С Барановским Матвея познакомил его давний приятель Сергей.
— «Нормальный мужик, сам увидишь. Просто попаримся втроём, виски выпьем» (такая вот дурацкая у Матвея привычка — пить в бане виски. И не только в бане...).Да ясно было с самого начала, что не просто так Сергей устроил эту встречу, но Матвей пошёл на неё как-то спокойно, словно зная, что этого "случайного«знакомства ему не избежать. Так, в общем-то и получилось, как ожидал. Судьба, одним словом. А её указания надо принимать спокойно, с широко открытыми глазами.
Барановкий оказался молодым, лет 35,спокойным и умным мужиком, с приятным лицом («Округлость морды лица без явной раскосости глаз — признак славянской породы» — так всегда парировал Матвей шутливые замечания по поводу своего не сильно худого лица). Одно привлекало внимание в облике нового знакомого — напряжённость во взгляде, словно какая-то навязчивая мысль засела там, не отпуская хозяина в обычную круговерть жизни.
Баня была хорошая, чистая, с прекрасной парилкой и замечательной купальней. Мужики от души похлестали себя вениками, с добрыми криками прыгали в обжигающе-холодную воду купальни. С видом знатоков брызгали на раскаленные камни настои разных трав и единодушно пришли к удивительному выводу о том, что русская и финская бани — это, в общем-то, одно и то же, но русская лучше.
Потом сидели, замотанные в простыни, за дубовым столом, у огромного самовара и пили... виски. Беседа велась об автомобилях, внешней политике, рыбалке. То есть ни о чем. Матвей ловил на себе пристальные взгляды Барановского, который словно оценивал его, явно не решаясь перейти к главному. А то, что это главное и являлось целью их встречи, было слишком очевидно.
— «Ну давай же, излагай, не томи себя,»-мысленно приказал Барановскому Матвей, внешне сохраняя атмосферу непринуждённости в такой же внешне расслабленной компании. Тот сразу словно споткнулся на полуслове, в самом кульминационном месте очередного анекдота, которыми он непрестанно потчевал своих хорошо пропаренных знакомых.
Барановский быстро взглянул на Матвея и неожиданно хриплым голосом, словно пробуя слова на вкус, начал свой рассказ:"Вы же понимаете неслучайность нашей встречи. Сергей, конечно, предупредил меня, что вы можете только проконсультировать..."
Сергей потупил взор, и только покрасневшие уши выдавали его напряжение.
— «Вот собака страшная, ведь знает запретность темы...»- подумал Матвей, но снова внутренний голос подсказал ему -«Спокойно, мин нет».
Барановский вздохнул и продолжил: «Нашему единственному сыну пять лет. До четырёх лет он рос обычным ребёнком, слегка избалованным, шаловливым, но любящим и послушным. Потом у него, вдруг, без всяких видимых причин, начались сильные головные боли. Он хватался за голову, швырял свои любимые игрушки, катался по полу... Приступы случались всё чаще. Сначала мы вынуждены были забрать его из детского сада, затем прекратили выводить его из дома. Консультации у лучших врачей в стране и за рубежом, не помогли — причин такого поведения мальчика не обнаруживали. Не помогли купания с дельфинами и общение с другими животными. Обращались и к народной медицине, возили к знахарям, старцам — всё было бесполезно. Мальчик замкнулся, перестал улыбаться, почти не разговаривает. Нас очень пугает его взгляд — очень взрослый, с затаённой болью. Он молча смотрит на нас, словно что-то знает, но не может сказать и просит, просит глазами о помощи...»
Барановский замолчал, перевел дыхание и продолжил:
— «Сергей как-то рассказывал о том, как Вам, Матвей, удалось э.. э.. э... снять похожие симптомы у некоторых Ваших знакомых. Вот я и решил к Вам обратиться. Сергей мне говорил, что Вы не практикуете и не любите „этим“ заниматься, но, может быть, всё-таки посмотрите. Ведь этот ребёнок — мой единственный сын. Мне неудобно предлагать Вам деньги, но всё, что я могу...».
Сидевший до сих пор тихо, как нашкодившая мышь, Сергей как-бы для себя произнёс:"Мама мальчика лежит в стационаре у Толика".Толик — это их общий знакомый, врач-психиатр, работающий в одной из лучших закрытых загородных клиник, куда обращаются очень обеспеченные люди, а пациентов берут в стационар только тогда, когда нет иного выхода. Этой фразой Сергей рассказал Матвею не столько о моральном (да и материальном) состоянии самого Барановского, сколько о том, что даже Толя с его высокопрофессиональной командой не смог помочь мальчику.
Честно говоря, несмотря на свою сентиментальность, обычно прогрессирующую в ходе коллективного поглощения первого литра виски, Матвей уже готов был сказать:"Извините, ребята, это не ко мне...«.
Но тут Барановский достал из своего портфеля, откуда до этого он доставал столь милый сердцу Матвея славный ирландский «Джемессон», фотографию.
Обычный московский мальчишка, сидящий на ковре очень хорошо обставленной комнаты. Неестественно выпрямленная спина, ссадины на коленях, а в огромных, не по-детски серьезных глазах вопрос — «За что?».
Матвею уже несколько раз приходилось видеть этот вопрос в самых разных глазах, но это сочетание боли, осознания случившейся беды и мольбы о помощи всегда было одинаковым. Отдёрнув свою уже было протянутую к фотографии руку, он не стал дотрагиваться до неё, зная, что именно произойдет в момент соприкосновения фотографического образа с его пальцами.
Вместо этого он взял стакан, отпил хороший глоток, машинально отметив, что напиток — настоящий, с легким своеобразным привкусом дымка, и сказал:"Хорошо, я посмотрю мальчика".