Константин Николаевич Степаненко / Черные клоуны

«Люди так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить».
Николо Макиавелли

«Счастье — это когда тот, кто тебе завидует, нагадить не может»
Есть такая мудрость у некоторых народов

Бывают в жизни такие периоды, когда человеку просто тяжело. Тяжело ходить и разговаривать, совсем не хочется ничего планировать и предпринимать. И, вроде бы, никаких видимых причин для такого состояния нет, а вот тяжело и все. То ли атмосферный столб начинает давить сильнее, то ли астрологическая предопределенность так сплетается с другими изгибами судьбы, что тебя просто закручивает в этот клубок.

Есть разные пути преодоления этого состояния. Кто-то пьет, кто-то закутывается в одеяло и тихо хандрит дома. Можно, конечно, продолжать изображать из себя несгибаемого оптимиста и носить на лице улыбку, бодрым голосом сея вокруг себя хорошее настроение и уверенность в завтрашнем дне. Но это тяжело. Себя не проведешь, да и людей не обманешь. И такое преодоление самого себя не во имя большой цели, а просто так, отрицательно сказывается на психике и все равно, рано или поздно, прорвется наружу. Но тогда будет хуже. И тебе и окружающим.

Матвей знал два диаметрально противоположных способа преодоления такого состояния.

Первый из них — это хорошо погулять в душевной компании. Чтобы люди были тебе приятны, не таили в душе разные мелкие пакости, открыто улыбались и были искренни в проявлении чувств. Надо как следует выпить и закусить, попеть песен, а то и просто помолчать. И грусть-тоска медленно сползает с сердца, морщины на лбу разглаживаются, а утренняя головная боль не идет ни в какое сравнение с прежней душевной хмарью.

Второй способ подходит, когда тяжело уже серьезно и долго. Побыть наедине с собой. На природе, подальше от знакомых стен. Походить по лесу, прижимаясь к деревьям и напитываясь от них энергией. Вдохнуть свежий густой воздух с запахом мороза или трав. Или полежать, широко раскинув руки, на траве или снегу, словно взлетая в бездонное небо.

Вот сейчас Матвею было тяжело. Наверное, просто устал. Он пережил несколько непростых жизненных ситуаций, не требовавших больших внешних физических усилий, но их нужно было пропустить через себя и принять решение не умом, а каким-то внутренним осознанием собственной правоты. Самое сложное — убедить в этой правоте окружающих и претворить в жизнь принятые решения. Собрав всю волю в кулак, используя харизму и силовые методы воздействия, гибко подстраиваясь под окружающих, дабы не вызвать у них заведомого отторжения, ты осуществляешь запланированный вариант решения проблемы. Переводишь дыхание и... что?

Как правило, твою правоту никто явно не признает, и в лучшем случае ты не подвергнешься сильной критике. Через некоторое время осознаешь, что все, за что и с чем ты боролся, не стоит и ломаного гроша. То есть, победив, ты улыбаешься тому, что месяц назад тебя пугало.

В такие вот дебри раздумий и колебаний, обычно чуждых не слишком извилистой мужской душе, был ввергнут Матвей.

Для начала он обратился к первому варианту. В соответствующем антураже были собраны друзья, отчетливо съедено-выпито, спеты любимые песни. И голова, как положено, болела утром. Но не ощущал Матвей ожидаемого раскрепощения. Не было и привычного полета мыслей и страстного желания вкусить еще.

И тогда он понял, что пора ехать. Далеко и одному. К самому себе. В окружении природы попытаться восстановить внутренний мир, обрести гармонию, открыть в себе еще что-то неведомое. И поразить потом всем этим близких и приятных тебе людей.

Он выбрал Алтай. Этот край раз и навсегда запал в душу Матвея своей первозданностью и неиссякаемой энергией природы. Озерами и горами. Растущими на камнях деревьями, прикосновение к которым наполняет причастностью к Вечному, а пьянящий воздух — свободой. Что-то необъяснимое происходит с людьми в этой горной стране, и поступки их измеряются уже иными мерками. Помыслы становятся чище, мусор разный из головы вымывается. И главное — сомнения уходят, и начинаешь понимать суть происходящего вокруг тебя мельтешения сует.

Билет до Барнаула куплен, место на турбазе забронировано. Настало время самых волнующих моментов сборов — проверка, подгонка, закупка рыбацкого и походного снаряжения, отсев лишнего, упаковка рюкзака. Уже от одного осознания, что начинаешь дорогу к самому себе, от предвкушения всего неизвестного, что ждет впереди, на душе становится легче и чище.

Осталось сделать первый шаг.

Самая длинная дорога начинается с одного шага... Кому бы ни приписывали авторство — древним ли китайцам, грекам или даже ацтекам, эта мысль просто сама приходит в голову. Уже потом, когда эта самая длинная дорога давно пройдена. Ибо, делая первый шаг, никогда не знаешь, каков будет путь, и к чему тебе суждено прийти.

Вот и у Матвея, устало смотрящего в окно на вечернюю Москву, эта фраза сама собой возникла в голове. Ниоткуда. Просто возникла и все, словно давая повод вспомнить и заново пережить события последней недели.

Первый шаг был сделан обычным летним утром. Был будний день, середина недели. В хорошем настроении Матвей называл среду «маленькой пятницей», позволяя себе отметить это событие встречей с друзьями либо славным семейным ужином с бутылочкой хорошего вина или еще какой «изюминкой» из области кулинарных или культурно-развлекательных изысков. Чтобы потом спокойно и уверенно можно было дожить до настоящей пятницы. И отметить ее как следует.

Сейчас он действительно устал и явно из последних сил дорабатывал неделю перед отпуском, мысленно уже настроившись на него.

В Москве стояла удушающая жара, и Матвей решил перед работой заехать в бассейн. Не пропадать же, в конце концов, практически бесплатному членскому билету, который причитался ему по контракту с работодателем! Да и хотелось нырнуть в прохладную воду, размять порядком задеревеневшие в кресле мышцы перед предстоящим активным отдыхом.

Матвей был «жаворонком», легко просыпался очень рано, и подъем в шесть утра не был для него тягостным и мучительным.

Приняв душ, просмотрев новости и съев йогурт, он надел джинсы и тенниску с маленьким зеленым крокодильчиком на левом кармашке, легкие туфли — процедура утренней подготовки к выходу «в свет» была завершена. Как же хорошо иметь возможность ходить на работу без пиджака и галстука... Хотя и официальный костюм иногда надо «выгуливать». Чтобы ни костюм, ни ты не теряли форму и привычку друг к другу.

Солнце ярко светило в окно. Автомобильный поток только набирал свою полноту и утрамбованность. По улице шли легко одетые, а иногда и едва прикрытые одеждой люди. Матвей представил себе, каково им сейчас прижиматься друг к другу в метро. Бедные мужчины! Как писал незабвенный Ги де Мопассан: «С каждым годом появляются перед нашими глазами новые поколения прелестниц. А ведь и прежние еще чудо как хороши!».

Итак, хандру в сторону! Жизнь прекрасна во всех своих проявлениях, а грядущий день, казалось, не таит в себе никаких видимых угроз...

Закрыв за собой дверь общего с соседями коридора, Матвей нажал кнопку вызова лифта и привычно проверил в спортивной сумке наличие трех предметов — пропуска, ключей от кабинета и мобильного телефона. Когда он выходил из дома в костюме, то со стороны проверка выглядела как некий магический ритуал, которым каждый день освящал себя Матвей: быстрое прикосновение сначала к правому карману пиджака, затем к левому и наконец к заднему карману брюк.

Лифт уже подходил и готовился к шумной процедуре открывания дверей, когда Матвей услышал какой-то шум за дверью, где находилась лестница, предназначенная для экстренной эвакуации в случае природных или бытовых катаклизмов. Жильцы дома пользовались ею в исключительных случаях выхода обоих лифтов из строя. В остальное время, особенно в вечерние и ночные часы, лестница служила либо для веселого времяпровождения молодежи, либо, как правило, зимой, местом ночлега прокравшихся в теплый подъезд бомжей. Солидные жильцы не любили ни тех, ни других. Одних — за шум, бутылки и иногда разбросанные пустые шприцы; вторых — за запах и опять же бутылки.

Вот и сейчас Матвей подумал, что шумит кто-то из завсегдатаев потаенных лестничных ступенек. Богатая фантазия живо нарисовала картину «Утро на ступеньках после молодецкой вечеринки» со всем сопутствующим реквизитом. Проверять догадку совершенно не хотелось, да и какое-то еще не окончательно проснувшееся внутреннее чувство лениво подсказывало: «Ну не носи ты туда свою многострадальную... спину!».

Но восторжествовало чувство долга солидного жильца. Матвей открыл дверь и вышел на лестничную площадку.

На ступеньках лежал прилично одетый мужчина лет тридцати пяти. Лежал на боку, спиной к Матвею, как-то неловко скрючившись и прижимая обе руки к правому боку. В районе четвертого ребра, как сказал бы один из знакомых Матвея, иногда вспоминающий в теплой компании о своем медицинском образовании и навыках военно-полевой хирургии, под руками лежавшего расплывалось темное пятно, и густые темно-красные капли степенно скатывались по ступенькам. Бедолага едва слышно стонал. Чуть ниже на ступеньках лежал раскрытый и пустой атташе-кейс, содержимое которого кто-то, похоже, высыпал в угол лестничной площадки.

Матвею довелось видеть достаточно крови, пролитой в результате медицинских, военных или криминальных действий. Но он так и смог спокойно относиться к ее виду и сильно сомневался, когда его уверяли, что к этому можно привыкнуть. Нет, у него не кружилась голова, и не появлялось чувство брезгливости. Ему было обидно за то, что этот символ человеческой жизни, данный нам Создателем для вершения славных дел, бесцельно выливается из человеческого тела.

Раскрылись створки лифта, и на лестничной площадке появился местный участковый в сопровождении незнакомого милицейского капитана.

Капитан, окинув профессиональным взглядом представшую перед ним картину, не слишком вежливо обратился к Матвею:

— Что здесь произошло? Это вы нам звонили?

Матвей спокойно пожал плечами:

— Я только зашел. Услышал шум. Вам позвонить не успел«.

Пока участковый производил необходимые следственные действия, вызывал по телефону коллег и «скорую», капитан, выведя Матвея на лифтовую площадку, долго и нудно его допрашивал. Проверил и переписал паспортные данные, попросил визитную карточку, уточнил место работы и номер мобильного телефона.

Матвея удивило, что капитан не задал ни одного вопроса о личности потерпевшего, ведь, как известно всему населению нашей страны из любимых милицейских сериалов, именно это интересует следственные органы в первую очередь. Строго предупредив Матвея о нежелательности покидать город в ближайшие дни и возможности вызова «для дачи личных показаний», капитан поинтересовался лишь, не брал ли тот чего-либо на месте преступления. Услышав, «не брал, да и не успел бы», капитан как-то искоса взглянул на Матвея, явно желая возразить, но передумал и отпустил свидетеля.

Поскольку оба лифта были заняты прибывающими врачами и милицией, какими-то другими специально обученными людьми, заполнивших собой все пространство, Матвей решил спуститься вниз по злополучной лестнице. Лестница — спасибо уборщице! — была чистой и опрятной, но идти следовало осторожно. На ступеньках могли попасться иголки и маленькие шприцы, а наступить тонкой кожаной подошвой на подобный «сюрприз» не хотелось. По целому ряду причин...

Спустившись на три этажа, Матвей наметанным глазом заметил в углу бумажонку. Она была настолько аккуратно сложена, что явно не могла быть выброшенной. Да и события несколькими пролетами выше... Мысли еще крутились в голове Матвея, а он, убедившись, что его никто не видит, уже поднял бумажку и спрятал... под легкую стельку туфли. Почему он это сделал, Матвей не смог бы объяснить даже самому себе, но внутренний голос, что ли, подсказал — надо поступить именно так.

У подъезда он увидел капитана, разговаривавшего с каким-то темноволосым мужчиной. Капитан стоял к подъезду спиной, а собеседник — боком, что не позволило Матвею увидеть его лицо. Но этот человек ему был явно не знаком. В этот момент мужчина, увидев выходившего из подъезда Матвея, что-то быстро сказал капитану, а сам, так и не показав лица, быстро отошел к поджидавшему его черному БМВ. Капитан резко повернулся к Матвею:

— Вы шли по лестнице? Ничего подозрительного не видели? И не подбирали? Извините, я вынужден это проверить. Если хотите, можем проехать в отделение.

Ехать в отделение Матвей не хотел и безропотно продемонстрировал капитану содержимое сумки и карманов.

Не найдя ничего предосудительного, но пристально всматриваясь в безмятежное лицо Матвея, капитан, приложив руку к фуражке, извинился «за беспокойство» и посулил «возможность новых встреч».

— Буду рад помочь, — с достоинством ответил Матвей и пошел к автомашине.

Утреннее купание было испорчено, а потому он сразу поехал на работу, несказанно удивив охрану столь ранним появлением.

Подходя к зданию, он вспомнил, как впервые оказался здесь пару лет назад. Прием на работу советника с неопределенными должностными обязанностями и никому не известного по предыдущим местам трудоустройства породил, как водится, море домыслов и предположений. Только ленивый не комментировал «достоверно известные данные» о предстоящей роли Матвея в корпорации. Был представлен весь диапазон — от подготовки компании к поглощению до изучения контингента сотрудников с целью проведения крупномасштабного сокращения. Когда Матвею отвели последний резервный кабинет на «начальственном» этаже, суета вокруг его персоны достигла апогея. В его кабинет могучим потоком потекла информация. Сама потекла, без каких-либо усилий, по крайней мере, явных, со стороны Матвея. Посетители его кабинета, старательно затворив за собой дверь, несли все: от грандиозных прожектов развития корпорации до обыденных сплетен и компромата на сослуживцев. Последнее пресекалось решительно и сразу, но позволяло выявить презираемую им породу склочников. Что касалось проектов развития, Матвей внимательно их изучал и даже сумел убедить руководство корпорации в целесообразности использования некоторых идей.

Все это работало на имидж Матвея, и уже через пару месяцев он чувствовал себя в новом офисе так, словно работал в нем со дня основания. Приятно грели душу две мысли — во-первых, он не вредил людям, а приносил конкретную помощь, а во-вторых — не надо было рваться по служебной лестнице, сбивая локти о чьи-то скулы и обдирая колени на шероховатостях ступенек.

С легкой руки Матвея и к величайшей радости сотрудников, в офисе был введен порядок — приход на работу не ранее чем за полчаса, а уход — не позже одного часа после официально установленных границ рабочего дня. В противном случае следовало оформлять разрешение. Формально это было закреплено в «Положении о персонале» красивой фразой: «На рабочем месте пересиживают те, кто не способен рационально использовать рабочее время». В действительности же, таким образом службе безопасности было проще контролировать людей. И, прежде всего, их обращение с корпоративной информацией и электронными средствами связи. Факсов не было, вся переписка велась только по электронной почте. Центральный сервер, естественно, стоял на полном контроле, на рабочих местах сотрудники не могли копировать информацию. Таким образом создавалась иллюзия, что вся конфиденциальная коммерческая информация находится под замком. Конечно, всего лишь иллюзия, но она привносила необходимый элемент «дисциплины и корпоративной культуры». Как записано в том же «Положении о персонале».

Разумеется, руководство, а в число «небожителей» негласно входил и сам Матвей, могло не обращать внимания на такие условности и не соблюдать им же введенные правила. Как же приятно нарушать, зная, что за этим не последует никаких карательных мер...

В кабинете Матвей первым делом достал и изучил найденную бумажку. Не зря же он подобрал ее! Это была квитанция камеры хранения Ленинградского вокзала. Вещи были сданы вчера, в 19-45.

Инстинктивно Матвей почувствовал необходимость уничтожить квитанцию. Немедленно. Слишком хорошо он представлял себе, чем чреваты авантюрные действия случайного свидетеля. С другой стороны, в нем стремительно прорастали ростки гражданского самосознания. «А помочь в раскрытии преступления? А международный терроризм? А наркотики? А контрабанда радиоактивных материалов? Кстати, немедленно помыть руки...»

Спрятав квитанцию в специально оборудованный в кабинете тайничок — Матвей знал, что сейфы проверяют в первую очередь — он вышел из кабинета. Помыв руки, он пообщался с некоторыми достойными представителями офиса за чашечкой ароматного кофе.

Когда минут через двадцать Матвей вернулся на рабочее место, его ждал сюрприз: в его служебном кабинете, по-хозяйски расположившись за его же столом, в начальственной позе сидел теперь уже хорошо знакомый милицейский капитан. Увидев Матвея, капитан с явным сожалением освободил кресло и пересел в гостевое.

«Значит, ордера на арест еще нет»- почему-то спокойно подумал Матвей, хотя занывший вдруг «спинной мозг» ясно дал понять, что началась очередная веселенькая история. И снова не ошибся.

Капитан продолжал вести себя уверенно, но не переходил при этом той черты, за которой начинается наглость. Он просто сидел, положа ногу на ногу, и смотрел на Матвея.

Самому Матвею стоило некоторых усилий сделать вид, что ему безразлично присутствие непрошенного гостя — все-таки служебный кабинет, а не личная квартира, где он вел бы себя совсем по-другому. Он прошел к столу, занял свое кресло, принял возможно более официальный вид и строго — так ему казалось — взглянул на капитана.

— Чем обязан, сударь? Наши встречи стали более частными, чем это предусмотрено этикетом. Я дважды откровенно ответил на ваши вопросы и позволил вам провести... некоторые следственные действия, выходящие за рамки моих гражданских свобод. Прежде чем мы продолжим нашу беседу, я хотел бы увидеть ваше служебное удостоверение и убедиться в ваших полномочиях. В противном случае настаиваю на продолжении разговора в официальной обстановке в присутствии моего адвоката. — Довольный такой складной и убедительной речью, Матвей откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, показывая столь красноречивым видом отчуждение и негативное отношение к собеседнику.

Капитан, прямо глядя в глаза Матвею, медленным движением извлек из внутреннего кармана мундира служебное удостоверение и поднес почти к самому лицу собеседника. Матвей демонстративно переписал в лежащий перед ним блокнот данные капитана и номер удостоверения, отметив, что должность и название подразделения, в котором служил капитан, ему ничего не говорят.

Выждав, как хороший артист, должную паузу, капитан заговорил. Голос был ровным и уверенным. Между словами он делал значимые паузы, словно вбивая свои мысли в бестолковую голову Матвея.

— Безусловно, приношу вам свои извинения за некоторую бесцеремонность, которую вы могли усмотреть в моих действиях. Поверьте, они обусловлены обстоятельствами, когда мы, то есть я, вынужден действовать подобным образом.

Матвей сразу оценил форму и манеру изложения мыслей «простым милицейским капитаном» и поудобнее устроился в кресле, предвкушая развитие событий.

— Вы, конечно, можете навести обо мне справки, — продолжал капитан, не отводя глаз от Матвея и не меняя позы. — Даже прямо сейчас. Не сомневайтесь, вам подтвердят, что я — именно тот человек, которому выдано это удостоверение. Мы получили некоторую информацию о вас, уважаемый, и я уверен, что могу разговаривать с вами абсолютно откровенно. Предупреждаю, если у вас в кабинете есть записывающая аппаратура, можете ее использовать. Но это сразу будет квалифицированно нами, как элемент недоверия. Со всеми вытекающими последствиями. Есть у вас такая аппаратура?

Матвей пожал плечами:

— Нет.

Капитан продолжил:

— Что же касается беседы, как вы изволили выразиться, «в официальной обстановке», я надеюсь, что до этого дело не дойдет, ибо также будет означать для вас негативный вариант развития событий. Я — лицо должностное, но беседу с вами веду, так сказать, на доверительном уровне. Надеюсь, вы это оцените, выслушав меня до конца, и мы найдем вариант взаимопонимания. Итак, по порядку. Сегодня утром вы стали свидетелем преступления. Я почти убежден, что вы появились там случайно и уже после того, как все произошло. Почти, потому что никогда и ни в чем нельзя быть уверенным абсолютно. Незнакомый вам мужчина — а он вам действительно незнаком, не так ли? — был тяжело ранен предположительно ударом ножа на лестничной клетке вашего этажа. Орудие преступления пока не найдено, и прямых улик в отношении вероятного преступника пока нет. Жертва преступления госпитализирована в крайне тяжелом состоянии и не может дать показания. Пока не может. Единственным человеком, который побывал на месте преступления и спустился по лестнице до того, как ее осмотрели должностные лица — а это наша оплошность, признаю, — были вы. У нас есть основания предполагать, что с места преступления исчез некий предмет, который имеет крайне важное значение как для раскрытия данного преступления, так и для решения гораздо более серьезных, я бы сказал, государственных, проблем. И в этой связи я еще раз, очень серьезно, вас спрашиваю, не оказался ли, совершенно случайно, в вашем распоряжении этот... предмет? Прежде чем ответить, хорошо подумайте о последствиях, к которым может привести неискренность.

Произнося этот монолог, капитан буквально впивался глазами в лицо Матвея. Тот, стараясь сохранить безмятежный вид, напряженно думал.

«Так, ситуация становится совсем интересной. Только этого мне не хватало. Перед отпуском...» — Впервые за день вспомнив об отпуске, Матвей чуть не выругался вслух от досады. Но сдержался.

«Опять влип! — эта мысль отчетливо, как фонарь, светила в голове Матвея, больно отдавая в мозжечок. Остальные мысли роем кружились вокруг, тоже не прибавляя оптимизма. — Бумажку отдавать теперь уже нельзя, факт. Это все равно, что добровольно намылить себе веревку. Не пойман — не виноват. То, что „капитан“ не милицейский, тоже очевидно. Ребята, видать, серьезные, если открыто используют такие крыши и ведут себя так уверенно. Значит, будут давить. Не дай бог, еще и ножик „случайно“ всплывет с моими отпечатками... Сначала устроят обыск до молекулярного уровня, а потом просто поставят всю жизнь на рентген. Я бы, на их месте, так и сделал».

Матвей снова пожал плечами и сказал:

— Скрывать мне нечего. Чужие проблемы мне совсем ни к чему. Спасибо за доверие. В знак ответного доверия готов снять и отдать на исследование всю одежду и пройти рентген. Одно условие — раздеваться и осматривать одежду будем при свидетелях. Я не столько эксгибиционист, сколько хочу быть уверен в том, что мне туда ничего не подложат.

Капитан усмехнулся.

— Иной реакции и не ожидал. Действительно, зачем вам чужие проблемы? Если они, конечно, чужие... У вас ведь и так все хорошо. Работа, достаток, семья... — Последнее слово он подчеркнул, и у Матвея неприятно захолодило спину. — Вы понимаете, — продолжил капитан, — что даже при полном к вам доверии, мы должны быть максимально уверены в... подконтрольности ситуации. Поэтому не обессудьте, но ближайшие пару недель вы будете под полным нашим «колпаком». Не нервничайте, не делайте лишних движений. Вы же понимаете, что просто испариться со всем своим окружением еще не удавалось никому. Да, кстати, мне кажется, что сегодня ваш рабочий день уже закончился, и мы можем уйти отсюда вместе. Кабинет закрывать не надо.

Спорить и возражать было бесполезно. Да и на Матвея напала такая апатия, такая тяжесть легла на его широкие плечи, что хоть волком вой. То есть, даже внутренний голос, обычно активный и уверенный в себе, молчал и не давал указаний к действиям. Видимо, ему тоже было тяжко...

Они вышли из офиса и, как в шпионском фильме, разошлись в диаметрально противоположные стороны, даже не обменявшись прощальным рукопожатием. Выезжая со стоянки, Матвей увидел, как капитан вернулся в здание и с ним еще несколько человек с чемоданчиками в руках.

О том, что за машиной Матвея, бампер в бампер, поехала темно-серая «девятка», не стоит даже и говорить. «Девятка» довела Матвея до дома и демонстративно припарковалась напротив подъезда. Сидевшие в машине пара плечистых ребят приветливо помахали входившему в подъезд Матвею. Мол, не робей парень, мы с тобой! Постоянно! Все две недели!

Матвей ответил им сжатой в кулак правой рукой. «Рот фронт!», он же «Но пасаран!». То есть, все понял! Работаем вместе!

Матвей пришел домой непривычно рано. Послонявшись по пустой квартире — домашние были на даче — он вдруг понял, что на пенсии, без необходимости куда-то обязательно выходить и чем-то заниматься, ему будет чрезвычайно скучно. Либо он окончательно станет занудой и семейным деспотом, чем, в прочем, не сильно удивит своих домашних. Либо надо заводить себе достойное хобби. Решив, что второй вариант предпочтительнее, Матвей вставил в DVD-проигрыватель один из давно купленных, но все никак не просмотренных, фильмов и... уснул на любимом диване.

И приснились ему черные клоуны. В черно-белом сне, похожем на старинное немое кино. Клоуны, потому что они кривлялись, суетились, хлопотали, совещались, не отнимая коробочек мобильных телефонов от своих больших ушей. Но действия их ни к чему не приводили. Либо результат получался противоположным. Сложенное рассыпалось, приклеенное отваливалось, скрываемое становилось явным. И было совсем не смешно, а обидно. За них, таких неуклюжих. И за себя, понимающего эту неуклюжесть.

А черные, потому, что все их действия были направлены против. Против других людей, против привычного мира, даже против самих себя. И лица клоунов были выкрашены в черный цвет, на котором выделялись наспех подрисованные белые слезы.

Что удивительно, дома у Матвея телефон не зазвонил ни разу. Словно все окружающие уже знали об установленной «прослушке» и, как законопослушные граждане, экономили казенную магнитофонную пленку.

Матвей проснулся под вечер с тяжелой головой и в весьма неприятном настроении. Надо было что-то с этим делать. Не жить же во всем этом дальше, в конце концов!

Решение пришло внезапно, словно озарение. Архимед вскричал в свое время «Эврика!», Ньютон тоже не смог промолчать, получив удар яблоком по голове. Матвей смог, но решительно направился к холодильнику. Из морозильного отделения была извлечена бутылка. Покрытая изморозью, она словно скрывала написанное на этикетке название напитка. Но разве водочку утаишь!

Тягуче, будто нехотя, была налита первая рюмка, моментально покрывшаяся новогодним узором. Еще с утра Матвей — как знал — обжарил на сливочном масле горку ломтиков черного хлеба, выдавив на них для запаха несколько долек чеснока. Этот-то чесночок и спас несколько оставшихся ломтиков от поедания домашними, ибо известно, что дамы почему-то не любят здоровый запах чеснока. Особенно по утрам и от себя.

На ломтик поджаренного черного хлебушка Матвей положил несколько тончайших кусочков замороженного сала. Настоящего, с розовинкой, привезенного другом из Киева, с Бессарабского рынка. И накрыл это чудо мужского кулинарного искусства кусочком свежего огурчика. Рюмка не успела даже подтаять, как ее содержимое уже упало Матвею внутрь ледяным шариком, где немедленно растеклось солнечными лучиками.

Настроение улучшилось, но успехи надо закреплять. Кто же остановится на одной рюмке! За руль уже все равно нельзя, а если враги нападут, вторая рюмка прицела не собьет.

После второй рюмки пришло упоение и умиротворение. Целый рой мыслей окончательно покинул голову, и стало просто хорошо. Но все же не настолько, чтобы отказаться от третьей.

Мы что, не в России, что ли, живем? Нам это число — три — Богом отмеряно. Три богатыря, три стрелы на удачу, три желания... Вот и рюмки должны быть три. У немцев, например, это число — семь. У скандинавов — двенадцать. И как только они не спились! Это вопрос... Тут пытливому русскому уму не один литр нужен.

И вот уже оставшиеся мысли потекли ровно, плечи расправились, ум нацелилс\ на решение глобальных проблем. Не без некоторого сожаления подавив в себе желание продолжить этот увлекательный процесс, Матвей жестко, по-мужски, убрал бутылку, вымыл посуду и с чувством честно выполненного долга отправился в кровать и уснул.

И снова был сон. На этот раз тревожный и даже, кажется, цветной. Вопреки расхожему мнению, что цветные сновидения возникают лишь в нездоровых головах — с точки зрения основной массы «черно-белых», а потому считаемых здоровыми, мозгов — Матвей не считал это каким-то отклонением. Ему часто снилось глубоко-синее небо, бирюзовая вода, буйная зелень растительности. А, может быть, он просто знал, что все это такого цвета и есть, а картинки приходили в спящую голову в черно-белых тонах? Во всяком случае, проснулся он не отдохнувшим. Состояние было близким к тому, когда, как говорят, «эскадрон лошадей что-то там во рту», хотя уже несколько дней Матвей вел унизительно-скучный здоровый образ жизни. Три вчерашних рюмки не в счет.

Так стоило ли мучиться?

Наступившее утро нельзя было назвать радостным. Не порадовал ни падающий курс западной валюты, ни родившийся в зоопарке звериный детеныш.

«Девятка» стояла на месте. Двое парней, видимо, уже других, поприветствовали Матвея и «довели» его до офиса.

Охранник и секретарь в приемной как-то странно посмотрели на Матвея, словно на больного, и даже не стали, как обычно, обмениваться с ним шутливым приветствием. В их глазах лишь застыл немой вопрос. Весело подмигнув и сделав рискованный комплимент секретарю Наташе, Матвей поднялся в свой кабинет.

Кабинет сиял неземной чистотой. Но даже если бы Матвей не знал, что его тщательно обыскивали, то все равно бы это почувствовал. Но запаху, по тщательно выровненным книгам на стеллажах, по отсутствию пыли в таких местах, куда уборщица никогда не дотягивалась своей тряпкой.

Сев за стол и включив компьютер, Матвей, как обычно, стал просматривать новостные сайты. Одновременно из-под поставленной козырьком над глазами руки внимательно оглядывал кабинет.

Тайник, похоже, не обнаружен. Что же, пусть там и лежит, поскольку изъять квитанцию из тайника в кабинете, оборудованном камерами слежения, практически невозможно. А в том, что кабинет «нашпигован», Матвей не сомневался. Да и зачем ее доставать? Идти и получать по квитанции вещи Матвей не собирался. Хотел лишь отдать квитанцию следователям, настоящим следователям — а у него были знакомства в прокуратуре — искренне желая помочь. Но в сложившейся ситуации не было уверенности, что это надо делать. Прямиком можно самому загреметь на нары.

Если там что-то взрывоопасное или радиоактивное, это обнаружится в ходе регулярно проводимых, как Матвей знал, во всех транспортных камерах хранения проверок. В любом случае, содержимое не пропадет для следственных служб, поскольку невостребованные в течение определенного срока вещи тоже подлежат проверке.

Капитан же не зря указал такой срок — две недели.

Две недели, две недели. И можно жить спокойно и свободно. Если...

Никогда и ни в чем нельзя быть уверенным заранее.

Поднявшись к своему работодателю, Матвей и того застал в каком-то странном состоянии. Очевидно, что его предупредили о необходимости проведения «профилактических» работ в кабинете Матвея и, скорее всего, задавали про самого Матвея вопросы под страшной клятвой конфиденциальности. Матвей, давно бывший со своим шефом в приятельских отношениях, глазами показал, что не надо задавать никаких вопросов и сумел вставить в разговор подходившую по смыслу фразу: «Да все будет хорошо. Нет никаких оснований для беспокойства».

По кривой ухмылке собеседника Матвей понял, что был не слишком убедителен.

Проходя по коридорам офиса, Матвей ощущал сочувствующие взгляды коллег. Конечно, никто из них не знал сути происходящего, но что-то ведь происходило! А отсутствие информации всегда побуждает буйную фантазию к самым смелым предположениям, переход которых из уст в уста, как в игре в испорченный телефон, дает самые неожиданные результаты. И уже во втором изложении самые нелепые домыслы принимали характер «абсолютно достоверной информации из надежного источника».

Матвей, со своим непредсказуемым прошлым и раскованной независимостью в настоящем, всегда был объектом кулуарных обсуждений. Обсуждения эти велись тайно, в кругу избранных и особо доверенных, но так уж получалось, что итоги рано или поздно сами просачивались в его кабинет, и он узнавал о себе много нового и неожиданного.

Можно себе представить, что сейчас витало в воздухе вокруг его имени.

«Но, ничего, через две недели все узнаем», — весело думал Матвей, стремительно продвигаясь по зданию.

Автоматически работая над документами, Матвей продолжал размышлять над ситуацией. Но ни решения, ни понимания происходящего не приходило. В новостях о происшествии не было ни слова. Звонить знакомым и проверять событие по оперативным сводкам Матвей не хотел. Полный «колпак». Как же это гнетет психологически — быть узником самого себя, сознательно не разрешая себе предпринять хоть какое-нибудь действия из реального опасения, что они могут быть истолкованы тебе во вред. «Но помните, что каждое произнесенное вами слово может быть истолковано против вас!» Это действительно так.

Попытки мыслить логически положительных результатов тоже не давали.

«Что сказал капитан там, в доме, на лестнице? „Не вы ли нас вызвали?“ Ясно, что никто их не вызывал, а требовался повод „прощупать“ Матвея, так кстати оказавшегося на месте преступления. Да и участковому надо было подтвердить легенду телефонного звонка. Про раненого капитан явно знал и поднимался именно к нему. Почему вместе с ним оказался участковый? Предположим, что для придания законного характера всему происходящему. С полной определенностью можно утверждать, что участковый здесь не при чем, не та фигура. Но ведь его надо было найти и привести с собой. А это не пять — десять минут. Мужчина был ранен не более чем за полчаса до появления Матвея, иначе крови натекло бы гораздо больше. Его ударили ножом, потом вывалили и просмотрели содержимое атташе-кейса. А до этого еще надо было просмотреть карманы. Но времени на осмотр ступенек уже не оставалось. Значит, я спугнул преступника, и тот сбежал вниз по лестнице. Или наверх, откуда спустился на лифте с другого этажа. Ждать наверху, на лестнице, он не мог, поскольку оперативники должны были осмотреть всю лестницу. Спускаться на лифте до первого этажа он едва ли рискнул, поскольку мог столкнуться внизу с капитаном и участковым. Скорее всего, спустился на лифте до второго — третьего этажа, а потом воспользоваться лестницей. Следовательно, как ни крути, а преступник вышел из подъезда, когда там были, по меньшей мере, собеседник капитана, его водитель и водитель самого капитана. Капитан сказал, что я был единственным, кто спустился по лестнице. Значит, другие соседи не выходили. Это может означать только одно — капитан знал о преступлении, знал преступника и успел получить от того информацию, что искомое не найдено. Так, эта цепочка выстроена. А что дальше?»

А дальше получалось, что некая структура организовала нападение на обладателя некоего предмета или информации, но не смогла получить ее. Случайным виновником этой неудачи оказался Матвей. Не будучи до конца уверенной, что Матвей оказался там случайно и так же случайно не присвоил интересующую ее информацию, эта структура посадила Матвея «под колпак» сроком на две недели. Ожидаемый результат — либо Матвей проколется и проявит свою причастность к делу, и тогда искомая информация будет получена через него, либо ситуация будет решена другим способом. Ведь не сидит же структура, сложа руки и ожидая, что Его Величество Случай приведет ее к желаемому результату. Выводы для Матвея неутешительные в любом случае. Даже учитывая его непричастность к событиям, он оказывается нежелательным свидетелем. Со всеми вытекающими последствиями....

В такие минуты Матвей особенно остро осознавал собственную уязвимость. Как муха на стекле. Это нам только кажется, что мы прикрыты и защищены. Законом, связями, деньгами. Любой живущий уязвим всегда, и все зависит только от степени желания противника достать тебя. Мы живем в мире случайностей, стечения обстоятельств и неустойчивого равновесия существующих центров силы. Это применимо к любому из живущих. Разница лишь в масштабе этого, на первый взгляд, беспорядочного движения. Для одних — миллиарды, мегатонны и судьбы мира; для других — грош, ломоть хлеба и ссора с ближним. Потом на чаше Судеб все сравняется. Но сейчас, в этой бренной жизни, как-то унизительно ощущать себя щепкой в круговороте событий.

Конечно, Матвей уязвим в своем положении подозреваемого. Но, здраво рассуждая, если надо просто развязать человеку язык, существует масса разных способов. Родные и близкие, физическая боль, психотропные препараты — человеколюбивое человечество за свою историю выдумало столько всего интересного, что устанешь выбирать. А его оставили здоровым и живым. Живым...

«Живцом!» — словно осенило Матвея. Он чуть не хлопнул себя по лбу, но, во время вспомнив о наверняка установленных в кабинете камерах слежения, сдержался. Да, действительно, это единственная объяснимая причина, почему его оставили в живых, на свободе, но под полным контролем. На него кто-то должен выйти!

Теперь понятна столь откровенная слежка за ним. Наружное наблюдение играет роль охраны, делая «живца» куда более привлекательным. А где-то вокруг ходит еще одно наблюдение, на которое ни Матвей, ни его возможный «рыбак» уже не обращают внимания. То есть, из Матвея старательно слепили этакий «золотой ключик к дверце, за которой находится некая информация». Подобное деликатное отношение к себе одной стороны и возможный интерес другой Матвей пока мог объяснить только тем, что ни у одних, ни у других нет целостной картины чего-то важного, и им нужен этот «ключ». Если это так, и он им настолько нужен, то беречь одни его должны как зеницу ока, не позволяя не только пылинке сесть, но и мухе пролететь слишком низко, на бреющем полете...

Чтобы проверить свою версию, Матвей задумал небольшой спектакль. Вечером, когда движение в Москве было еще весьма интенсивным, Матвей позвонил из дома в «Скорую помощь» и сдавленным слабеющим голосом сообщил об «ужасных болях в желудке». Не включая света в комнате, он из-за шторы наблюдал, как через десять минут два джипа с мигалками, как ледоколы, расчистили путь машине «скорой».

Матвей надеялся отделаться прощупыванием живота и выпиской каких-нибудь пилюль, но, к его удивлению, врач была настроена решительно. Отказавшись от госпитализации, Матвей мужественно выдержал промывание желудка, утешая себя мыслью о полезности этой процедуры, используемой даже йогами Индии. Кроме того, ему была предложена помощь «ночной сиделки» из состава бригады «скорой». Матвей снова отказался. Решение далось с некоторым трудом, и лишь воспоминания о неприятной процедуре, которую только что проделала с ним эта белокурая бестия в коротком халате, заставили его твердо сказать «нет».

Вручив врачам некую приятную сумму «за пустое беспокойство», Матвей спокойно уснул с чистой совестью и пустым желудком. Приятно ощущать, что ты кому-то нужен, и о тебе заботятся. Пусть даже таким способом...

Мысль пришла, как обычно, ночью. Мысль яркая, отчетливо-выпуклая.

«Какой, к черту, «живец»! Кто придет? Что спрашивать? Какой, к черту, ключ? От какой, к тому же черту, информации? Меня элементарно «обувают»! Слишком много совпадений. Мой дом, мой этаж, время чуть раньше моего обычного выхода из квартиры. Когда я выхожу и закрываю дверь, это хорошо слышно. Разумеестся, услышав стон, я, смелый и решительный, выйду на лестницу. Если нет, то вот они и участковый с капитаном: «А что вы делаете рядом с трупом?» Ну, полутрупом... Смотрим дальше. Капитан — слишком малый чин для его лет и интеллекта. Раненый... А кто сказал, что он действительно был ранен, а не спектакль показывал? А квитанция? Если подложили, то как могли предвидеть, что пойду по лестнице? Да и вероятность, что найду и подниму... А с другой стороны, кто сказал, что квитанция имеет отношение к якобы раненому? Нет, бездействию — бой. Надо расставить точки над всеми «i».

Матвей оделся и вышел на лестничную клетку. В глазах светилась решимость. В одной руке у него был целлофановый пакет, в другой нож. Если бы его сейчас «застукали», у милиции было бы гораздо больше оснований для «официальных бесед».

К счастью, в эту ночь на лестнице никто не спал и не пировал. Ступеньки и площадка были тщательно вымыты. Даже более тщательно, чем обычно, как показалось Матвею. Следов крови не осталось.

Тот, кто ищет, найдет всегда. В пазах между плитками и на боковом бетонном срезе ступеньки остались крохотные бурые пятнышки, которые Матвей и соскреб ножом в припасенный целлофановый мешочек.

Утром Матвей, сопровождаемый уже привычным эскортом жизнерадостных ребят в «девятке», прямо из дома заехал на донорский пункт. Там, за сравнительно небольшое «спасибо» и под туманную «легенду» о своих подозрениях по поводу поцарапанной лапки любимой собачки, лаборантка поколдовала над привезенными Матвеем образцами, которые она важно именовала соскобом. Ее приговор был безапелляционен. Как Матвей и ожидал, к крови живых существ соскобы отношения не имели.

Отъезжая, Матвей видел, как один из парней вошел в здание.

«И это правильно, — подумал он, — пусть расскажет, что не на лоха попали».

В кабинете Матвей прямо со своего рабочего телефона позвонил по далеко не всем известному номеру в приемной МВД и попросил уточнить записанные им данные капитана. Когда ему сообщили, что такое удостоверение действительно существует, Матвей выразил удивление, что сотрудники уважаемого Министерства внутренних дел так медленно растут в званиях. Ему с обидой в голосе возразили, что владельцу удостоверения двадцать шесть лет, и это — прекрасная карьера.

«Ну, что, „капитан“, не твое удостоверение-то. Но для розыгрыша или подставы это слишком дорогое и рискованное дело — использовать подлинные удостоверения сотрудников милиции. Ну что же. Наживка брошена. Ждем-с».

Через час раздался осторожный стук в дверь и в кабинет вошел «капитан» с портфелем в руках. В этот раз он был не в милицейской форме, а в хорошем костюме смотрелся явно не ниже подполковника.

— Разрешите? — в голосе вошедшего уже не было тех, изначальных, ноток превосходства и давления.

— Да, конечно. Присаживайтесь. Я вас ждал — Матвей постарался придать своему голосу официально-вежливый тон. Он откинулся на спинку кресла и, демонстративно скрестив руки на груди, выжидающе смотрел на визитера.

— Второй раз за последние три дня вынужден приносить вам мои извинения. — начал «капитан». — Я предполагал, что эта... игра может быть раскрыта, но не так быстро. Надеялся, что ситуация будет урегулирована без столь активного вашего в ней участия. Я явно недооценил вас, признаю. Ваши действия за последние сутки заставили меня еще раз внимательно изучить информацию о вас, и я обнаружил... нескольких общих знакомых. Они подтвердили, что мне не повезло в выборе «случайного статиста» для операции, но зато дали мне основания посвятить вас более детально в суть происходящего. Вы уверены, что нас не слушают? — вдруг спросил он.

— После вашего последнего визита уверен, что слушают, — спокойно ответил Матвей.

— Мы взяли на контроль телефоны и смонтировали пару видеокамер. Все это уже отключено. Если не возражаете, дайте мне ваш мобильный телефон.

Матвей разрешающе кивнул на мобильник, лежащий на столе, и «капитан» убрал его в свой портфель.

«Хорошая штука, оборудована для полной изоляции микрофона. Надо завести себе такой портфельчик», — подумал Матвей, прекрасно знавший, что информацию можно снять даже с неработающего мобильного телефона.

Свой телефон «капитан» тоже убрал в портфель.

— Вы все правильно поняли. Я не милицейский капитан. Представляться не буду, это лишнее. Контору вы себе уже, видимо, представляете. А на лестнице была кровь нашего сотрудника. С анализом лаборантка ошиблась. Не та квалификация и не то оборудование. Мы там замыли пол специальным реагентом для идентификации следов, и это повлияло на результаты того примитивного анализа, который сделала лаборантка. И сотрудник наш был действительно ранен, но, к счастью, остался жив. Мы проводили операцию. Ваш дом и подъезд были выбраны по оперативным соображениям, не имеющим отношения к нашей беседе. Ваш этаж выбран из-за вас. Да-да, это действительно так. Мои сотрудники долго изучали обстановку. Вы оказались наиболее пунктуальным человеком и, при нормальном развитии операции, ваше появление только помешало бы объекту воспользоваться лифтом на вашем этаже сразу по окончании встречи. Это обеспечило бы нам необходимое время для задержания. Вызванный вами лифт пришел бы со мной и участковым, что не должно было насторожить объект. Участковый был нужен для прикрытия, чтобы поздороваться с вами — вы же его знаете? — и задать резонный вопрос про шумных соседей. Но в тот день вы вышли на полчаса раньше. Да и вся операция пошла по совсем другому сценарию. Мы не могли заранее оборудовать лестничную площадку контрольной аппаратурой и организовать группы захвата по всем возможным направлениям движения объекта. Микрофон был лишь на нашем сотруднике, и мы смогли смоделировать произошедшее, не имея возможности повлиять на события. Объект должен был вручить нашему сотруднику определенную сумму денег и получить... некий предмет, с которым мы и должны были его задержать внизу. Но он, получив этот предмет и услышав ваш выход на площадку лифта, стал действовать непредсказуемо. Ударил ножом нашего сотрудника и ушел через чердак. Мы проверяли этот путь и даже поставили замок на люк чердачного выхода, но ему удалось вскрыть его и уйти. По чердаку он прошел до крайнего подъезда вашего дома, спустился вниз и проник в складское помещение находящегося на первом этаже магазина. Там шла утренняя приемка товара, было многолюдно, и он сумел незаметно выбраться наружу, где его ждала автомашина. Мы отследили его маршрут, и сейчас идет операция по его задержанию. Сегодня пятница, завтра вы уедете на дачу, к семье. А сегодня, уж будьте любезны, потерпите нашу охрану и проведите вечер дома.

Какие-то неясные сомнения уже не закрадывались, а могучим потоком вторгались в голову Матвея. Чушь какая-то, нагромождение ерунды, за которой, наверняка, стоит простой, как яблоко, ответ. Слишком много нестыковок, явно дилетантских шагов. Успокаивало одно — со стороны правоохранительных органов претензий к Матвею не было, а во все остальное мучительно не хотелось лезть.

Оставалось только поговорить с участковым. И Матвей уже знал, как он это сделает, не дразня свою охрану.

Матвей подъехал к дому в сопровождении жизнерадостных парней в темно-серой «девятке», зашел в расположенный на первом этаже дома гастроном, через складское помещение которого якобы ушел преступник. В гастрономе купил бутылочку ирландского виски, минеральную воду и холостяцкий полуфабрикат.

Подходя к подъезду, Матвей увидел дворника, уже много лет убиравшую двор и подъезды их дома. Поздоровавшись с ней, задал несколько вопросов о жизни и международном положении, словно ненароком обмолвившись, что давно не видел участкового. Ответом были простые до обыденности слова:

— Да он отдыхать с семьей уехал. В Турцию.

— Когда?

— Да сразу после того, как у вас в подъезде кино снимали.

Вот оно...

Пока Матвей заходил в подъезд и поднимался на лифте до своего этажа, все фрагменты картины заняли свои места и стало как-то тоскливо. Даже противно. Мучительно обидно за бесцельно потраченные нервные клетки и собственные душевные переживания. Матвей ничуть не удивился, когда на лестничной клетке его встретила толпа знакомых лиц, не связно, но громко поющих про день рождения. Возглавлял толпу Карпов, которого пару месяцев назад Матвей вытащил из одной весьма неприятной истории.

Как всегда, в легком хмелю и обильном поту, Карпов взревел луженой глоткой:

— С днем рождения! Что, напугали тебя? Не все тебе нас выстраивать! Побыл в нашей шкуре!

Из-за его широкого плеча выглядывало сияющее лицо «капитана» и «тяжело раненого бойца невидимого фронта». Из их сумбурного рассказа, продолженного в квартире Матвея, где приятели сразу взяли на себя организацию застолья из предусмотрительно захваченной провизии, Матвей узнал много интересного.

Оказывается, месяц назад, в теплой компании, где Карпов все продолжал праздновать свое чудесное избавление от неприятностей и пил «за здоровье» спасшего его Матвея, в его нетрезвую голову пришла оригинальная, как всем показалось, мысль. Карпов решил в качестве подарка ко дню рождения устроить своему спасителю, то есть самому Матвею, ситуацию, которая «пощекотала бы» тому нервы. Он связался со специальной компанией, занимающейся подобного рода розыгрышами, и та разработала сценарий.

На еще трезвый вопрос Матвея о том, а в чем, собственно, заключался подарок ко дню рождения, ему было безапелляционно заявлено:

— А в том кайфе, который ты получил, узнав, что все это мы подстроили!

Вот, что значит настоящие друзья!

Матвей даже не стал объяснять, чего ему все это стоило, и сколько нервных клеток было сожжено. Зачем портить людям праздник, которого они так ждали! Настолько, что не смогли подождать всего одну неделю до настоящего дня рождения.

В ходе дальнейшего праздника радостный Карпов и «капитан», оказавшийся руководителем этого самого агентства, наперебой рассказывали, какой чудный сценарий они придумали и собирались еще целую неделю, до истинного дня рождения, разыгрывать Матвея, если бы...

«Исчезнувший предмет» должен был оказаться контейнером с неким якобы изотопным материалом. «Контейнер» предполагалось подбросить в кабинет Матвея, а «преступник» должен был явиться за ним. Но! Как-то, протрезвев и взвесив реальные возможности Матвея, они вдруг поняли, что могут нарваться на крупные неприятности. Во-первых, изотопы — это серьезно. Во-вторых, работодатель Матвея, зная про дружеский розыгрыш, но не будучи посвященным в детали, обещал молчать только пару дней. В-третьих, Матвей мог реально причинить физический ущерб кому-нибудь из актеров. Не говоря уже о серьезных последствиях для «аниматоров» в случае обращения Матвея в правоохранительные органы, или, не дай бог, к бывшим коллегам. Поэтому было принято решение прекратить спектакль и перенести празднование дня рождения на неделю.

Конечно, Матвей мог поинтересоваться легальностью использования подлинного милицейского удостоверения и установки «прослушки» на домашний и служебный телефоны. Никаких камер в его кабинете, они, конечно, не ставили. Правда, так утверждал «капитан», а ему Матвей почему-то до конца не верил, но вопросов задавать все-таки не стал. И по красным ушам и изредка ловимым вопросительным взглядам «капитана» определил, что и тот это понимает, а потому чувствует себя неловко.

Было любопытно, сколько же Карпов за все это заплатил? Видимо, не мало. Ну что же, у богатых свои причуды.

Матвей задал только два вопроса. Первый — были ли врачи и процедура очищения желудка настоящими? Его заверили, что все было настоящим и даже осторожно предложили получить личное подтверждение медсестры, обещав подвезти ее через час. Матвей мужественно отказался.

Второй вопрос — кому принадлежал атташе-кейс в углу лестничной площадки и если он был из числа актерского реквизита, не пропало ли из него что-либо? Ответ он получил следующий: когда «раненый» вошел на площадку, раскрытый кейс там уже валялся. А поскольку Матвей вышел из квартиры раньше предполагаемого срока, у группы не было времени убрать кейс. Они едва успели подготовить «основного героя», облив того «кровью» и скрывшись лестничной площадке этажом выше. «Капитан» затем и отвел Матвея к лифтам, чтобы тот не заметил гримеров. А кейс в суете заметания следов после спектакля просто исчез...

Импровизированное застолье продолжалось. Пили и пели весело и размашисто, как и положено в хорошей мужской компании. Матвей лишь отмечал, что «капитан» усиленно наливал Карпову и словно подталкивал того к рассуждениям о «розыгрыше» и той услуге, за которую был так благодарен Матвею. Пьяному Карпову хватило ума не рассказывать о сути помощи, но он долго разглагольствовал о том, что «не только Матвей умеет работать головой и выстраивать разные хитрые ситуации».

Выпив и съев все принесенное с собой, а также изрядно проредив винный и пищевой «погребки» самого Матвея, гости, наконец, ушли.

Любовь к порядку не позволила хозяину сразу лечь спать, и, вздохнув, он принялся за уборку. Пока руки привычно мыли и убирали, мыслительный процесс продолжался. Лишнее отсеивалось, и осталась одна мысль. Тревожная такая мысль, занозистая и нехорошая. Вернее, даже не одна мысль, а две, параллельными курсами пульсирующие в не совсем трезвой голове Матвея.

Во-первых, уж слишком серьезно и обстоятельно взялись «аниматоры» за розыгрыш. Удостоверения, прослушка, изотопы — тянет на конкретную статью Уголовного кодекса. И если сам Карпов едва ли имел в виду так грамотно обложить Матвея, то у компании, к которой он обратился, есть все задатки не просто массовиков-затейников, но профессиональных «кидал» и организаторов реальных «подстав» с куда более серьезными последствиями, чем получение от Карпова гонорара. И эти «клоуны» явно чего-то не договаривают из якобы задуманного первоначального сценария. Зачем эта демонстративная слежка? Зачем так старательно убирались в его служебном кабинете? А не оставили ли они там какую-нибудь улику?

И второе — багажная квитанция. Казалось бы, ерунда, но не давал этот клочок бумаги покоя Матвею, хотя он и чувствовал, что не стоит влезать в очередную неизвестную историю. Тем более по собственной инициативе.

Поспать Матвею все-таки удалось. И утром, глядя из-под слегка набухших век покрасневшими глазами на собственное отражение, он мысленно поздравил себя с тем, что картинка могла оказаться и похуже.

Никакие решения ночью ему не пришли, и он предпочел сделать паузу. Великая это вещь — пауза. Еще далекие предки понимали ее значение, и знаменитые ораторы Древних Греции и Рима ценились за умение держать паузу. Искусство паузы преподается во всех театральных школах, про силу ее воздействия знают хорошие следователи. А выдержать паузу в своих действиях бывает очень полезно, чтобы вынудить противника или соперника сделать внеочередной ход и тем самым себя выдать.

Вот так. Какую только теоретическую базу не подведешь под собственное нежелание что-либо делать на следующий день после хорошо проведенного вечера...

Матвей совсем уже было собрался выйти из квартиры, как в дверь позвонили. Матвей открыл, даже не посмотрев в глазок. На пороге стояли два незнакомца в штатском. Показав какие-то красные удостоверения с фотографиями в форме, они быстро зашли в квартиру и прикрыли за собой дверь. Один из них, со словами «вы задержаны», поднес к самому носу Матвея бумагу. Еще не вполне пришедший в себя Матвей успел прочитать «Постановление», свои фамилию, имя и отчество, а также отметить бланк прокуратуры и синий оттиск печати. Второй из «гостей» сразу же прошел в гостиную, а буквально через несколько секунд снова появился в прихожей, упаковывая в целлофановый пакет один из коллекционных ножей Матвея.

Ножи Матвей собирал по разным уголкам своей богатой биографии, да и друзья дарили, зная о его увлечении. Этот, в частности, нож, был подарен ему другом-моряком. Вернее, не подарен, ведь дарить ножи плохая примета, а «продан» за монетку. Нож был стилизован под разбойничий кинжал, его сделали то ли на каком-то маяке, то ли на гауптвахте умельцы-матросы. Лезвие из прекрасной стала, а рукоять словно была продолжением руки. Форма ножа действительно могла вызвать вопросы у представителей правоохранительных органов. Но Матвей не носил его с собой, заткнув за пояс, а, как и все — или почти все — экземпляры своей серьезной коллекции перевел в разряд кухонной утвари и грозно резал им закуску.

Вот и вчера, помнится, резал что-то на столе именно этим ножом. Но среди собранной и вымытой посуды вчера он ему точно не попадался...

«Ай да оперативник! Как же он его так быстро нашел? Да и гуляли вчера на кухне, а нож он вынес из комнаты. Профессионал! Следовательно, отпечатки моих пальчиков на ноже уже имеются. Осталось только приделать к нему чью-нибудь отрезанную голову или, в крайнем случае, испачкать кровью, и прекрасный, просто убийственный, вещдок готов».

Конечно, Матвей не стал возражать против предложения проехать в отделение. Наручников, правда, надевать не стали, но позвонить из дома не разрешили. Мобильный телефон Матвея оперативник предусмотрительно взял со столика в прихожей и опустил себе в карман.

Втроем сели в стоящую у подъезда темно-серую «девятку». Конечно, Матвей узнал эту машину. Номера были другие, но скол на стекле и царапина на бампере четко указывали на автомобиль недавней «охраны». Устраивать разборку на улице он не стал, но внутренне собрался. Вчерашний хмель прошел моментально.

«Девятка», резко взвизгнув резиной, втиснулась в поток машин. Сидя рядом с одним из «оперативников» на заднем сидении, Матвей вежливо попросил своего соседа:

— Будьте столь любезны, покажите мне еще раз свое удостоверение.

— Да, пожалуйста, — тот полез во внутренний карман пиджака, но вместо красной книжицы извлек тряпку и резко прижал ко рту Матвея. Тому показалось, что он успел сделать какое-то движение рукой прежде, чем потерял сознание.

Очевидно, вчерашний алкоголь каким-то образом ослабил действие снотворного, и Матвей смутно, но ощущал, что с ним происходит. Не мог только пошевелить ни руками, ни ногами, которые, похоже, ему крепко связали. На голову тоже что-то надели, плотное и теплое.

Он догадался, что машина съехала на проселочную дорогу, поскольку голову стало сильно мотать из стороны в сторону. Затем движение прекратилось, дверца открылась, и Матвея грубо выволокли из салона. Какие-то двое, пыхтя и ругаясь, куда-то втащили Матвея и усадили на стул. Затем сорвали шапочку и сунули под нос нашатырь.

Пивом похмеляться приятнее, но голову нашатырь прочищает лучше.

Подвал явно в загородном доме. Матвей понял это по единственному окошку под самым потолком, через которое на него падал веселый солнечный лучик, и тишине, не нарушаемой привычными городскими звуками. Да и свежий воздух можно было распознать даже в этом пыльном помещении. Матвей с крепко связанными руками и ногами сидел посередине пустой комнаты. За спиной он чувствовал чье-то присутствие. Перед ним сидел кто-то очень знакомый. Солнечный зайчик мешал как следует разглядеть и вспомнить. Человек этот, плотный, в дорогом костюме, перекатывал во рту зубочистку и пристально рассматривал Матвея.

— Так вот ты какой, северный олень. А я-то думал, кто такой умный помог крысам меня кинуть« — чуть хриплым голосом сказал он.

И тут Матвей вспомнил. Это был Грибов, Гриб, как называл его Карпов.

...Недели три назад приятели уговорили Матвея помочь одному знакомому. Речь шла об обычной деловой консультации и анализе сложившей вокруг этого человека ситуации. А ситуация была банальна как яйцо. Бизнесмен уровня немного выше среднего, Карпов имел несколько различных, как сейчас говорят, бизнесов. Один из них был связан со строительством парковок и так называемых народных гаражей в столице. Дело, как известно, прибыльное, и Карпов вложил в него весьма приличные средства. Предприятие он организовал вместе с двумя партнерами, одного из которых привлек сам, а второго «дали» со стороны. С той самой стороны, без которой не решается ни один административно-правовой вопрос. Этим-то партнером и был Грибов, которого Матвей видел только на фотографии в альбоме Карпова. Явно не семейный альбом хранился у Карпова в служебном сейфе и извлекался только для иллюстрации веселья «хозяев жизни». На фотографиях Гриб был или пьян или почти обнажен. Правда, в последнем случае, он был с особами женского пола. Тоже не одетыми. Что уже положительно. Поэтому одетым и трезвым Матвей не признал Гриба" сразу.

Первым компаньоном Карпова был его давний партнер по бизнесу, предоставлявший в свое время ему «крышу» и имеющий не скрываемое криминальное прошлое. Оба компаньона сразу не понравились друг другу и общались только через самого Карпова. Через некоторое время он стал замечать, что начавшееся было активно дело стало сбавлять обороты и требовало все больших финансовых вливаний. Административно-правовые вопросы уже решались не так быстро и не всегда в пользу их «бизнеса», а первый компаньон стал уклоняться от равного с Карповым финансирования проекта. Естественно, бизнесмен заподозрил сговор против себя. Он попросил своих знакомых найти ему хорошего аналитика, не имеющего устойчивых контактов ни в криминальной сфере, ни в столичной тусовке, но способного помочь распутать клубок. Так он вышел на Матвея, который, после некоторого колебания, дал согласие оказать помощь. Матвея провел комплекс мероприятий и выявил, что компаньоны ведут игру каждый на своем поле: в сговоре они не были, но и тот, и другой работали на выживание Карпова из бизнеса в собственных интересах. Мастерство Матвея заключалось в том, что он сумел подсказать Карпову возможность красиво выйти из убыточного бизнеса, грамотно продать свою долю куда более зубастым бизнесменам, сохранив и даже преумножив собственные вложения. Причем Гриб пребывал в полной уверенности, что Карпов действовал совместно с первым компаньоном, а тот точно так же подозревал Карпова и Гриба. На «силовом поле» столицы это обеспечивало Карпову гарантию безопасности. Гарантию, конечно, относительную, но и этого было вполне достаточно тому, кто знает, что такое российский бизнес.

Гриб смотрел на Матвея взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Слушай меня внимательно, аналитик хренов. Сейчас ты дашь показания, как твой приятель-губошлеп со своим партнером-уголовником кинули меня. Подробно все напишешь и на камеру наговоришь. Чтобы я этих крыс смог прижать и перед людьми отчитаться. Ножик твой с пальчиками у нас. Я его к любому делу подвешу, у ментов много разных висяков, с удовольствием на тебе отыграются. Даже если на зону не пойдешь, по судам и следствиям затаскают. Ты же нашу систему себе четко представляешь? Ну, что, уговорил? — Гриб хрипло засмеялся.

«Не угрожает физической расправой ни мне, ни семье. — Матвей лихорадочно размышлял — Профессиональный слэнг сотрудника следственных органов. И не любит партнера-уголовника. Раньше решал „административно-правовые“ вопросы. Точно, из правоохранительных органов. Бывший или даже действующий. Не лучше, чем бандиты. Ему известно, что я работал на Карпова, но он не знает, что тот не связан с первым партнером. Значит, информация внешняя, не от Карпова. Как вышел на меня? Черт, да вчера же Карпов орал при всех, как мы с ним славно поработали, и я его вытащил... А нож кто-то из вчерашних припрятал. Вчера было двое незнакомых — „капитан“ и герой, который убиенного на лестнице играл. Активно вел себя „капитан“, он, видимо, и есть источник. Как же все запутано...»

Откашлявшись, Матвей сказал:

— Руки развяжите, затекли, не чувствую пальцев. А кто вы? Про что писать? О ком вы говорите? Я не понимаю.

Гриб приказал, было, кому-то, стоящему за спиной Матвея, дать ему по ушам, чтобы вспомнил, но тут же одумался и дал «отбой»:

— Нет, стой. Все правильно. Ты меня не знаешь. Я — Грибов, партнер твоего Карпова. И это вы меня, крысы, кинули, когда из бизнеса выскочили. Теперь понял?

— Теперь частично понял. Я действительно занимался бизнес-планированием для Карпова и знаю, что у него был партнер Грибов. Я прорисовывал варианты развития бизнеса, оценивал их. Это моя работа. Но я не давал рекомендаций кого-то «кинуть», это противоречит деловой этике. Я не знаю, какой вариант избрал Карпов, но готов написать предложенные варианты и показать вам. Только это займет несколько часов. — Матвей изо всех сил стремился произвести впечатление напуганного интеллигента. И ему это удалось. Почти.

Грибов задумался.

— Говоришь связно. Я почти поверил. Надо кое-что проверить, а лучше сделаю-ка я вам очную ставку. Слава, запри его здесь. Дай бумаги и ручку да развяжи ему руки. Заодно проверим его профессионализм. Аналитик хренов! Потом снова свяжешь, и с Серегой — ко мне. — Гриб тяжело поднялся и вышел из комнаты.

Слава, тот самый «оперативник», что усыпил Матвея в машине, вышел за ним, но почти сразу вернулся, неся блокнот и шариковую ручку. На щеке его была заметна свежая ссадина. Видимо, Матвей все-таки успел его зацепить.

Вынув складной нож, он предупредил:

— Дернешься, как в машине, — заколю, — и разрезал веревки на руках Матвея.

Тот, разминая действительно затекшие руки, почти жалобно спросил:

— А где мне можно работать? Стола же нет.

— На стуле пиши. Садись на пол и пиши.

— Не поможете мне тогда ноги развязать? А то руки совсем не слушаются.

Слава, чертыхаясь, нагнулся, чтобы перерезать веревки. Упал и остался лежать. Навсегда. Молниеносно скрученная набок голова не издала ни единого звука.

Матвей поднял выпавший из Славиной руки нож и, убедившись, что в коридоре никого нет, вышел из подвала через котельную. Рядом с котельной была еще одна подвальная комната, тоже пустая. Похоже, дом был отстроен недавно и еще не успел зарасти бытовым хламом. Но в этой комнате пол был вскрыт, вырыта яма, а в углу стояло несколько мешков с цементом.

«Не для нас ли с Карповым приготовлено место вечного успокоения...» —подумалось Матвею.

Во дворе стояла «девятка». Под открытым капотом возился второй «оперативник». Предательски хрустнула ветка под ногой Матвея, «оперативник» моментально вытащил голову из-под капота и повернулся на звук. В его руке сразу оказался пистолет, выхваченный из наплечной кобуры. Почти без замаха Матвей метнул нож. Спасибо инструкторам, когда-то до седьмого пота и белых кругов перед глазами гонявших на тренировках своих подопечных, доводя до автоматизма каждое движение и боевой прием.

Нож до рукояти вошел в грудь «оперативника». Тот широко раскрыл глаза, но последний хрип перекрыла рука Матвея. Вынув нож, Матвей опустил тело за машиной, чтобы не было видно из дома. Вытерев носовым платком рукоять ножа, он зашвырнул его далеко в кусты. Хотя было жаль. Как знаток холодного оружия, Матвей успел оценить качество керамического лезвия.

В доме было тихо. Матвей, прихватив пистолет, вернулся в подвал. Слава лежал все в той же позе. Только бьющаяся в закрытое окно большая муха придавала происходящему оттенок реальности. Матвей подошел к телу и проверил карманы.

«А, вот оно. — аккуратно сложил и убрал в карман „Постановление прокуратуры“. — Ни к чему оставлять следы, выводящие на меня».

Матвей осторожно поднялся на первый этаж. Там было тихо. Ни одного звука, свидетельствующего о присутствии живых существ. Так же аккуратно стал подниматься на второй. Лестница была каменной, и не стоило опасаться, что скрип ступеней выдаст незваного гостя. На площадке второго этажа оказалось три двери. Из-за одной слышался бодрый голос телевизионного ведущего. Осторожно приоткрыв две другие, Матвей убедился, что в комнатах никого не было. В этот момент стала открываться дверь, за которой работал телевизор. Матвей едва успел юркнуть в одну из пустых комнат и прижаться к стене.

На площадку вышел Гриб. Подойдя к лестнице, он крикнул вниз:

— Слава, Серега! Вы там что, уснули? Я же сказал...

В этот момент рукоятка пистолета тяжело опустилась на его затылок, заставив проглотить окончание гневной фразы. Ох, и тяжел был «обманутый вкладчик» гаражного бизнеса! Пока Матвей втащил Гриба в комнату, усадил в кресло и примотал к нему шелковым шнуром, который пришлось оборвать с оконной портьеры, его даже пот прошиб. Выключив, наконец, телевизор, занимавший полстены просторной комнаты, Матвей снова прислушался. Ни одного постороннего звука. Он видел, что дом окружает густой лес, сквозь кроны которого проглядывала светло-серая гладь воды. Похоже, что владение располагалось в природоохранной зоне, вдали от мест массового проживания остального прогрессивного человечества. Хоть в этом повезло.

Гриб все никак не приходил в себя. Матвей даже проверил пульс, надавив пальцем на жилку на бычьей шее. Очень ему хотелось нажать посильнее, но надо было выяснить некоторые детали. Сильная пощечина эффективно вернула Гриба в реальность. Минуты ему хватило, чтобы осознать происходящее, и первым делом он попытался разорвать связывающий его шнур. Одновременно в адрес Матвея был направлен поток брани.

Но портьерный шнур не порвался — спасибо импортным производителям. Реакция же Матвея на обрушившийся на него словесный поток оказалась для Гриба неожиданной.

Матвей зевнул и просто сказал:

— Заткнись, сявка ментовская. Конец тебе пришел. Шестерки твои уже в мире ином, тебя ждут. Где у тебя камера, на которую ты меня писать собирался? А заодно и ножик отдай. Дорог он мне.

Гриб, сперва явно опешивший от превращения Матвея из напуганного интеллигента в приблатненного боевика, тем не менее, быстро пришел в себя и отправил Матвея по известному адресу. Ему пришлось встать и снова приложить рукоятку пистолета к тому же месту на лысом грибовском затылке. Промахнуться было сложно, поскольку фиолетовый синяк просматривался отлично.

За те десять минут, которые потребовались Грибу, чтобы придти в сознание, Матвей нашел в кабинете видеокамеру, свой телефон и нож в целлофановом пакете, а в замаскированном под картиной сейфе — ключ от него оказался на нагрудной цепочке Гриба — приличную денежную сумму, пистолет и несколько тонких папок с документами. Мельком взглянув на документы, Матвей понял, что это компромат на известных в городе людей, касающийся их истинного отношения к миру бизнеса и власти.

Матвей установил видеокамеру на штативе напротив Гриба, на всякий случай стер отпечатки с ножа, а деньги, папки и пистолет выложил на стол. Увидев перед собой этот джентльменский набор, Гриб даже застонал и заскрипел зубами.

— Ситуация такая, — Матвей сидел на стуле напротив Гриба, спокойный и уверенный в себе. — Есть у тебя только два варианта. Первый — ты отвечаешь перед камерой на все мои вопросы, я оставляю эти вещи тебе, а забираю только пленку, как гарантию моей безопасности. Тела своих людей ты убираешь сам, и продолжаешь жить, забыв обо мне. Вариант номер два. Ты не хочешь со мной сотрудничать. Я имитирую твое самоубийство из твоего же пистолета и приглашаю сюда людей, упомянутых в документах. Выбирай.

Конечно, Матвей несколько кривил душой. Он прекрасно понимал, какую опасность лично для него будет представлять оставленный в живых Гриб, который никогда не откажется от мести. Даже не столько мести, сколько вполне объяснимого желания убрать свидетеля. Особенно теперь, когда в игре появился этой взрывоопасный компромат.

И Гриб это должен понимать. Он же профессионал, тертый калач.

Но тот неожиданно согласился:

— Хорошо, уговорил. Давай свои вопросы. Развязать меня не хочешь? Как хочешь, твое право... Дай попить! — Увидев, что Матвей потянулся за бутылкой минеральной воды, стоящей на столе, Гриб вдруг очень вежливо попросил: — Нет, эта теплая уже. Внизу, на кухне, в холодильнике, есть холодная. Принеси, пожалуйста.

«Да он просто время тянет, — понял Матвей. — Кто-то должен подъехать».

— Нет, сначала вопросы. Потом принесу воды, — жестко ответил Матвей и включил камеру. — Поехали. Информацию о том, что я работал на Карпова, ты получил от этих клоунов из фирмы по устройству розыгрышей. Да или нет!

— Да.

— Ты подставил эту фирму Карпову?

— Нет. Это получилось случайно. Просто, когда...

— Да или нет! Клоуны имеют отношение к правоохранительным органам?

— Да. Раньше имели.

— Они должны были реально подставить Карпова и меня в ходе этого розыгрыша? Что-нибудь подкинуть?

— Да.

— Передумали из-за меня? Моих проверочных действий?

— Да.

— Клоуны испугались?

— Да.

— И ты решил сам решить этот вопрос? В силовом варианте?

— Да.

— Ты раньше привлекал их для реальных подстав?

— Нет, — с некоторой заминкой сказал Гриб, и Матвей понял, что тот соврал.

— Ты не можешь достать карповского компаньона из-за его «крыши» и решил придавить самого Карпова?

— Да.

— Ты сильно попал на деньги из-за ухода Карпова из гаражного бизнеса?

— Да.

— Карпов сейчас приедет?

—Дд.. Да нет, никто сейчас не приедет... Какой Карпов?

— А меня бы ты убрал после очной ставки? А Карпова? Могилки-то для нас подготовил в подвале?

Гриб набычился и промолчал.

В это время на участке, со стороны ворот, раздался автомобильный гудок. Кто-то дважды нетерпеливо нажал на клаксон, требуя открыть ворота. Гриб резко рванулся в сторону, упал вместе креслом на бок и попытался ногами зацепить стоящего перед ним Матвея.

Матвей схватил пистолет, выстрелил Грибу в висок, после чего стер с рукоятки свои отпечатки, отвязал Гриба от кресла, снова усадил его, вложил в правую руку пистолет. Еще несколько минут ушли на то, чтобы вынуть кассету из видеокамеры, стереть с нее отпечатки, сложить в заранее приготовленный портфель пачки денег. Едва он справился с задачей, как нетерпеливый водитель возобновил серию гудков.

Матвей вышел через подвал на задний двор, в хорошем спринтерском режиме преодолел расстояние до забора и, перемахнув через него, углубился в лес.

Пройдя пару километров по лесной чаще, Матвей, стараясь не испачкаться, снял ножом пласт дерна, вырыл ямку и опустил в нее пистолет «оперативника» и свой нож, предварительно уничтожив отпечатки. Нож, конечно, было очень жалко, но в сложившейся обстановке не хотелось попадаться в чьи-либо недобрые руки с таким кинжалом. Замаскировав тайник и положив на него камень, Матвей попытался запомнить место. Конечно, это было бесполезно, поскольку он знал, что едва ли попадет сюда случайно, а специально ехать за засвеченным оружием...

Но кто знает! Никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

Деньги и кассету, на которую еще до «интервью» с Грибом были сняты документы из найденных в сейфе папок, Матвей оставил в портфеле. Беспечно размахивая этим портфелем и что-то там насвистывая, пошел он по едва заметной тропе в направлении, противоположном злополучному дому. Если тропа есть, значит, она к чему-нибудь да выведет. И тропа вывела к зоне отдыха на известном подмосковном водохранилище. Далее на «речном трамвайчике» до Северного порта. А потом уж на такси — до дома.

Следующие два дня были наполнены чередой новостей. К счастью, приятных. Если, конечно, под приятными новостями понимать информацию, не несущую в себе негативного смысла в отношении нас самих, и тех людей, которые нам дороги.

Но по порядку. Утром на работе его уже ждал работодатель, которому не терпелось высказаться и услышать версию происшедшего самого Матвея. По его словам, в тот день к нему явился «капитан» и, представившись руководителем компании по организации VIP-досуга и корпоративных мероприятий, рассказал, что друзья-приятели Матвея готовят ему приятный сюрприз, розыгрыш. Для его организации он попросил пустить их в служебный кабинет Матвея, предупредив, что они имитируют обыск, но гарантировал, что ничего не будет тронуто, а сам кабинет уберут еще более тщательно, чем уборщица.

Работодатель согласился, но при условии, что во время «обыска» в кабинете будет сотрудник службы безопасности корпорации. И сам работодатель, и сотрудник службы безопасности пообещали хранить молчание в течение трех дней.

Что же, это совпадало с версией Карпова и «капитана».

Перед обеденным перерывом Матвею позвонил нервный Карпов и попросил встретиться с ним в городе. За обедом в ресторане он рассказал, как вчера его срочно вызвал в свой загородный дом бывший компаньон Грибов. Он якобы хотел передать Карпову последние бумаги по их гаражному бизнесу и «выпить бокал за дальнейшее сотрудничество». Карпов, естественно, поехал, поскольку в глубине души побаивался бывшего компаньона и его связей. По словам Карпова, его машину долго не пропускали на участок. Решив, что его просто не слышат, он стал звонить на мобильный Грибову, но тот не отвечал. Тогда Карпов пошел вдоль забора и увидел перед домом, рядом с автомобилем, тело мужчины. Он сразу же вызвал милицию и позвонил знакомому Грибова из префектуры. Милиция и знакомый, приехавший на автомобиле с мигалкой, прибыли практически одновременно. У Карпова взяли показания и отпустили под подписку о невыезде. Вечером грибовский приятель позвонил Карпову и сообщил, что сам Грибов и двое его знакомых, находившихся в доме, убиты. При этом он интересовался, зачем Карпов заезжал к Грибову, и не собирался ли тот передавать Карпову какие-нибудь документы. Карпов рассказал про обещанные Грибовым документы по гаражному бизнесу. А утром его по тому же вопросу вызывали в милицию, где следователь долго расспрашивал, какие именно документы должен был получить Карпов, а также о взаимоотношениях всех трех бывших компаньонов. В заключение следователь сообщил Карпову, что, по всей видимости, Грибов и его люди были убиты в результате криминальных разборок, и посоветовал «быстрее забыть» о гаражном бизнесе.

Через некоторое время так и не уехавший в отпуск Матвей узнал по своим каналам, что в муниципальных органах произошли серьезные изменения, причиной которых стал некий компрометирующий материал, неожиданно попавший в силовые структуры.

Карпова потом еще очень долго вызывали в разные руководящие кабинеты к внушительным людям в погонах и без, где спрашивали, какие именно документы мог передать ему Грибов. В назидание произносили пространные фразы о здравомыслии и ответственности за судьбы близких, которые могут оказаться в затруднительное положение в результате «непредсказуемых шагов». Несколько раз, как Карпов шепотом поведал Матвею, его офис, сейф и даже банковскую ячейку осматривали. Матвею, конечно, не раз хотелось съехидничать, что теперь-то Карпов должен понять, что чувствовал «разыгрываемый» им Матвей. Но, глядя на бегающие и покрасневшие глаза собеседника, его дрожащие руки, проявлял благородство и молчал, внешне выражая сочувствие. Но на просьбу Карпова помочь урегулировать ситуацию и вернуть его к прежней беззаботной жизни «за любые деньги» Матвей ответил твердым отказом, мотивируя его отсутствием связей должного уровня.

Постепенно Карпов исчез из поля зрения Матвея. Кто говорил, что его здорово «кинул» давний компаньон, кто — что спился и потерял все. Но Матвею это было уже совершенно не интересно.

Оставались клоуны. К ним самим особых претензий у Матвея не было. Ну слили Грибову информацию, ну готовили провокацию в отношении Карпова... Ничего, вроде бы серьезного. Но это как посмотреть!

А злоупотребление бывшим служебным положением, а попрание законов? А глумление над самим Матвеем во время встреч в его же доме и офисе? А подстава с ножом? Это уже не прощается. Как говорится, люди мы не злопамятные: отомстим и забудем.

Но отомстила клоунам судьба.

Через пару месяцев в одной из «желтых» газетёнок была опубликована маленькая заметка о таком интересном направлении анимационного бизнеса, как создание «шутливых» ситуаций и розыгрышей. И была дана ссылка на эту самую компанию, «мастерски проводящую подобные мероприятия», где используются настоящие удостоверения сотрудников правоохранительных органов и изготовленные специалистами компании «компроматы». А для иллюстрации был опубликован фотоснимок одного из документов, находившихся в распоряжении Грибова. На снимке были четко видны фамилия и имя влиятельного чиновника, его расчетный счет в солидном банке и сумма, перечисленная на этот счет известной компанией.

Звонок в газету последовал уже через час после выхода номера. Но редактор правдиво ответил, что информация поступила по электронной почте, авторство установить невозможно. И даже за гонораром никто не явился, хотя материал занимал половину полосы и мог быть оплачен весьма достойно.

Где сейчас «капитан» и его клоуны, чем они теперь занимаются, можно только догадываться...

Из изъятых у Гриба денег Матвей оставил себе недельный гонорар за «выполнение задания с максимальным коэффициентом», а оставшуюся значительно большую часть перевел в детский фонд.

Оставалось два невыясненных момента. Первый — пропавший с лестничной площадки атташе-кейс. В самый кульминационный момент псевдопреступления он лежал открытым на лестничной площадке, словно выпотрошенный злодейской рукой. Потом загадочно исчез. Но всё оказалось просто, как апельсин. Соседи Матвея по лестничной клетке — милейшая пара почтенных лет — за долгие годы счастливой совместной жизни скопили в недрах квартиры горы вещей из категории «не нужны, но выбросить жалко». А когда очередная партия скопившихся вещей все-таки вытесняет из квартиры некоторые предметы, последние тихо относятся к лифту в общий коридор. При этом все делается в твердом убеждении, что вещи могут пригодиться еще кому-то, поскольку и сейчас, спустя ...цать лет, целы и практичны. Кейс и был выставлен в качестве щедрого дара. А чтобы не ходить дважды, в него были сложены всякие ненужные бумажки — уже непосредственно на выброс. Кейс, видимо, прихватили ночные обитатели лестницы из чистого любопытства, а потом, за полной ненадобностью, выбросили. Утром его подобрал тот же сосед, и на следующий день кейс оказался в том же месте, у лифтов. Вторая попытка!

А что касается багажной квитанции, то здесь вопрос посерьезней. Матвей вытащил из тайника в кабинете на следующий же день после окончания всех мытарств. Теперь он уже был уверен, что на его многострадальную... спину проблем достаточно, и поэтому сам он на вокзал не поедет. Подставлять тоже никого не хотелось. А о том, чтобы отдать квитанцию в пункт охраны правопорядка, и речи быть не могло.

Выбросить или сжечь квитанцию рука не поднималась. Какой-то внутренний голос подсказывал, что за этим клочком бумаги может скрываться новая грань реальности. С новыми перспективами и увлекательными приключениями!

В общем, поехал Матвей к доброму знакомому в здание на Петровке и отдал квитанцию ему, честно поделившись сомнениями. Тот, человек серьезный, внимательно выслушал Матвея, взял квитанцию и обещал все выяснить.

На следующий день он сам приехал к Матвею домой и, выставляя на стол бутылочку ирландского «Джемесона», вкрадчивым голосом вдруг спросил как бы невзначай:

— Так где ты, говоришь, взял эту квитанцию?

Но это уже совсем другая история...