старец
окликнул парня и погрозил тому посохом. Ответила Овакуму Ярослава:
- Не бойся, дедушка. Я его в обиду не
дам, - и звонко рассмеялась.
Потом они шли по лесу, залитому
солнечным светом и наполненному щебетанием птиц. Всегда бойкий, Малой не мог
найти слов, чтобы заговорить с девушкой. Та тоже молчала, иногда наклоняясь и
срывая ягоды. Набрав полную ладошку, подошла к парню и протянула ладошку к его
лицу.
- На, попробуй. Они сладкие…
Он осторожно взял руками её маленькую
ладонь и достал губами ягоды. Их вкуса он не заметил, так приятна и нежна была
её рука. Но напряжение сразу пропало. И, не отпуская её руку, спросил:
- Почему старца дедушкой зовешь. Вы –
родня?
- Нет. Он – пришлый. Просто он мою
маму выходил, когда меня рожала. Все думали, помрем мы обе, но он вылечил и
меня принял. Потому и дедушка.
Ярослава рассказала, что живут они в
малом селении у самой реки Волхвы. Отец её, промышлявший ловлей рыбы и водивший
торговые караваны купцов от северного моря до Новгорода и дальше, в год её
рождения погиб от руки разбойников. Живут они с матерью, ткут полотно и расшивают
его нитью. Купцы охотно берут у них товар.
- Одна беда. После гибели отца мама
шибко болеет, всё чаще лежит. Вот дедушка её лечит, и мне травы показывает,
чтобы я собирала для снадобий, - загрустила, было, Ярослава, но быстро
собралась и уже принялась подробно расспрашивать Малого о нём и его больном
друге. Он рассказал. Почти всё, чувствуя, что полная правда здесь не нужна.
Расстались на околице, уговорившись
завтра встретиться в лесу для сбора целебных трав. Для её мамы и его друга.
Когда Малой и Ярослава скрылись в
лесу, старец перекрестил их вслед и вошел к Ярому. Тот лежал с открытыми
глазами, на лице даже появился румянец.
- Что, воин, пришел в себя? Хорошо.
Твой дружок, как чувствовал, что ты на поправку пошел, уже с девушкой в лес
убежал. Тебе, видать, во двор надо. Давай, давай, сам пытайся. Я тебе помогу.
Эх, два калеки – как один здоровый!
И так, с прибаутками, сумели они
выбраться во двор, где уселись потом на завалинку у крыльца. Эти усилия отняли
у Ярого почти все силы, и он сидел, прислонившись к теплой стене, наслаждаясь с
закрытыми глазами лучами солнца. Овакум тоже молчал, давая отдохнуть
страдальцу. Потом, потихоньку, начали разговор. О прошлом, о князе. Бывалым
воинам было, о чем поговорить, особенно, если бились в одних краях против одного
противника. Когда солнце встало ровно над их головами, старец встал:
- Хватит, воин, тебе надо лежать.
Пойдем назад, я тебя осмотрю, повязку надо поменять. Да и накормить тебя
следует.
Тут из леса выбежал Малой, с
виноватым видом подошел к ним.
- Долго провожал, - только и сказал
старец, понявший всё по счастливым глазам парня.
Малой тут же почти на руках отнес
Ярого на лавку, вздул огонь, поставил котел. Осмотрев Ярого, старец довольно
хмыкнул.
С этого дня бывший сотник пошел на
поправку. Плечо понемногу заживало, он начал ходить. Видения не сразу, но
отступали. Теперь они со старцем часто беседовали, то сидя у избы, то ходя по
лесу, где Овакум заставлял Ярого наклоняться и срывать больной рукой цветы,
ягоды и травы. Малой не мешал им, днями пропадая с Ярославой в лесу, или, когда
та работала или ухаживала за матерью дома, промышлял охотой. Охотник он
оказался удачливый, зверья кругом было в изобилии, и мясо зайцев, косуль, а то
и кабанов, не переводилось на их столе. При этом он не забывал и Ярославу,
которой приносил и мясо, и все шкуры, которые та с матерью выделывали, а потом
расшивали красивыми поморскими узорами.
В один из вечеров, когда старец ушел
к себе, а сотник с молодым сидели у разведенного снаружи костра, Малой протянул
Ярому увесистый кожаный мешочек.
- Возьми вот. С твоего коня успел
снять.
Ярый сразу узнал их казну, и
воспоминания о побеге из Орды, баскаке Турае, Лекше, станице так нахлынули на
него, закружив голову, что он с трудом их отогнал, сильно крутанув головой.
Малой с тревогой смотрел на него.
- Ничего, парень, просто не верится,
что ты смог это сохранить. Я уже давно с этим кладом распрощался. И даже не
жалел. Как пришло, так и ушло. Молодца! Ну, что делать с ним будем?
Малой пожал плечами.
- Не знаю. Ты решай.
- Тогда так. Овакум денег не возьмет.
Поэтому запряжешь завтра повозку и поедешь на торжище. Купишь там припасов нам,
на троих. Хватит старца объедать. Себе, что надо для охоты и лова рыбы, купишь.
Ну и еще, посмотри там…
- Можно, я Ярославу возьму? Один не
справлюсь. Да и знает она всё, и дорогу, и само торжище. Своё рукоделье там
сбывает.
- Ладно. Только тихо там. Не ввяжись
в какую бузу из-за девки. Знаю тебя, горяч больно!
Дав Малому несколько золотых и
серебряных монет, остальное убрал обратно и велел закопать в приметном месте.