Матвей приехал к Барановскому домой (тот жил за городом, в престижном котеджном поселке) через два дня после их беседы в бане. Как Матвей и ожидал, это был типичный особняк преуспевающего бизнесмена, чьи доходы от продажи — купли — и опять продажи (но уже дороже) позволяют жить так, как ему хочется. «И то хорошо, что в Россию деньги вкладывает,» — подумал Матвей, выходя из своего ветеранистого джипа на гостевой стоянке перед домом.
«Вольво» он заметил ещё при въезде в этот посёлок. Старая привычка — всё фиксировать, особенно если новая «Вольво» стоит под деревьями в проулке. «И чего ей тут стоять, если участки в полгектара, и стоянка у всех есть для гостевых машин. А обслуга на этой марке не ездит — дорогая».
Вспомнив, что жена Барановского в больнице, он как-то сразу обратил внимание на молодую женщину, шедшую с хозяином ему навстречу. Мозг, действуя параллельно с мужским оценивающим взглядом, привычно фиксировал детали:"Держится ровно, на полшага сзади — значит прислуга. Типично славянская внешность, не хватает только косы, аккуратное чёрное платье с поясом, без косметики и украшений — видимо, домоправительница. Могла быть няней. Но няня должна быть с мальчиком. Фигурка стройная, не сутулится — это очевидный плюс, которым не всегда могут похвастаться российские женщины. Запястья рук сильные, пальцы изящные, но не изнеженные. Значит характер волевой. Скулы хорошо обозначены, морщинки у глаз характерные — да, приходилось характер применять. Попка плосковата, значит в жизни приходится бороться за своё место под солнцем не завораживающей сексуальностью, а умом. Но в целом, хороша..."
Такая вот логика. Мужская, профессиональная. А то всё — «пялитесь, пялитесь...» Анализируем!
— «Моя сестра Долорес. Приехала погостить из Штатов. Не удивляйтесь испанскому имени, наша бабушка родом из Севильи. Ребёнок войны — приехала в Россию в 1936 году».
(«Ну что, профи, съел? — Матвей не преминул поиздеваться над собой. Немного.).
— «У Долорес с её мужем в Нью-Джерси косметологическая клиника. Она приехала в Россию закупать целебные алтайские травы. И заодно пообщаться с племянником...» — Барановский явно сделал над собой усилие, чтобы не дрогнуть голосом. Пожав протянутую ему женскую руку, Матвей отметил твёрдое рукопожатие, шрам на изящном мизинце, а также то, что рука не была подставлена под поцелуй. Несмотря на дипломатическое прошлое, Матвей так и не смог привыкнуть к этой манере, предпочитая рукопожатие.
— «Извините нас, Долорес. Можно Вас на пару слов,» — сказал он Барановскому, и, отведя того в сторону, коротко и сухо проинформировал: " Мой визит просто дружеский. Никаких обязательств и гарантий. Не сомневаюсь, что Вы кое — что обо мне знаете, но предупреждаю — никаких попыток узнать обо мне побольше."
— «Я Вас понимаю и принимаю Ваши условия, как и не сомневаюсь в том, что и обо мне Вы навели подробные справки. Да, мне известно, кто Вы, но этим я ограничусь».
Матвей зафиксировал, что его собеседник сказал «ограничусь», а не «ограничимся» или «давайте ограничимся».
— «О, батенька, да ты с характером, но и мы не по объявлению на распродажу пришли.» — подумал Матвей, но промолчал.
— «Пройдёмся, я покажу вам дом» — пригласил Барановский.
Долорес тактично сообщила, что хотела бы отъехать за «покупками». Подходя к входу в дом, Матвей боковым зрением увидел, что из-за дома выехал спортивный белый «Мерседес» и, шурша гравием, поехал в сторону выезда из посёлка. Барановский, как истинный хозяин, гордый своим недавно построенным домом, стал было рассказывать о нём своему гостю, но, поймав взгляд Матвея, замолчал и пошёл впереди, показывая дорогу.
Детская была на втором этаже, занимая добрую её половину. В помещении был применен так называемый «модульный» принцип планировки, и, по необходимости, помещение можно было переоборудовать в спортзал, кинотеатр и даже в автогородок.
— «Здесь есть даже небольшой бассейн. Серёжа очень любил купаться» — Барановский словно продолжил мысли Матвея.
— «Любил... Да, всё запущенно,» — Матвей пытался хоть сам с собой поддерживать шутливый тон, но начинал ощущать, что находится в преддверии чего-то серьёзного. Барановский подошёл к висящей в углу настоящей корабельной рынде. Матвей удивился- откуда в этой, совсем не морской, комнате, флотский колокол? Барановский, казалось, только дотронулся до верёвки. Низкий, отдающий где-то внизу живота, звук прокатился по всему дому. Матвей понял смысл применения этого корабельного атрибута — звук не был громким, пугающим, но в доме, видимо, не было уголка, куда бы этот звук не проник.
— «Серёже — два раза» — очень тихо сказал Барановский и снова коснулся верёвки. Не успел раствориться в воздухе второй удар, открылась дверь одного из помещений, на которые был поделён этаж, и перед ними встал Серёжа. Небольшого роста, худенький, он смотрел, слегка наклонив голову к правому плечу, на Матвея широко раскрытыми серо-зелёными глазами. Не мигая. Взгляд был серьёзным и вопрошающим. Если бы не этот серьёзный взгляд, то мальчугана можно было назвать симпатягой. Смугловатая кожа, светло-русые, слегка вьющиеся волосы, прямой носик, ещё по-детски припухшие щёки, но подбородок уже вздернут, и детский лоб немного взрослят «упрямые» морщинки у переносицы.
— «Серёжа, это мой приятель, дядя Матвей. У него тоже есть дети, и он хотел бы вас познакомить. Ты поговоришь с ним?» — слегка сделав акцент на слово «поговоришь», Барановский обратился к сыну.
— «Чёрт возьми, про такое начало мы не договаривались» — не успел подумать Матвей, как оборвал себя на полумысли. Серёжа приоткрыл рот и чуть слышно сказал: «Да». Честное слово, Барановский чуть не упал. От чувств. Почему-то шепотом он сказал: «Ну, и хорошо. Поговорите тут. Я не буду мешать». И на цыпочках вышел. Было слышно, как с середины лестницы он побежал и хлопнул парадной дверью. Стало совсем тихо.
— «А как зовут твоих детей?» — вдруг очень связанно, но очень тихо спросил Сергей.
— «Опа, попал...» подумал Матвей, но вслух сказал: «У меня есть дочка, Алёнка. Она немного старше тебя. Но мне бы очень хотелось тебя с ней познакомить».
Матвей чувствовал, что Серёже нельзя врать. Мальчик верил не словам, а взгляду и интонации. Матвею захотелось дотронуться до ребёнка, чтобы через этот контакт понять его. Боясь спугнуть Серёжу, он медленно говорил, не отрывая доброжелательного взгляда от глаз мальчика.
— "Сейчас я тебе покажу её фотографию «.- Он медленно вынул из бумажника фото, которое он всегда носил с собой, положил на ладонь и потянул Серёже. Как Матвей и ожидал, чтобы взять фотографию, мальчик коснулся его руки.
Это было словно ожёг. Какое-то сумасбродное движение разноцветных пятен, их переплетение и переход в иные цвета. Но, коснувшись руки Матвея, Серёжа вдруг попытался улыбнуться и так же тихо сказал: «Ты хороший...».
— «Да ты из „наших“, паренёк» — с каким-то облегчением подумал Матвей.
— «Серёжа, я не враг и ни в коем случае не причиню тебе вреда. Я могу тебя понять, только если положу ладонь тебе на лоб. Не боишься? — прямо спросил он.
— «Нет. Я знаю, что так надо» — ответил мальчуган. Подойдя к Матвею, он сам взял его руку и приложил к своему лбу...
...Солнце, пляж, ласковое море, наплывая на песчаный берег, заливает лёгкой морской пеной загорелые ноги молодой счастливой пары. Он — Барановский, лет на пять моложе, ещё без нынешней крепости и кряжистости фигуры, громко и радостно кричит чайкам: «Она согласна!».
Она — худенькая, с огромными серо-зелёными яркими глазами, с шапкой непокорных выгоревших волос, звонко смеётся, держась за его руку.
Он и она склонились над коляской. Лица радостны и безмятежны. Он нежно целует Её, шепчет в ушко: «Я тебя люблю и хочу ещё дочку».
Потом, вдруг, словно тёмно-серое покрывало накрывает весь мир. Звучит жесткий женский голос: «Твой сын будет причиной крушения всего. Он заберёт ваше счастье и здоровье, а дочь твоя умрёт в твоём чреве и убьёт тебя». И крик, такой детский и отчаянный, что Матвей вздрогнул, как от удара хлыстом — «Не хочу! Я спасу вас!». Матвей с трудом открыл глаза. Сергей стоял перед ним, держась обеими ручонками за его руки, и смотрел, смотрел, в самую глубину глаз Матвея.
— «Бедный мальчик. Ты такую боль носишь в себе. Кто же на тебя взвалил всё это?» — думал Матвей.
— «Вот что, Серёжа. Одно тебе скажу — держись. Я тебе помогу» — говорил он, и ему хотелось верить в то, что говорил.
У выхода из дома его поджидал Барановский.
— «Ну, что — с надеждой он вглядывался в Матвея.- Что он вам сказал? Вы ведь почти два часа разговаривали....».
— «Один вопрос — ваша жена до больницы делала, ну... Ну, она была в положении»?
— «Откуда вы...? Как вы...? — Барановский широко раскрыл глаза, наступая на Матвея.
— «Да или нет»? — холодно спросил Матвей, не делая попыток уклониться. Барановский внезапно оступился.
— «Да» — ответил он. «Мы ждали дочку, но когда у Сергея началось „это“, жена сказала, что мы всё должны отдать ему, и не в праве заводить ещё одного ребёнка. Она сделала операцию, а потом ... потом не смогла всё пережить».
— «У вас есть или была любовница, которая могла бы надеяться на ваше совместное будущее?». Барановский уже взял себя в руки и словно почувствовал право Матвея задавать подобные вопросы.
— «Нет» — твёрдо ответил он.
— «Вы говорили, что обращались к знахарям и прочим оккультных дел мастерам?»
— «Да, — неуверенно сказал Барановских — Было несколько раз».
— "Где вы их находили«?- Матвей, словно охотничья собака, почуял след.
— «Мне их рекомендовала Долорес».
— «Опа, приехали» — из Матвея будто выпустили воздух. Тупик и страшная усталость. И мысль. Четкая и ясная — подальше от этого дома, на родной диван.
Стаканчик любимого ирландского напитка. Со льдом. Отдых мозгу, а там ОНО подскажет. Одно Матвей знал точно — он не отступится. Эти глаза мальчугана. Боль, скорбь, просьба о помощи.
— " Я поеду домой. Мне надо подумать«. — Матвей видел, что у Барановского в глазах шевелиться невысказанный вопрос.
— «Я вам обязательно позвоню».
В машине Матвей, как всегда, успокаивался, готовил себя к ставшему уже традиционным, вечернему подробному анализу событий прошедшего дня.