Константин Николаевич Степаненко / И это было... — 3

Впервые это случилось в те славные времена, когда флаг родной страны Матвея гордо реял над половиной земного шара, а сам он, молодой и восторженный, под пьянящей его завесой «страшной государственной тайны» был направлен в Богом забытую африканскую страну помогать её населению "сознательно сделать правильный исторический выбор".Правда, вместо разноцветных стекляшек и огненной воды, с помощью которых, как известно, издревле охмуряли аборигенов, в руки Матвею в итоге дали автомат Калашникова и облачили в форму цвета"хаки«. Но в этом ли было дело!

Главную роль в выборе именно Матвея на столь ответственную задачу — а это вам не голубей гонять по скверикам Парижа или Вены! — были его языковая подготовка, безукоризненно-чистая по всем пунктам биография и, как намекнул кадровик, высокий разряд по стрельбе.

Отлет был сопряжен со страшно интригующей процедурой изготовления соответствующих документов, кучей профилактических уколов во все втыкабельные места молодого мускулистого матвеевского тела, всевозможными подписками и волнующими сборами. Вещи — строго по списку, с оторванными бирками. Очевидно, во избежание перегруза. Сложный маршрут перелетов завершился на мощенном железными плитами летном поле, добротно построенном еще колонизаторами в самом центре страны назначения. Выйдя из чрева военного транспортного «Антея», Матвей, вместе с тепловым ударом, получил первый мощный заряд адреналина. Голубое небо, красная земля и застывшее у самого края железных плит море джунглей. Настоящих! Как в киплинговском «Маугли»!

По прибытии группы, их принял в своей неслабой резиденции Главный советник по «внедрению правильной идеологии», носивший, как говорили, красные генеральские лампасы даже на трусах того же веселенького цвета «хаки». Произнеся пламенную, но короткую речь о жупеле империалистической угрозы, нависшей над всем континентом и лично над ним, Главный советник буквально тут же отправил Матвея в джунгли, из которых и состояла вся небольшая территория этой маленькой, но очень прогрессивной страны. Перед Матвеем, как и перед и всем его отрядом, стрелком-переводчиком которого он теперь являлся, была поставлена предельно простая задача — очистить её, то бишь, всю территорию от «бандформирований, мешавших сознательному трудовому населению» в принятии «правильного исторического решения».

Романтика работы с первых дней охватила Матвея и не отпускала потом много лет.

Ошеломляющая жара вкупе с влажностью и комарами не смогли поколебать его восторженного восприятия нового мира, в который его так стремительно окунули. Волшебный мир африканских джунглей лишь новичку кажется единым живым организмом, судорожно дышащим и издающими какую-то палитру звуков, которая воспринимается неопытным ухом как бессмысленная и угрожающая какафония. Но затем, если ты пытлив и не труслив, этот мир складывается в логическую систему мелодий и разговоров на всех мыслимых и немыслимых частотах и диапазонах.

Стена тропического леса кажется сплошной только на расстоянии, но чтобы преодолеть это расстояние и заставить себя хотя бы приблизиться к живой стене, от которой так и исходит на новичка волна страха и затаенной угрозы, нужно мужество.

Первый раз Матвей не смог преодолеть себя и сойти с дороги в заросли, казавшиеся ему непроходимой, шевелящейся и шипящей на него живой массой. И первую свою «африканскую» нужду ему, московскому интеллигенту, пришлось «справить» на дороге, прямо под колёса «корабля джунглей» — потрёпанного «лендровера», из кузова которого неслись оглушительный хохот и поощрительные слова его товарищей. Потом он научится «внедряться» в это хитросплетение зарослей и, к своему удивлению, обнаружит, что, перестав их бояться, увидит удивительную красоту этого многоуровневого мира.

Но это будет потом, через несколько дней, первые из которых казались ему годами.

А пока, в первый день своего пребывания на этой земле, глаз Матвея, как фотоаппарат (по-настоящему фотографировать было запрещено),фиксировал «картинки».

...разрушенный войною акведук, из разорванной трубы которого, с высоты метра в три льётся, переливаясь и искрясь на фоне садящегося за горизонт солнца, хрустальная струя воды. Под струёй два обнажённых, прекрасных в своей первозданной африканской красоте, девичьих тела. Не видя или, скорее всего, не обращая внимания на два ощетинившихся стволами чужеродных автомобиля, африканские девчонки, уставшие от зноя, работы и войны, нежились под струёй воды, смеялись, выталкивая из-под неё друг друга, подставляя под воду над головой светлые свои ладошки. Вода блестит каплями на их черных кудрявых головах, влажно обтекает их изумительные точёные тела, стекая струями по торчащим слегка в стороны, но уже тяжёлыми грудям с крупными тёмными сосками, выпирающим попкам, стройным ногам. Девушки словно олицетворяют собой саму сущность жизни этого континента, где тайнство появления и ухода всего живого подчинено одному закону. Этот закон гласит — как можно быстрее достичь зрелости, искренне насладиться ею и уйти, чтобы снова возродиться в иной земной форме. И скоротечность этой жизненной вспышки не оставляет места другим, обременительным и вспомогательным эмоциям, делая жизненный путь любого живого существа естественным и ярким;

...другое, черное и глубокое небо, с миллиардом незнакомых звёзд. Оно тоже живое, влажное и, если долго всматриваться, то кажется, что оно колышется и словно звучит какой-то зовуще-волнующей мелодией. Африканское небо словно втягивает тебя, уносит над скоротечным бытием, приоткрывая путь в Вечность;

...стоящая на обочине дороги африканка. Замотанная по пояс в какую-то мешковину, одной рукой держит ребенка, сосущего её вытянутую вниз, как вымпел, грудь. Вторую грудь, такую же вытянутую, сосет... маленький козлёнок.