В кабинете Матвей первым делом достал и изучил найденную бумажку. Не зря же он подобрал ее! Это была квитанция камеры хранения Ленинградского вокзала. Вещи были сданы вчера, в 19-45.
Инстинктивно Матвей почувствовал необходимость уничтожить квитанцию. Немедленно. Слишком хорошо он представлял себе, чем чреваты авантюрные действия случайного свидетеля. С другой стороны, в нем стремительно прорастали ростки гражданского самосознания. «А помочь в раскрытии преступления? А международный терроризм? А наркотики? А контрабанда радиоактивных материалов? Кстати, немедленно помыть руки...»
Спрятав квитанцию в специально оборудованный в кабинете тайничок — Матвей знал, что сейфы проверяют в первую очередь — он вышел из кабинета. Помыв руки, он пообщался с некоторыми достойными представителями офиса за чашечкой ароматного кофе.
Когда минут через двадцать Матвей вернулся на рабочее место, его ждал сюрприз: в его служебном кабинете, по-хозяйски расположившись за его же столом, в начальственной позе сидел теперь уже хорошо знакомый милицейский капитан. Увидев Матвея, капитан с явным сожалением освободил кресло и пересел в гостевое.
«Значит, ордера на арест еще нет»- почему-то спокойно подумал Матвей, хотя занывший вдруг «спинной мозг» ясно дал понять, что началась очередная веселенькая история. И снова не ошибся.
Капитан продолжал вести себя уверенно, но не переходил при этом той черты, за которой начинается наглость. Он просто сидел, положа ногу на ногу, и смотрел на Матвея.
Самому Матвею стоило некоторых усилий сделать вид, что ему безразлично присутствие непрошенного гостя — все-таки служебный кабинет, а не личная квартира, где он вел бы себя совсем по-другому. Он прошел к столу, занял свое кресло, принял возможно более официальный вид и строго — так ему казалось — взглянул на капитана.
— Чем обязан, сударь? Наши встречи стали более частными, чем это предусмотрено этикетом. Я дважды откровенно ответил на ваши вопросы и позволил вам провести... некоторые следственные действия, выходящие за рамки моих гражданских свобод. Прежде чем мы продолжим нашу беседу, я хотел бы увидеть ваше служебное удостоверение и убедиться в ваших полномочиях. В противном случае настаиваю на продолжении разговора в официальной обстановке в присутствии моего адвоката. — Довольный такой складной и убедительной речью, Матвей откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, показывая столь красноречивым видом отчуждение и негативное отношение к собеседнику.
Капитан, прямо глядя в глаза Матвею, медленным движением извлек из внутреннего кармана мундира служебное удостоверение и поднес почти к самому лицу собеседника. Матвей демонстративно переписал в лежащий перед ним блокнот данные капитана и номер удостоверения, отметив, что должность и название подразделения, в котором служил капитан, ему ничего не говорят.
Выждав, как хороший артист, должную паузу, капитан заговорил. Голос был ровным и уверенным. Между словами он делал значимые паузы, словно вбивая свои мысли в бестолковую голову Матвея.
— Безусловно, приношу вам свои извинения за некоторую бесцеремонность, которую вы могли усмотреть в моих действиях. Поверьте, они обусловлены обстоятельствами, когда мы, то есть я, вынужден действовать подобным образом.
Матвей сразу оценил форму и манеру изложения мыслей «простым милицейским капитаном» и поудобнее устроился в кресле, предвкушая развитие событий.
— Вы, конечно, можете навести обо мне справки, — продолжал капитан, не отводя глаз от Матвея и не меняя позы. — Даже прямо сейчас. Не сомневайтесь, вам подтвердят, что я — именно тот человек, которому выдано это удостоверение. Мы получили некоторую информацию о вас, уважаемый, и я уверен, что могу разговаривать с вами абсолютно откровенно. Предупреждаю, если у вас в кабинете есть записывающая аппаратура, можете ее использовать. Но это сразу будет квалифицированно нами, как элемент недоверия. Со всеми вытекающими последствиями. Есть у вас такая аппаратура?
Матвей пожал плечами:
— Нет.
Капитан продолжил:
— Что же касается беседы, как вы изволили выразиться, «в официальной обстановке», я надеюсь, что до этого дело не дойдет, ибо также будет означать для вас негативный вариант развития событий. Я — лицо должностное, но беседу с вами веду, так сказать, на доверительном уровне. Надеюсь, вы это оцените, выслушав меня до конца, и мы найдем вариант взаимопонимания. Итак, по порядку. Сегодня утром вы стали свидетелем преступления. Я почти убежден, что вы появились там случайно и уже после того, как все произошло. Почти, потому что никогда и ни в чем нельзя быть уверенным абсолютно. Незнакомый вам мужчина — а он вам действительно незнаком, не так ли? — был тяжело ранен предположительно ударом ножа на лестничной клетке вашего этажа. Орудие преступления пока не найдено, и прямых улик в отношении вероятного преступника пока нет. Жертва преступления госпитализирована в крайне тяжелом состоянии и не может дать показания. Пока не может. Единственным человеком, который побывал на месте преступления и спустился по лестнице до того, как ее осмотрели должностные лица — а это наша оплошность, признаю, — были вы. У нас есть основания предполагать, что с места преступления исчез некий предмет, который имеет крайне важное значение как для раскрытия данного преступления, так и для решения гораздо более серьезных, я бы сказал, государственных, проблем. И в этой связи я еще раз, очень серьезно, вас спрашиваю, не оказался ли, совершенно случайно, в вашем распоряжении этот... предмет? Прежде чем ответить, хорошо подумайте о последствиях, к которым может привести неискренность.
Произнося этот монолог, капитан буквально впивался глазами в лицо Матвея. Тот, стараясь сохранить безмятежный вид, напряженно думал.
«Так, ситуация становится совсем интересной. Только этого мне не хватало. Перед отпуском...» — Впервые за день вспомнив об отпуске, Матвей чуть не выругался вслух от досады. Но сдержался.
«Опять влип! — эта мысль отчетливо, как фонарь, светила в голове Матвея, больно отдавая в мозжечок. Остальные мысли роем кружились вокруг, тоже не прибавляя оптимизма. — Бумажку отдавать теперь уже нельзя, факт. Это все равно, что добровольно намылить себе веревку. Не пойман — не виноват. То, что „капитан“ не милицейский, тоже очевидно. Ребята, видать, серьезные, если открыто используют такие крыши и ведут себя так уверенно. Значит, будут давить. Не дай бог, еще и ножик „случайно“ всплывет с моими отпечатками... Сначала устроят обыск до молекулярного уровня, а потом просто поставят всю жизнь на рентген. Я бы, на их месте, так и сделал».
Матвей снова пожал плечами и сказал:
— Скрывать мне нечего. Чужие проблемы мне совсем ни к чему. Спасибо за доверие. В знак ответного доверия готов снять и отдать на исследование всю одежду и пройти рентген. Одно условие — раздеваться и осматривать одежду будем при свидетелях. Я не столько эксгибиционист, сколько хочу быть уверен в том, что мне туда ничего не подложат.
Капитан усмехнулся.
— Иной реакции и не ожидал. Действительно, зачем вам чужие проблемы? Если они, конечно, чужие... У вас ведь и так все хорошо. Работа, достаток, семья... — Последнее слово он подчеркнул, и у Матвея неприятно захолодило спину. — Вы понимаете, — продолжил капитан, — что даже при полном к вам доверии, мы должны быть максимально уверены в... подконтрольности ситуации. Поэтому не обессудьте, но ближайшие пару недель вы будете под полным нашим «колпаком». Не нервничайте, не делайте лишних движений. Вы же понимаете, что просто испариться со всем своим окружением еще не удавалось никому. Да, кстати, мне кажется, что сегодня ваш рабочий день уже закончился, и мы можем уйти отсюда вместе. Кабинет закрывать не надо.
Спорить и возражать было бесполезно. Да и на Матвея напала такая апатия, такая тяжесть легла на его широкие плечи, что хоть волком вой. То есть, даже внутренний голос, обычно активный и уверенный в себе, молчал и не давал указаний к действиям. Видимо, ему тоже было тяжко...
Они вышли из офиса и, как в шпионском фильме, разошлись в диаметрально противоположные стороны, даже не обменявшись прощальным рукопожатием. Выезжая со стоянки, Матвей увидел, как капитан вернулся в здание и с ним еще несколько человек с чемоданчиками в руках.
О том, что за машиной Матвея, бампер в бампер, поехала темно-серая «девятка», не стоит даже и говорить. «Девятка» довела Матвея до дома и демонстративно припарковалась напротив подъезда. Сидевшие в машине пара плечистых ребят приветливо помахали входившему в подъезд Матвею. Мол, не робей парень, мы с тобой! Постоянно! Все две недели!
Матвей ответил им сжатой в кулак правой рукой. «Рот фронт!», он же «Но пасаран!». То есть, все понял! Работаем вместе!
Матвей пришел домой непривычно рано. Послонявшись по пустой квартире — домашние были на даче — он вдруг понял, что на пенсии, без необходимости куда-то обязательно выходить и чем-то заниматься, ему будет чрезвычайно скучно. Либо он окончательно станет занудой и семейным деспотом, чем, в прочем, не сильно удивит своих домашних. Либо надо заводить себе достойное хобби. Решив, что второй вариант предпочтительнее, Матвей вставил в DVD-проигрыватель один из давно купленных, но все никак не просмотренных, фильмов и... уснул на любимом диване.
И приснились ему черные клоуны. В черно-белом сне, похожем на старинное немое кино. Клоуны, потому что они кривлялись, суетились, хлопотали, совещались, не отнимая коробочек мобильных телефонов от своих больших ушей. Но действия их ни к чему не приводили. Либо результат получался противоположным. Сложенное рассыпалось, приклеенное отваливалось, скрываемое становилось явным. И было совсем не смешно, а обидно. За них, таких неуклюжих. И за себя, понимающего эту неуклюжесть.
А черные, потому, что все их действия были направлены против. Против других людей, против привычного мира, даже против самих себя. И лица клоунов были выкрашены в черный цвет, на котором выделялись наспех подрисованные белые слезы.
Что удивительно, дома у Матвея телефон не зазвонил ни разу. Словно все окружающие уже знали об установленной «прослушке» и, как законопослушные граждане, экономили казенную магнитофонную пленку.
Матвей проснулся под вечер с тяжелой головой и в весьма неприятном настроении. Надо было что-то с этим делать. Не жить же во всем этом дальше, в конце концов!
Решение пришло внезапно, словно озарение. Архимед вскричал в свое время «Эврика!», Ньютон тоже не смог промолчать, получив удар яблоком по голове. Матвей смог, но решительно направился к холодильнику. Из морозильного отделения была извлечена бутылка. Покрытая изморозью, она словно скрывала написанное на этикетке название напитка. Но разве водочку утаишь!
Тягуче, будто нехотя, была налита первая рюмка, моментально покрывшаяся новогодним узором. Еще с утра Матвей — как знал — обжарил на сливочном масле горку ломтиков черного хлеба, выдавив на них для запаха несколько долек чеснока. Этот-то чесночок и спас несколько оставшихся ломтиков от поедания домашними, ибо известно, что дамы почему-то не любят здоровый запах чеснока. Особенно по утрам и от себя.
На ломтик поджаренного черного хлебушка Матвей положил несколько тончайших кусочков замороженного сала. Настоящего, с розовинкой, привезенного другом из Киева, с Бессарабского рынка. И накрыл это чудо мужского кулинарного искусства кусочком свежего огурчика. Рюмка не успела даже подтаять, как ее содержимое уже упало Матвею внутрь ледяным шариком, где немедленно растеклось солнечными лучиками.
Настроение улучшилось, но успехи надо закреплять. Кто же остановится на одной рюмке! За руль уже все равно нельзя, а если враги нападут, вторая рюмка прицела не собьет.
После второй рюмки пришло упоение и умиротворение. Целый рой мыслей окончательно покинул голову, и стало просто хорошо. Но все же не настолько, чтобы отказаться от третьей.
Мы что, не в России, что ли, живем? Нам это число — три — Богом отмеряно. Три богатыря, три стрелы на удачу, три желания... Вот и рюмки должны быть три. У немцев, например, это число — семь. У скандинавов — двенадцать. И как только они не спились! Это вопрос... Тут пытливому русскому уму не один литр нужен.
И вот уже оставшиеся мысли потекли ровно, плечи расправились, ум нацелилс\ на решение глобальных проблем. Не без некоторого сожаления подавив в себе желание продолжить этот увлекательный процесс, Матвей жестко, по-мужски, убрал бутылку, вымыл посуду и с чувством честно выполненного долга отправился в кровать и уснул.
И снова был сон. На этот раз тревожный и даже, кажется, цветной. Вопреки расхожему мнению, что цветные сновидения возникают лишь в нездоровых головах — с точки зрения основной массы «черно-белых», а потому считаемых здоровыми, мозгов — Матвей не считал это каким-то отклонением. Ему часто снилось глубоко-синее небо, бирюзовая вода, буйная зелень растительности. А, может быть, он просто знал, что все это такого цвета и есть, а картинки приходили в спящую голову в черно-белых тонах? Во всяком случае, проснулся он не отдохнувшим. Состояние было близким к тому, когда, как говорят, «эскадрон лошадей что-то там во рту», хотя уже несколько дней Матвей вел унизительно-скучный здоровый образ жизни. Три вчерашних рюмки не в счет.
Так стоило ли мучиться?
Наступившее утро нельзя было назвать радостным. Не порадовал ни падающий курс западной валюты, ни родившийся в зоопарке звериный детеныш.
«Девятка» стояла на месте. Двое парней, видимо, уже других, поприветствовали Матвея и «довели» его до офиса.
Охранник и секретарь в приемной как-то странно посмотрели на Матвея, словно на больного, и даже не стали, как обычно, обмениваться с ним шутливым приветствием. В их глазах лишь застыл немой вопрос. Весело подмигнув и сделав рискованный комплимент секретарю Наташе, Матвей поднялся в свой кабинет.
Кабинет сиял неземной чистотой. Но даже если бы Матвей не знал, что его тщательно обыскивали, то все равно бы это почувствовал. Но запаху, по тщательно выровненным книгам на стеллажах, по отсутствию пыли в таких местах, куда уборщица никогда не дотягивалась своей тряпкой.
Сев за стол и включив компьютер, Матвей, как обычно, стал просматривать новостные сайты. Одновременно из-под поставленной козырьком над глазами руки внимательно оглядывал кабинет.
Тайник, похоже, не обнаружен. Что же, пусть там и лежит, поскольку изъять квитанцию из тайника в кабинете, оборудованном камерами слежения, практически невозможно. А в том, что кабинет «нашпигован», Матвей не сомневался. Да и зачем ее доставать? Идти и получать по квитанции вещи Матвей не собирался. Хотел лишь отдать квитанцию следователям, настоящим следователям — а у него были знакомства в прокуратуре — искренне желая помочь. Но в сложившейся ситуации не было уверенности, что это надо делать. Прямиком можно самому загреметь на нары.
Если там что-то взрывоопасное или радиоактивное, это обнаружится в ходе регулярно проводимых, как Матвей знал, во всех транспортных камерах хранения проверок. В любом случае, содержимое не пропадет для следственных служб, поскольку невостребованные в течение определенного срока вещи тоже подлежат проверке.
Капитан же не зря указал такой срок — две недели.
Две недели, две недели. И можно жить спокойно и свободно. Если...
Никогда и ни в чем нельзя быть уверенным заранее.